https://wodolei.ru/catalog/vodonagrevateli/nakopitelnye-50/
Я терпел тебя слишком много, в этот раз я тебя уничтожу полностью, игра слишком затянулась. — От тени отделился шар и ударил в тело Вадима.
Зеленоватая волна прошла по поверхности некоего овала, который окружал Вадика. Он усмехнулся, и в этот момент сияние резко потухло, а в центр тени ударил тонкий луч, который пробил ее насквозь, отбросив на пару метров в глубь комнаты. Вадик подошел к сгустку, который менял свои формы, пытаясь освободиться от иглы, пригвоздившей его к полу. Посмотрев на сгусток безразличным взглядом, он протянул руку, и с нее на шевелящиеся остатки тени потек зеленый огонь, который начал медленно пожирать мрак. Когда от черного силуэта остался совсем уже небольшой клочок, Вадим опустил руку. Огонь погас, игла пропала.
— Я тебя отпускаю. Но если ты придешь еще раз, я тебя уничтожу.
Фразу он заканчивал уже в одиночестве. Тень растаяла. Он придет снова и попытается его убить, но…
* * *
— Почему ты меня не убил? — голос был на редкость тихим.
— А разве это возможно?
— Нет, но ты мог попытаться, — голос казался удивленным.
— Пытаться сделать невозможное? Глупая трата времени. У меня нет такой возможности, я не ты, я не могу гоняться за солнечным зайчиком.
— Ты хочешь сказать, что я не смогу тебя уничтожить? — прошелестел голос.
— А ты сам этого еще не понял? Это невозможно, для этого тебе надо уничтожить все человечество, потому что я, общаясь с кем-либо, отдаю ему свою частичку. Ты можешь убить меня, но не сможешь убить всех. А если и убьешь, то… А собственно, какая мне разница. Уходи. Я хочу отдохнуть.
— Ты стал совсем другим, но при этом остался тем же, я не понимаю тебя, — голос становился все тише.
— А когда-нибудь понимал?
Ответа не последовало.
— Все очень просто, — сказал Вадим в пустоту. — У людей есть пословица, подходящая к данному моменту. Добро должно быть с кулаками.
КРУГ
КАРЛСОНЫ
В ответ на спетую песню Олега Медведева и недописанную песню Андрея Морозова
Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
И. Ильф, Е. Петров. «Золотой теленок»
Будильник вздрогнул, разрываясь диким треском, а потом еще раз, когда на него опустилась тяжелая рука, поросшая солнечно-рыжей шерстью.
Он поднялся с кровати, накинул халат и пошел варить кофе. Как славно было раньше: папа, мама и даже брат с сестрой. Теперь родителей не стало, брат и сестра живут со своими семьями, а он… Он один, совсем один. И опять придется варить кофе самому, а он убежит. И опять жарить яичницу с беконом, а она подгорает вот уже пять лет. С тех пор как не стало мамы.
Он включил плиту, поставил кофе и яйца на огонь и пошел в ванную. Пока брился и умывался, кофе убежал, а яйца подгорели. Опять. С тоской сжевал завтрак, глянул на часы. Пора на службу.
* * *
Вечер, словно громадная черная птица, накрыл город своим мягким крылом. Дома и домики со своими крышами, шпилями и башенками растворились в сумеречной дымке. Зажглись огоньки окон и светлячки звезд.
Он шел понурый. Почему-то ничего не хотелось. Так всегда вечерами. Сейчас придет домой, завалится на диван с банкой пива и тупо будет пялиться в телевизор. Как тогда сказал Карлсон? «Такая большая домомучительница в такую маленькую коробочку?! Ничего не выйдет!» Он улыбнулся. Вечер перестал быть серым, ноги сами понесли его в другую сторону от дома, туда, где был — он это точно знал — маленький домик на крыше. За трубой.
Домик стоял на своем месте и никуда не делся. Такой же маленький, уютный и аккуратный, как и тридцать с лишним лет назад.
Перед дверью он замялся. Нахлынули воспоминания: «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон! Ну и ты заходи…» Он улыбнулся прозвучавшему в голове голосу и принял приглашение.
Внутри было темно и тихо.
— Карлсон? — позвал он. — Карлсон, это я, Малыш. Ты здесь?
Что-то шмыгнуло, зашуршало, чиркнуло в темноте. По комнате разлился тусклый свет ночника, что стоял на тумбочке у кровати. Малыш пригляделся, на кровати лежал сухощавый старик с рыжей шевелюрой.
— Привет, Малыш, — хрипло произнес старик. В голосе его не было прежней жизнерадостности. — Чем будешь угощать?
— Тортом с восемью свечками, — улыбнулся Малыш, но на глаза его навернулись слезы. — Или лучше так: восемь пирогов и одна свечка, а?
— А как же колбаса? — грустно хмыкнул старик. — Ладно, проходи, садись.
Он прошел и плюхнулся на край кровати, скрипнуло.
— Что ж ты врал, что тебе восемь лет? — с иронией произнес старик. — Кровать-то под тобой скрипит, будто тебе все сорок.
— Сорок два, — автоматически поправил Малыш и осекся. — Карлсон, а это в самом деле ты? — произнес он со смешанным чувством.
— Нет, — обрубил старик, и воздух комнаты наполнился горечью. — Я уже не Карлсон, и ты давно уже не Малыш.
Голос старика дрогнул, он потупился.
— Как же так? — вспылил вдруг Малыш. — Почему ты улетел и перестал появляться? Где ты пропадал? Почему?
Он задохнулся, а старик только покачал головой:
— А где был ты?
Малыш открыл было рот, но не нашел, что сказать.
— Я скажу, — продолжил старик. — Ты вырос, и я перестал быть тебе нужным. Зато я был нужен другим «малышам».
— А теперь?
— А теперь… — Старик приподнялся на локте, протянул ссохшуюся руку к стакану с водой, что стоял на тумбочке, сделал глоток. — Теперь я скоро умру, и Карлсона не будет вовсе. Да уже нет. Мне трудно встать с постели, не то, что летать.
Малыш почувствовал, как что-то сдавило горло, резко встал.
— Ты куда? — окликнул хриплый голос.
— В магазин, — тихо шепнул Малыш. — За тортом со взбитыми сливками. А еще надо конфет и варенья.
— Сладкоежка, — хмыкнул старик. — Колбасы купи. И пива.
Малыш обернулся, недоверчиво посмотрел на Карлсона.
— Со мной не соскучишься, — улыбнулся старик, и впервые за вечер он напомнил Малышу того, прежнего Карлсона.
* * *
На кладбище было холодно. Дул ветер, плевал в лицо изморозью. Он шел за гробом и боялся разреветься, как тогда в детстве. В голове снова звучал до боли знакомый голос: «Не реви. Это ты ревешь или я реву?»
Он всхлипнул и через силу улыбнулся, посмотрел на старика, что лежал в гробу. Штаны с пропеллером сменил строгий костюм, рыжего парика, что заменял последние годы густую шевелюру, не стало. Солидный лысый господин совсем не походил на того веселого толстяка с пропеллером. Гроб опустился рядом с ямой, желающие проститься вереницей потянулись к телу.
Откуда столько народу? — удивился Малыш. Он вопросительно посмотрел на старика, но тот молчал. Тихо опустилась крышка, неспешно опустили гроб в яму, сверху посыпалась земля.
Люди смотрели на происходящее с молчаливой тоской. Откуда их столько?
Догадка пришла неожиданно, сама собой:
— Малыш, — негромко окликнул он.
Собравшиеся у гроба люди вздрогнули, как один, закрутили головами, натыкаясь взглядом на взгляд, смущенно опускали глаза. Малыш развернулся и быстро пошел прочь.
* * *
В домике на крыше было пусто и холодно. А может, это его пробил озноб? Малыш сел на кровать, перед глазами замелькали последние недели. Он таскал старику сладости, а тот в лучшем случае жевал колбасу и судорожно заглатывал пиво.
Один раз попросил чашку чая. Малыш обрадовался, притащил банку малинового варенья. Старик поморщился, но сладкой жижи в себя все-таки залил. Из вежливости. «Свершилось чудо! — обрадовался тогда Малыш. — Друг спас жизнь друга!» Но старик лишь пробормотал, что никакого чуда уже не будет. И вообще, чудес не бывает.
Нет, не бывает. Даже рыжий толстяк, чудо его детства, перестал быть чудом. А перестал ли? И вообще…
Он встал и подошел к шкафу, снял с вешалки потертые штанишки с пропеллером. Взял с тумбочки рыжий парик. Когда он подошел к зеркалу, на него взглянул рыжий толстяк. Штанишки, вопреки ожиданиям, не повисли мешком, а ладно осели на пивном брюшке. Парик выглядел как его собственные волосы. Вот только тот был веселый, и вообще мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. А он…
А что он? Он в меру упитан и вообще, в полном расцвете сил. Он улыбнулся своему отражению, и на душе потеплело. Карлсон не должен умереть. Что бы там ни было в жизни, но это в жизни. А у каждого Малыша должен быть свой Карлсон, вне зависимости от каких-то непонятных Малышам вещей.
Вот только надо будет научиться летать, вспомнить, как едят варенье ложками, улыбаются.
А еще надо научиться быть чудом…
ОТДАТЬ ДУШУ
Надежде Агеевой
— Вы Дьявол? — поинтересовался я у вошедшего, солидно одетого мужчины с лицом пропойцы.
— Нет, — ответил тот, противно улыбаясь. — Но я от имени и по поручению. Имею все полномочия. В чем состоит ваше дело? Хотите продать, обменять, получить что-либо?
— Отдаю душу, — пожал я плечами, мне казалось, что это само собой разумеется.
— Дайте взглянуть… Кхм, что ж, вполне приемлемая штука, ваша душа. Чистая, почти детская. И что хотите? Денег? Власти? Славы?
Я не хотел ни денег, ни славы, ни, тем более, власти. Перед глазами встало милое, словно бы светящееся изнутри лицо. Глаза ее смеялись, и я в который раз почувствовал, как тону в этом омуте, захлебываюсь, иду на дно, чтобы остаться там навсегда. Ради нее я готов отдать все, но что у меня есть? Ничего, только душа.
— Вы это серьезно? — вылупился на меня полномочный представитель Лукавого. — С ума сошел, мальчишка! На хрена оно тебе?!
Я пожал плечами, сказал просто:
— Люблю ее.
— Так взял бы и…
— Нет, — оборвал я. — Мне не нужно брать, вообще ничего не нужно. Просто хочу, чтобы она была счастлива.
— И поэтому продаешь душу? За исполнение ее желаний? — гость явно пребывал в недоумении. — Ты ненормальный? Зачем это?
— А как иначе? — в свою очередь удивился я.
— Романтик, — произнес мужчина с таким брезгливым презрением, будто обозвал дураком. — Ну ладно, мое дело маленькое. Вот договор, подпиши кровью, как только подпишешь, вступит в силу. Все, привет.
Оставив меня наедине с листом пергамента, гость повернулся спиной и растворился в воздухе.
— Сам дурак, — обиженно пробормотал я и пошел на кухню.
Нож легко вспорол ладонь. Накапав в блюдце крови, я макнул туда перьевую ручку и начертал на пергаменте свой корявый автограф. Договор с шипением впитал кровь, вспыхнул и исчез. А на следующий день я увидел результаты.
* * *
Мысли ползли липко и неторопливо, будто слизняк по травинке на берегу пруда. Странно. Вот она почти и кончилась, эта странная сказка с нелепым концом под названием жизнь. Все так быстро, что даже немного обидно. Хотя, с другой стороны, я старый больной маразматик, лежу на больничной койке и жду не дождусь, когда все это закончится. Кому я нужен? Ей?
Я открываю глаза. Она смотрит на меня. Такая же молодая, как пятьдесят три года назад. Это было первым желанием, чтобы она всегда оставалась молодой. В ее глазах пляшет огонь молодости, задор. А я — привязанный к постели старик, я ей в тягость. Она молча смотрит на меня, проводит рукой по моей некогда густой и темной, а теперь безобразно седой и подвыщипанной шевелюре. Я смотрю ей в глаза, я тону. Я люблю ее, и я счастлив. Я закрываю глаза и умираю счастливым.
* * *
Странное дело, я снова ощущаю себя молодым. Оглядываюсь по сторонам. Черные стены огромной пещеры освещают многочисленные костры. Давно забытый образ хорошо одетого алкоголика встает перед глазами.
— Давненько не виделись, — приветствую я. — Опять от имени и по поручению?
— Служба такая, — кивает он. — Идем.
— Куда? — не понимаю я.
— К хозяйке. Велела тебя доставить. Поговорить с тобой хочет.
— К какой хозяйке? — Я удивлен. — Разве хозяин преисподней не мужчина?
— Никогда им не был, — бесстрастно отвечает проводник. — Пошли.
Я иду за ним по подземным лабиринтам. Пещеры и переходы сливаются в бесконечную, черную кишку. Наконец мой проводник останавливается около массивной двери, стучит.
— Я привел его, хозяйка. Можно?
— Да.
Я не верю своим ушам. Вхожу и замираю. Она поднимается мне навстречу. Такая же молодая, такая же желанная. Ее глаза смеются, я тону в них, как тонул всю жизнь. Она встает, она подходит ко мне и обвивает руками мою шею. Я чувствую, как поцелуй обжигает мне губы. Долгое мгновение счастья.
— Ну и что мне с тобой делать, дорогой? — слышу я до боли родной, бесконечно дорогой голос.
— Не знаю. — Я целую ей руки. — Мне больше нечего тебе отдать…
МАЛЬЧИК СО СПИЧКАМИ
Выяснению семейных отношений посвящается…
1
«Здравствуй, дорогой мой дедушка!
Не думал я, что выпадет мне минутка тебе написать, а вот все ж таки выкроил. Уж и не верится, что получилось, а все-таки. Если б ты знал, дорогой дедулечка, как я мечтал об этой свободной минутке, когда смогу тебе написать. Теперь остается только надеяться, что письмо до тебя дойдет, а не затеряется по дороге.
Дедушка, мне здесь очень плохо. Я понимаю, что ты не мог оставить меня у себя, когда погибли папа и мама, у тебя своих дел по горло. Да, я все это понимаю, но очень тебя прошу, забери меня отсюда. Я не могу больше жить у дяди Савы, он злой, он жестокий. Сначала я не понимал этого, а теперь…
Вот он опять меня зовет, я заканчиваю писать и иду, а то мне достанется.
Никогда тебя ни о чем не просил, а вот теперь прошу… Умоляю, возьми меня отсюда. Обещаю, что не буду тебе мешать, буду слушаться и делать все, что скажешь, только забери.
До свидания,
Твой любящий внук».
2
«ЗДРАВСТВУЙ ЗПТ МАЛЫШ ТЧК Я СЕЙЧАС СИЛЬНО ЗАНЯТ ТЧК СОВЕРШЕННО НЕТ ВРЕМЕНИ ЗПТ ЧТОБЫ РАЗОБРАТЬСЯ С ТВОИМИ НЕПРИЯТНОСТЯМИ ТЧК ДЯДЕ САВЕ Я ОТПРАВИЛ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК ТЕБЕ ЖЕ МОГУ ОБЕЩАТЬ ЗПТ ЧТО КАК ТОЛЬКО ВЫКРОЮ ВРЕМЯ ЗПТ ПОГОВОРЮ С НИМ ЛИЧНО ТЧК НЕ КИСНИ ТЧК ДЕД ТЧК».
3
«Здравствуй, Дедушка!
Я получил твою телеграмму. И дядя Сава, видимо, тоже получил, иначе почему он меня в тот день наказал и назвал этим… Ну, вот слово вылетело. Такое длинное и неприличное на конце. Штребрейхер, что ли? Или что-то похожее.
Вот ты меня не забрал, а дядя Сава теперь смотрит, как будто я ему не племянник, а теща, и ругается все время. А еще он меня заставляет с пиротехникой возиться. Я не люблю это дело. Раньше, в самом начале, мне нравилось. Но ведь я тогда маленький был, не понимал ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Зеленоватая волна прошла по поверхности некоего овала, который окружал Вадика. Он усмехнулся, и в этот момент сияние резко потухло, а в центр тени ударил тонкий луч, который пробил ее насквозь, отбросив на пару метров в глубь комнаты. Вадик подошел к сгустку, который менял свои формы, пытаясь освободиться от иглы, пригвоздившей его к полу. Посмотрев на сгусток безразличным взглядом, он протянул руку, и с нее на шевелящиеся остатки тени потек зеленый огонь, который начал медленно пожирать мрак. Когда от черного силуэта остался совсем уже небольшой клочок, Вадим опустил руку. Огонь погас, игла пропала.
— Я тебя отпускаю. Но если ты придешь еще раз, я тебя уничтожу.
Фразу он заканчивал уже в одиночестве. Тень растаяла. Он придет снова и попытается его убить, но…
* * *
— Почему ты меня не убил? — голос был на редкость тихим.
— А разве это возможно?
— Нет, но ты мог попытаться, — голос казался удивленным.
— Пытаться сделать невозможное? Глупая трата времени. У меня нет такой возможности, я не ты, я не могу гоняться за солнечным зайчиком.
— Ты хочешь сказать, что я не смогу тебя уничтожить? — прошелестел голос.
— А ты сам этого еще не понял? Это невозможно, для этого тебе надо уничтожить все человечество, потому что я, общаясь с кем-либо, отдаю ему свою частичку. Ты можешь убить меня, но не сможешь убить всех. А если и убьешь, то… А собственно, какая мне разница. Уходи. Я хочу отдохнуть.
— Ты стал совсем другим, но при этом остался тем же, я не понимаю тебя, — голос становился все тише.
— А когда-нибудь понимал?
Ответа не последовало.
— Все очень просто, — сказал Вадим в пустоту. — У людей есть пословица, подходящая к данному моменту. Добро должно быть с кулаками.
КРУГ
КАРЛСОНЫ
В ответ на спетую песню Олега Медведева и недописанную песню Андрея Морозова
Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
И. Ильф, Е. Петров. «Золотой теленок»
Будильник вздрогнул, разрываясь диким треском, а потом еще раз, когда на него опустилась тяжелая рука, поросшая солнечно-рыжей шерстью.
Он поднялся с кровати, накинул халат и пошел варить кофе. Как славно было раньше: папа, мама и даже брат с сестрой. Теперь родителей не стало, брат и сестра живут со своими семьями, а он… Он один, совсем один. И опять придется варить кофе самому, а он убежит. И опять жарить яичницу с беконом, а она подгорает вот уже пять лет. С тех пор как не стало мамы.
Он включил плиту, поставил кофе и яйца на огонь и пошел в ванную. Пока брился и умывался, кофе убежал, а яйца подгорели. Опять. С тоской сжевал завтрак, глянул на часы. Пора на службу.
* * *
Вечер, словно громадная черная птица, накрыл город своим мягким крылом. Дома и домики со своими крышами, шпилями и башенками растворились в сумеречной дымке. Зажглись огоньки окон и светлячки звезд.
Он шел понурый. Почему-то ничего не хотелось. Так всегда вечерами. Сейчас придет домой, завалится на диван с банкой пива и тупо будет пялиться в телевизор. Как тогда сказал Карлсон? «Такая большая домомучительница в такую маленькую коробочку?! Ничего не выйдет!» Он улыбнулся. Вечер перестал быть серым, ноги сами понесли его в другую сторону от дома, туда, где был — он это точно знал — маленький домик на крыше. За трубой.
Домик стоял на своем месте и никуда не делся. Такой же маленький, уютный и аккуратный, как и тридцать с лишним лет назад.
Перед дверью он замялся. Нахлынули воспоминания: «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон! Ну и ты заходи…» Он улыбнулся прозвучавшему в голове голосу и принял приглашение.
Внутри было темно и тихо.
— Карлсон? — позвал он. — Карлсон, это я, Малыш. Ты здесь?
Что-то шмыгнуло, зашуршало, чиркнуло в темноте. По комнате разлился тусклый свет ночника, что стоял на тумбочке у кровати. Малыш пригляделся, на кровати лежал сухощавый старик с рыжей шевелюрой.
— Привет, Малыш, — хрипло произнес старик. В голосе его не было прежней жизнерадостности. — Чем будешь угощать?
— Тортом с восемью свечками, — улыбнулся Малыш, но на глаза его навернулись слезы. — Или лучше так: восемь пирогов и одна свечка, а?
— А как же колбаса? — грустно хмыкнул старик. — Ладно, проходи, садись.
Он прошел и плюхнулся на край кровати, скрипнуло.
— Что ж ты врал, что тебе восемь лет? — с иронией произнес старик. — Кровать-то под тобой скрипит, будто тебе все сорок.
— Сорок два, — автоматически поправил Малыш и осекся. — Карлсон, а это в самом деле ты? — произнес он со смешанным чувством.
— Нет, — обрубил старик, и воздух комнаты наполнился горечью. — Я уже не Карлсон, и ты давно уже не Малыш.
Голос старика дрогнул, он потупился.
— Как же так? — вспылил вдруг Малыш. — Почему ты улетел и перестал появляться? Где ты пропадал? Почему?
Он задохнулся, а старик только покачал головой:
— А где был ты?
Малыш открыл было рот, но не нашел, что сказать.
— Я скажу, — продолжил старик. — Ты вырос, и я перестал быть тебе нужным. Зато я был нужен другим «малышам».
— А теперь?
— А теперь… — Старик приподнялся на локте, протянул ссохшуюся руку к стакану с водой, что стоял на тумбочке, сделал глоток. — Теперь я скоро умру, и Карлсона не будет вовсе. Да уже нет. Мне трудно встать с постели, не то, что летать.
Малыш почувствовал, как что-то сдавило горло, резко встал.
— Ты куда? — окликнул хриплый голос.
— В магазин, — тихо шепнул Малыш. — За тортом со взбитыми сливками. А еще надо конфет и варенья.
— Сладкоежка, — хмыкнул старик. — Колбасы купи. И пива.
Малыш обернулся, недоверчиво посмотрел на Карлсона.
— Со мной не соскучишься, — улыбнулся старик, и впервые за вечер он напомнил Малышу того, прежнего Карлсона.
* * *
На кладбище было холодно. Дул ветер, плевал в лицо изморозью. Он шел за гробом и боялся разреветься, как тогда в детстве. В голове снова звучал до боли знакомый голос: «Не реви. Это ты ревешь или я реву?»
Он всхлипнул и через силу улыбнулся, посмотрел на старика, что лежал в гробу. Штаны с пропеллером сменил строгий костюм, рыжего парика, что заменял последние годы густую шевелюру, не стало. Солидный лысый господин совсем не походил на того веселого толстяка с пропеллером. Гроб опустился рядом с ямой, желающие проститься вереницей потянулись к телу.
Откуда столько народу? — удивился Малыш. Он вопросительно посмотрел на старика, но тот молчал. Тихо опустилась крышка, неспешно опустили гроб в яму, сверху посыпалась земля.
Люди смотрели на происходящее с молчаливой тоской. Откуда их столько?
Догадка пришла неожиданно, сама собой:
— Малыш, — негромко окликнул он.
Собравшиеся у гроба люди вздрогнули, как один, закрутили головами, натыкаясь взглядом на взгляд, смущенно опускали глаза. Малыш развернулся и быстро пошел прочь.
* * *
В домике на крыше было пусто и холодно. А может, это его пробил озноб? Малыш сел на кровать, перед глазами замелькали последние недели. Он таскал старику сладости, а тот в лучшем случае жевал колбасу и судорожно заглатывал пиво.
Один раз попросил чашку чая. Малыш обрадовался, притащил банку малинового варенья. Старик поморщился, но сладкой жижи в себя все-таки залил. Из вежливости. «Свершилось чудо! — обрадовался тогда Малыш. — Друг спас жизнь друга!» Но старик лишь пробормотал, что никакого чуда уже не будет. И вообще, чудес не бывает.
Нет, не бывает. Даже рыжий толстяк, чудо его детства, перестал быть чудом. А перестал ли? И вообще…
Он встал и подошел к шкафу, снял с вешалки потертые штанишки с пропеллером. Взял с тумбочки рыжий парик. Когда он подошел к зеркалу, на него взглянул рыжий толстяк. Штанишки, вопреки ожиданиям, не повисли мешком, а ладно осели на пивном брюшке. Парик выглядел как его собственные волосы. Вот только тот был веселый, и вообще мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. А он…
А что он? Он в меру упитан и вообще, в полном расцвете сил. Он улыбнулся своему отражению, и на душе потеплело. Карлсон не должен умереть. Что бы там ни было в жизни, но это в жизни. А у каждого Малыша должен быть свой Карлсон, вне зависимости от каких-то непонятных Малышам вещей.
Вот только надо будет научиться летать, вспомнить, как едят варенье ложками, улыбаются.
А еще надо научиться быть чудом…
ОТДАТЬ ДУШУ
Надежде Агеевой
— Вы Дьявол? — поинтересовался я у вошедшего, солидно одетого мужчины с лицом пропойцы.
— Нет, — ответил тот, противно улыбаясь. — Но я от имени и по поручению. Имею все полномочия. В чем состоит ваше дело? Хотите продать, обменять, получить что-либо?
— Отдаю душу, — пожал я плечами, мне казалось, что это само собой разумеется.
— Дайте взглянуть… Кхм, что ж, вполне приемлемая штука, ваша душа. Чистая, почти детская. И что хотите? Денег? Власти? Славы?
Я не хотел ни денег, ни славы, ни, тем более, власти. Перед глазами встало милое, словно бы светящееся изнутри лицо. Глаза ее смеялись, и я в который раз почувствовал, как тону в этом омуте, захлебываюсь, иду на дно, чтобы остаться там навсегда. Ради нее я готов отдать все, но что у меня есть? Ничего, только душа.
— Вы это серьезно? — вылупился на меня полномочный представитель Лукавого. — С ума сошел, мальчишка! На хрена оно тебе?!
Я пожал плечами, сказал просто:
— Люблю ее.
— Так взял бы и…
— Нет, — оборвал я. — Мне не нужно брать, вообще ничего не нужно. Просто хочу, чтобы она была счастлива.
— И поэтому продаешь душу? За исполнение ее желаний? — гость явно пребывал в недоумении. — Ты ненормальный? Зачем это?
— А как иначе? — в свою очередь удивился я.
— Романтик, — произнес мужчина с таким брезгливым презрением, будто обозвал дураком. — Ну ладно, мое дело маленькое. Вот договор, подпиши кровью, как только подпишешь, вступит в силу. Все, привет.
Оставив меня наедине с листом пергамента, гость повернулся спиной и растворился в воздухе.
— Сам дурак, — обиженно пробормотал я и пошел на кухню.
Нож легко вспорол ладонь. Накапав в блюдце крови, я макнул туда перьевую ручку и начертал на пергаменте свой корявый автограф. Договор с шипением впитал кровь, вспыхнул и исчез. А на следующий день я увидел результаты.
* * *
Мысли ползли липко и неторопливо, будто слизняк по травинке на берегу пруда. Странно. Вот она почти и кончилась, эта странная сказка с нелепым концом под названием жизнь. Все так быстро, что даже немного обидно. Хотя, с другой стороны, я старый больной маразматик, лежу на больничной койке и жду не дождусь, когда все это закончится. Кому я нужен? Ей?
Я открываю глаза. Она смотрит на меня. Такая же молодая, как пятьдесят три года назад. Это было первым желанием, чтобы она всегда оставалась молодой. В ее глазах пляшет огонь молодости, задор. А я — привязанный к постели старик, я ей в тягость. Она молча смотрит на меня, проводит рукой по моей некогда густой и темной, а теперь безобразно седой и подвыщипанной шевелюре. Я смотрю ей в глаза, я тону. Я люблю ее, и я счастлив. Я закрываю глаза и умираю счастливым.
* * *
Странное дело, я снова ощущаю себя молодым. Оглядываюсь по сторонам. Черные стены огромной пещеры освещают многочисленные костры. Давно забытый образ хорошо одетого алкоголика встает перед глазами.
— Давненько не виделись, — приветствую я. — Опять от имени и по поручению?
— Служба такая, — кивает он. — Идем.
— Куда? — не понимаю я.
— К хозяйке. Велела тебя доставить. Поговорить с тобой хочет.
— К какой хозяйке? — Я удивлен. — Разве хозяин преисподней не мужчина?
— Никогда им не был, — бесстрастно отвечает проводник. — Пошли.
Я иду за ним по подземным лабиринтам. Пещеры и переходы сливаются в бесконечную, черную кишку. Наконец мой проводник останавливается около массивной двери, стучит.
— Я привел его, хозяйка. Можно?
— Да.
Я не верю своим ушам. Вхожу и замираю. Она поднимается мне навстречу. Такая же молодая, такая же желанная. Ее глаза смеются, я тону в них, как тонул всю жизнь. Она встает, она подходит ко мне и обвивает руками мою шею. Я чувствую, как поцелуй обжигает мне губы. Долгое мгновение счастья.
— Ну и что мне с тобой делать, дорогой? — слышу я до боли родной, бесконечно дорогой голос.
— Не знаю. — Я целую ей руки. — Мне больше нечего тебе отдать…
МАЛЬЧИК СО СПИЧКАМИ
Выяснению семейных отношений посвящается…
1
«Здравствуй, дорогой мой дедушка!
Не думал я, что выпадет мне минутка тебе написать, а вот все ж таки выкроил. Уж и не верится, что получилось, а все-таки. Если б ты знал, дорогой дедулечка, как я мечтал об этой свободной минутке, когда смогу тебе написать. Теперь остается только надеяться, что письмо до тебя дойдет, а не затеряется по дороге.
Дедушка, мне здесь очень плохо. Я понимаю, что ты не мог оставить меня у себя, когда погибли папа и мама, у тебя своих дел по горло. Да, я все это понимаю, но очень тебя прошу, забери меня отсюда. Я не могу больше жить у дяди Савы, он злой, он жестокий. Сначала я не понимал этого, а теперь…
Вот он опять меня зовет, я заканчиваю писать и иду, а то мне достанется.
Никогда тебя ни о чем не просил, а вот теперь прошу… Умоляю, возьми меня отсюда. Обещаю, что не буду тебе мешать, буду слушаться и делать все, что скажешь, только забери.
До свидания,
Твой любящий внук».
2
«ЗДРАВСТВУЙ ЗПТ МАЛЫШ ТЧК Я СЕЙЧАС СИЛЬНО ЗАНЯТ ТЧК СОВЕРШЕННО НЕТ ВРЕМЕНИ ЗПТ ЧТОБЫ РАЗОБРАТЬСЯ С ТВОИМИ НЕПРИЯТНОСТЯМИ ТЧК ДЯДЕ САВЕ Я ОТПРАВИЛ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК ТЕБЕ ЖЕ МОГУ ОБЕЩАТЬ ЗПТ ЧТО КАК ТОЛЬКО ВЫКРОЮ ВРЕМЯ ЗПТ ПОГОВОРЮ С НИМ ЛИЧНО ТЧК НЕ КИСНИ ТЧК ДЕД ТЧК».
3
«Здравствуй, Дедушка!
Я получил твою телеграмму. И дядя Сава, видимо, тоже получил, иначе почему он меня в тот день наказал и назвал этим… Ну, вот слово вылетело. Такое длинное и неприличное на конце. Штребрейхер, что ли? Или что-то похожее.
Вот ты меня не забрал, а дядя Сава теперь смотрит, как будто я ему не племянник, а теща, и ругается все время. А еще он меня заставляет с пиротехникой возиться. Я не люблю это дело. Раньше, в самом начале, мне нравилось. Но ведь я тогда маленький был, не понимал ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24