не сегодня, так завтра он затеет драку.Я слегка отступил и, взглянув со стороны на Ларсена, прикинул свои шансы. Ростом он был лишь чуть повыше меня, но куда шире в плечах и тяжелее. Нет, дожидаться, покуда он нападет, никак нельзя, надо действовать первому. Правда, по правилам игры драку всегда начинает тот, кто сильнее… Но почему, собственно, следует соблюдать эти самые правила, которые на руку сильнейшим!Масла в огонь подлил Хайнц, второй немец в нашей вахте. Он заметил, что Ларсен задирается, и, когда команду распустили, подошел ко мне.— Ну, берегись, задаст тебе Ларсен взбучку.— Это мы еще посмотрим.— Да что смотреть, слабо тебе против Ларсена!Я ничего не ответил, но сердце в груди запрыгало.Терпение, Ханнес, терпение. Нет, братцы, старого плотника так вот, за здорово живешь, не схряпать. В ученичестве у «Кремера» мы частенько отрабатывали приемчик, как бросить противника на землю. Мне бы только момент подходящий, а там уж с божьей помощью я этого Ларсена так приделаю! Остаток дня я старался держаться от него подальше, чтобы не дать повода для нападения. Ларсен вроде бы это заметил. Каждый раз при встрече он провожал меня недобрым косым взглядом, но с атакой не спешил. Да и зачем ему было спешить? С корабля мне все равно деться некуда.К утру мы вышли в открытое Северное морс. «Дж.У.Паркер» под всеми парусами шел в крутой бейдевинд. Свежий ветерок насвистывал в такелаже свою заунывную мелодию. Бак стал мокрый и скользкий.Наша вахта сменилась, и мы потянулись к кубрику, где нас ожидал уже горячий кофе. Как всегда, у люка возникла толкотня, и завзятые драчуны, раскидав тех, кто послабее, прорвались к столу первыми. Сесть раньше всех за стол означало возможность первым зачерпнуть пориджа из общего котла. Корабль наш был канадский, а кок — американец, поэтому по утрам мы всегда получали поридж — овсяную кашу. В самой середке пориджевой горки кок продавливал лунку, в которую вливал добрую порцию масла и всыпал большую ложку сахарного песку. Предполагалось, разумеется, что эту сахарно-масляную смесь размешают затем равномерно со всей овсяной массой.Однако на борту «Паркера» повелось так, что Ларсен первым запускал свою ложку в кашу, и большая часть масла доставалась в результате ему одному. Робкие протесты немедленно подавлялись кулаками. На этот раз я успел скользнуть вниз по трапу следом за Ларсеном. За стол мы уселись почти одновременно. Ларсен ожег меня сердитым взглядом. Напряженность между нами достигла предела: самая маленькая искорка — и разразится гром. Ложка Ларсена погрузилась в масляный кратер, только маслица зачерпнуть ей на сей раз не пришлось. В тот же миг моя ложка отшвырнула ее в сторону и принялась размешивать масло. Остальная команда оцепенела. Сейчас Ларсен ринется на меня. И точно, он хрипло выкрикнул по-шведски какое-то ругательство и занес кулак для удара. На это я и рассчитывал. Моя полная масляной каши ложка сорвалась со стопоров и, словно катапульта, метнула в Ларсена свое содержимое. Горячий комок угодил ему точнехонько промеж глаз.Не успел ошарашенный Ларсен стереть поридж с лица, как с моей ложки вылетела уже новая порция и опять влепилась ему прямо в лоб. Остальные парни вышли из оцепенения и начали смеяться. Раздались выкрики:— А ну-ка, добавь ему еще пару зарядов!Симпатии определенно были на моей стороне.Ларсен вытер наконец лицо и, тяжело ступая, направился в обход стола ко мне. Сразу же все раздались в стороны, очистив место для боя.Я чувствовал, что довел Ларсена до белого каления, и очень надеялся, что от ярости он потеряет осторожность. Так оно и вышло. Ларсен очертя голову ринулся в драку. Правая его рука изготовилась к свингу, а левая все еще терла заляпанное кашей лицо. Лучшего я и желать не мог. Я нырком уклонился от удара, обхватил ляжки Ларсена и бросил его через свое левое плечо. Как я и ожидал, Ларсен хряснулся рожей прямо об окованные медью ступени трапа. Обалдевший, он медленно поднялся на ватных ногах и выплюнул изо рта кровь и два зуба. Ну, теперь только не дать ему прийти в себя. Я как попало принялся молотить его — левой, правой, левой, правой. Ларсен зашатался, повалился навзничь, треснулся затылком о ступеньку и затих.Я вытер о штаны окровавленные руки и поднял свою ложку. Теперь, когда все уже кончилось, меня вдруг затошнило. «Полно, полно, Ханнес, — сказал я себе, — соберись и даже виду не показывай».Я уселся на свое место и старательно перемешал остатки масла с овсянкой.— Впредь всегда сперва будем размешивать масло, а потом уже есть поридж.— Отлично, Джон!Мы приступили к завтраку. О драке и посрамлении Ларсена никто даже не вспомнил. Вскоре и сам он, постанывая, поднялся на ноги. Держась за край стола, чтобы не упасть снова, он ощупал пальцами свою распухшую физиономию. Теперь оставалось закрепить достигнутое.— Ларсен, ты заплевал кровью всю палубу. А ну, прибери за собой дерьмо!Ложки замерли в воздухе, парни прекратили жевать. Подобных требований здесь никогда еще никому не предъявлялось.— Ну, скоро ты? Или хочешь быть умнее нас всех?На всякий случай я отодвинул подальше банку Банка — скамейка на корабле.

. Однако Ларсен подчинился. Чертыхаясь вполголоса, он снял с крючка возле входа швабру и принялся возить ею по палубе. Кровь при этом, правда, не смывалась, только еще больше размазывалась, но, главное, возражать он и не пытался.— Присаживайся к нам, Ларсен, и выпей кофе.Он послушно сел.— Я полагаю, что в нашей вахте драк больше не будет, — сказал я. — На прежнем моем корабле, «Доре», такого не водилось. А это был отличный корабль.С той поры в нашей вахте наступил покой. Ларсен утратил свою самонадеянность и избегал любой ссоры. Большая часть обитателей кубрика пресечению террора и воцарению мира откровенно радовалась.Спустя несколько дней установился порядок и в вахте правого борта. В Гамбурге наняли трех шведов: Мадсена, Эриксена и Веннарда. В первый же день Мадсена дважды поколотили. Сперва кто-то из своей же вахты, а потом боцман. Мадсен был сильным и опытным моряком, да только куда ему было против привычных к дракам записных забияк.Вскоре после моей стычки с Ларсеном во время обеда Эриксен заявил, что он и оба его друга не намерены больше терпеть побои от сотоварищей по вахте. И сразу же тройка главных драчунов ринулась на шведов. Остальные парни примкнули кто к обиженным, кто к обидчикам, и вахта разбилась на две партии, яростно сцепившиеся друг с другом.Мы, вахта левого борта, стояли у люка и глазели на весь этот бедлам, учинившийся в узком кубрике. Кто против кого здесь сражался, разобрать толком было невозможно. То одно, то другое тело валилось на палубу или отлетало на койку; руки, ноги так и крутились клубком, так и мельтешили. Наконец стало ясно, что победу одержали шведы и их приверженцы. Страсти понемногу остыли, и Эриксен, новый лидер кубрика, толкнул своей вахте небольшую речь о товариществе и всеобщем равенстве внутри команды.— Мало вам, что ли, издевательств Йохансена? — сказал он.— Ладно тебе, — прервал его Мадсен, стирая кровь с разбитых губ, — зачем зря болтать, о чем не следует.Эриксен тут же повел разговор о чем-то другом. Однако многие смекнули, что шведы не иначе как затеяли что-то против боцмана. «Втроем им на Йохансена лучше не выходить, — подумал я. — Сейчас же вмешаются штурмана…» Ведь тут как выходит? Получи он, к примеру, пару добрых тумаков от единственного противника, штурмана, пожалуй, и не отреагировали бы, как «не замечали» они, когда боцман сбивал с ног кого-нибудь из матросов. А вот выступи совместно против боцмана или кого еще из начальства сразу несколько человек — и это считалось бы уже натурально бунтом. Судовые офицеры (и конечно же унтер-офицеры) обязаны в таких случаях применять любые средства вплоть до оружия, чтобы подавить бунт в самом зародыше. Кроме того, я был твердо уверен, что офицеров поддержит и большая часть команды. Одно дело — дать сдачи боцману, а вот групповое неповиновение корабельному начальству — это уже совсем другое.Большинство команды (и я вместе со всеми) с любопытством ожидало, что же все-таки предпримет шведская тройка. А пока они усердно исполняли свою работу и залечивали синяки и шишки. Ворча и поливая черными словами нас и всех наших ближних и дальних родственников, Йохансен хрипло вылаивал на всю палубу свои команды. Бодрячок «Дж.У.Паркер» неутомимо бежал по Северному морю к Английскому каналу. В канале нам потребовалось довольно часто менять галсы. Команде приходилось туго. Днем и ночью непрерывной чередой один парусный маневр следовал за другим. Новомодные лебедки, конечно, дело неплохое, только и при них основная работа держалась на матросских костях. Настроение команды падало от галса к галсу. Конечно, идти на паруснике в узкости, да еще круто к ветру — это вам не в санатории загорать. Клацаешь зубами на холодном ветру, усталый, сонный. Попробуй вздремни, когда свободную вахту то и дело высвистывают наверх к каждому повороту. Тут и без сильного шторма небо с овчинку покажется, а уж о душевном настрое и говорить не приходится — гаже не бывает.Но вот и канал позади. Волны стали длиннее. «Дж.У.Паркер» мчится уже по Бискаю. Ветер неспешно набирает силу. К вечеру капитан Педерсен самолично появился на шканцах. Обычно он не часто показывался команде, целиком вверяя управление кораблем обоим штурманам. Кэптен посмотрел на небо, на паруса, на компас, поговорил о чем-то с вахтенным офицером и снова скрылся в своей каюте.— Пошел все наверх!Опять парусные маневры, да, чего доброго, не на один час. Мы остервенело тянем шкоты и брасы. Из-за большой парусности корабль часто зарывается носом в волны, и тогда вода неистовым потоком несется по палубе. Пенистые струи сбивают с ног. Не вцепишься мертвой хваткой в какую-нибудь снасть — пиши пропало. Уф, слава богу, водяная гора прокатилась мимо. Опять ноги твердо стоят на палубе. Теперь можно и дух перевести.— А ну, шкоты обтянуть! И еще разок, и еще! Полундра, держись!По палубе катится очередной водяной вал. Озлоблению нашему нет предела. Лаются и богохульствуют даже самые выдержанные парни. К чему вся эта живодерня? Приубавить слегка парусов, и корабль станет послушнее в управлении, и водой его заливать не будет. Вот и штурман, кажись, того же мнения. Пошел к кэпу в каюту. Через несколько минут он выскочил оттуда как ошпаренный, с красным лицом и трясущейся челюстью. Задал ему, видно, старикан перцу.— Йохансен, прикажите натянуть штормовой леер Леер — туго натянутый трос с обоими закрепленными концами; ставится, например, для ограждения палубы, для установки тента и пр.

.Боцман пролаял слова команды, и мы принялись за дело. Я стоял у фок-мачты и держал конец троса, чтобы продернуть его, как только Франц закрепит другой конец на баке.Йохансен стоял на фордеке и наблюдал за Францем. И тут вдруг кливер и стаксель резко стрельнули под ветер. Шкоты, что ли, порвались? И конечно же паруса потянули за собой подветренные шкоты, до той поры свободно провисавшие. Вместе со шкотами мотнулись к подветру и их блоки, один из которых что есть силы треснул Йохансена по макушке. Боцман, как подкошенный, рухнул на палубу и мешком покатился к релингу. В тот же миг, как будто специально, корабль врезался штевнем в очередную водяную гору. Я судорожно вцепился в фока-фал. Долго, бесконечно долго тянулось время, покуда «Паркер» не высвободился наконец из объятий моря. Слава богу! Из схлынувшей волны вынырнул Франц. Он надежно держался за оковку, которой бушприт крепится к палубе. А вот и боцман! Его обезьянья фигура была придавлена водяным потоком к самому фальшборту. И тут же на фордек рванула вся тройка шведов.— Шкоты, шкоты подберите! — орал Эриксен.— Шкоты! — вторил ему Мадсен, спотыкаясь о голову Йохансена.Раздернутые шкоты хлестали на ветру как плети. Эриксен с Веннардом работали, казалось, не за страх, а за совесть. Словно одержимые, метались они по палубе, безуспешно пытаясь поймать непослушные снасти, и, словно невзначай, то и дело пинали и топтали Йохансена тяжелыми морскими сапогами.— Полундра, держись!Очередной вал с головой накрыл всю троицу пенной водой. Кливер-шкоты в струнку: парни успели-таки уцепиться за их концы. Любой моряк знает, что взбесившуюся снасть лучше всего хватать за ходовой конец. Стекающая вода протащила шведов вдоль релинга, слегка покувыркала, но ущерба не нанесла. Тело Йохансена беспомощно каталось по палубе. Должно быть, он потерял сознание.Франц поднял руку. Я понял, что свой конец леера он закрепил. Я тут же выбрал леер втугую, заложил снасть на утку и бросился на помощь боцману, чуть не столкнувшись лоб в лоб с Францем, подоспевшим с другой стороны. Новая водяная гора едва не смыла всех нас за борт, но вот прокатилась и она, и мы поволокли тяжелого Йохансена на корму. Оба передних паруса парни наконец укротили и шкоты закрепили. Вот те на: тросы-то, значит, не лопнули. Как же это они вдруг сами раздернулись? Закреплены плохо были, или, может, специально кто сработал?— Давай, давай скорее! — подгонял нас штурман.Ну что ж, все правильно: прежде всего — дело докончить, а уж как там оно приключилось — после обмозгуем. Кряхтя от натуги, мы с Францем взгромоздили Йохансена на шканцы и уложили возле самого трапа. Что другое, а вода его здесь не достанет. Нахлебался он ее, видать, преизрядно. Я перевернул его на живот — пусть водичка вытекает.Йохансен тихонько застонал. Ну, значит, не помер, и то ладно. Франц побежал за капитаном. Из каюты появился Педерсен с бутылкой джина в руке и, подойдя к нам, молча уставился на распростертого перед ним боцмана. Что и говорить — зрелище не из самых красивых. Лицо залито кровью и обезображено, левая нога неестественно подвернута. Педерсен ухватился за ногу, пытаясь развернуть ее как полагается. Йохансен отозвался отчаянным криком.— Скажите плотнику, пусть принесет две тонкие планки, а у парусного мастера возьмите ленту из самой тонкой парусины.— А про жидкую смолу плотнику тоже напомнить, сэр?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37