Повертев карточку в руках, полковник решительно произнес:
— Нет, это не наш боец. Не было у нас такого. У меня память на лица хорошая. А вообще оставь-ка мне эту фотографию, я еще уточню, — небрежно добавил он.
Едва за прокурорским работником закрылась дверь, Алексей Васильевич взялся за трубку спутникового телефона:
— Але, Олег? Где Грибов? Неделя, как сменился? Понятно. Ладно, отбой.
Еще позвоню. Он опять пощелкал кнопками:
— Степаныч? Немедленно разыщи Грибова. Слетай к нему домой. Если там пусто, подними досье, отработай всех его друзей-подружек. Из-под земли достань!
Через двое суток Звереву поступил телефонный звонок с одной из конспиративных квартир.
— Грибов здесь, — коротко проинформировала трубка.
Зверев тотчас же покинул кабинет, сообщив секретарше, что нынче уже не вернется.
— Машину подавать? — спросила Вера Григорьевна.
— Не надо, голубушка. Пешком пройдусь. Голова что-то болит. Давление, видно…
Двери квартиры невзрачной пятиэтажки открыл мужчина лет под пятьдесят с крупным мясистым носом.
В комнате, прикованный наручниками к батарее, сидел на полу Мишаня. Над парнем явно поработали, причем работали знатоки своего дела — следов побоев на лице не наблюдалось. Работу профессионалов выдавал также затравленный взгляд Мишани. Он все кособочился на правый бок и держался свободной рукой за печень.
— Взяли его на квартире у дружка. Водяру они там пили. Я ребятишек своих отпустил пока, чтобы не мешали разговору, — доложил носатый.
— А где дружок?
— А его больше нет, — улыбнулся докладчик. Протрезвевший от боли и страха Мишаня с ужасом смотрел на Зверева.
— Ну что, милый, рассказывай, — зловеще проговорил Алексей Васильевич.
— Что рассказывать?
— Все, козел, рассказывай. Это ты детсад отравил?
Мишаня молчал. Носатый резко ударил парня в пах, затем по почкам.
Грибов взвыл.
— Рассказывай, придурок! А то на куски порежем, — процедил Зверев.
— Алексей Васильевич, я не нарочно! Я нечаянно!
— Откуда ампула?
— Я… Я с Батыром в музейный корпус ходил, сопровождал его. И… и взял какую-то ампулу.
— Украл, что ли? Ты соображаешь… — взревел полковник.
— Я нечаянно!
— Украл нечаянно?
— Я… У меня соседка — старая грымза, все живет и живет. А у нее комната — двадцать шесть метров. Куда ей? А мы с матерью в пятнадцатиметровой вдвоем. Я жениться хочу. А куда я бабу приведу? А эта сука старая все живет и живет… Мамашу терроризирует. А меня по две недели дома не бывает. Я и заступиться не могу. А мамаша говорит: чтоб она сдохла, соседка то есть. Мамаша плачет, баба моя все про детишек… Замуж, мол, хочу, детишек хочу… А какие детишки? Там и трахаться-то негде на пятнадцати метрах. В прошлый раз иосле вахты вернулся, мамаша с приступом сердечным — соседка ее б… назвала. Мать мою! Я не знаю, что на меня нашло… Только я подумал: подсыплю ей заразы, соседке то есть. Кому она нужна, старая грымза? А я жизнь свою устрою…
— Ты, считай, смерть свою устроил, — процедил Зверев.
— Не убивайте, Алексей Васильевич! Христом Богом прошу!
— Не вой! Как ампула в детский сад попала?
— Так баба моя там и работает. Повариха. А я две недели на вахте. Две недели без бабы, Алексей Васильевич! Вот и дернул сразу к ней. Ампула в кармане куртки была. И вывалилась, видно.
— Ты что несешь, е… хренов? — заорал Зверев. — Что ты несешь? Ты понимаешь, что ты натворил? Если бы ампулу нашли, ты понимаешь? Где она вообще, баба твоя? Ты знаешь, что она пропала?
— Я не знаю. Я испугался.
— Я тебя, козла, кастрирую сейчас собственноручно! Чтобы ты по бабам больше не шлялся!
— Не на-адо! Лучше убейте! — взвыл Мишаня.
— Так. Бабу свою чтоб нашел, понял? Сам найдешь и сам уберешь!
— Я все сделаю, только не убивайте!
— Телефон есть?
— У кого?
— У бабы твоей!!!
— Ага, — торопливо кивнул Мишаня.
— С кем она живет?
— С матерью.
— Звони.
Носатый извлек из кармана трубку сотового:
— Какой номер?
Парень, заикаясь, еле выговорил номер. Носатый пощелкал кнопками, сунул трубку к Мишаниному уху.
— Утри сопли и говори спокойно! — рявкнул Зверев.
— Але, Галина Афанасьевна? — изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как обычно, заговорил Грибов.
— Мишка, ты, что ли? — закричал в ответ взволнованный женский голос.
Закричал так громко, что в комнате было слышно каждое слово.
— Я. А Катюха дома?
— Какое дома! Нет ее! Пропала. Постой, ты откуда звонишь-то?
— Я… Я из автомата. Я только с задания вернулся, прямо с вокзала звоню. — Мишаня при этих словах вопросительно глянул на Зверева. Тот кивнул.
— Так приезжай сюда. Или нет, лучше не приезжай. Меня и про тебя уже спрашивали. Куда тебе позвонить можно?
Зверев глянул на Степаныча. Тот прошипел номер. Мишаня повторил его трубке.
— Галина Афанасьевна! Вы минут через десять перезвоните. Я по этому телефону буду. Слышите? Обязательно!
— Слышу, слышу. Перезвоню, не сомневайся.
— Теперь у этой калоши номер моей «трубы» есть, — пробурчал носатый.
— Разберемся, — коротко бросил Зверев. — Закурить хочешь, придурок? — спросил он Мишаню.
— Ага.
— Покури и прекрати трястись. Того и гляди, в штаны наложишь.
Ровно через десять минут «труба» запиликала. Носатый сунул ее Мишане.
— Мишка? У нас тут горе такое, а ты пропал, черт окаянный! У Катюхи на работе неприятности! Она под суд попасть может! Меня уже следователь на допросы затаскал — где она да что она! — затараторила Катина мать.
— А где она?
— В Новгород я ее отправила! К подруге своей. Ой, Мишка, спасай девоньку! Она сама не своя уехала. Говорит, что ты помочь должен. Надеется на тебя, слышишь? Если взятку надо кому сунуть, ты скажи кому — я все, что есть, отдам. А то сама я боюсь: вдруг дам, да не тому. Еще хуже будет…
— А что случилось-то?
— Так позвони ей, она тебе сама все и расскажет. Записывай номер…
Носатый записал номер телефона.
— Хорошо, Галина Афанасьевна! Я сейчас же с ней свяжусь. Да вы не волнуйтесь. Все образуется. Я все устрою.
— Дай-то бог! Ну, пока, Миша. Как связь держать будем?
Мишаня глянул на Зверева и повторил за движением его губ:
— Вам позвонят. Скажут, что от меня. До свидания.
Парень прислонился к батарее.
— Та-ак, — с расстановкой проговорил Зверев. — Теперь звони в Новгород.
Говори с ней ласково, успокой. Скажи… — он глянул на часы, — что сегодня же приедешь. Учти, это твой единственный шанс сохранить собственную жизнь. Понял?
Мишаня покорно кивнул.
«Пятерка» цвета «белая ночь» подъехала к Новгороду около девяти часов вечера, еще засветло. В машине находились четверо: Мишаню конвоировали носатый Степаныч и двое. крепких ребят из его свиты. Степаныч достал сотовый:
— Звони. И без глупостей.
Мишаня взял трубку:
— Катюха? Это я. Да, приехал. Нет, ты сама выходи. Попрощайся с хозяевами. Скажи, что я тебя в Питер забираю. Мама твоя в курсе. И передай, чтобы домой вам не звонили. Квартира на прослушке, ясно? Где встречать тебя? У кинотеатра? Какого? «Волхов»? Лады. Через пятнадцать минут буду.
Мишаня отключил трубку. Руки его дрожали.
— Что трясешься, как алкаш похмельный? — рявкнул Степаныч. — Раньше трястись надо было. А ну, соберись!
«Пятерка» остановилась неподалеку от кинотеатра, возле которого уже прогуливалась полная белокурая девушка.
— Она? — спросил Степаныч. Мишаня сглотнул слюну, кивнул.
— Иди. Скажи, что соскучился, ты ведь у нас кобель ненасытный, так? Ну и веди ее к реке. В тихое местечко. Там акт и устроишь. Террористический, — хмыкнул носатый и тут же зловеще добавил:
— Учти, мы сзади. Я каждое твое движение фиксирую. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Ну, пшел!
* * *
— Я в ужасе, Мишаня! Просто жить не хочется! Девчонки в больницах, Светка погибла, мне мама по телефону сказала.
— Она что, из дома звонит?
— Не, из дома боится. Она так и думала, что телефон прослушивают.
Карточку купила, звонит из автомата. Мишаня, что же это случилось-то? Я ведь никого не травила!
Они брели по песчаному берегу Волхова. Темноту время от времени разрезали — огни проплывавших по реке кораблей.
— Там сзади идет кто-то! — остановилась вдруг девушка.
Она прислушалась. Но протяжный гудок баржи заглушил тихие шорохи.
— Чего ты? — успокоил ее Мишаня. — Гуляют, наверное. Такие же, как и мы, парочки.
— А что ты сам-то дрожишь?
— Соскучился. Давай посидим.
— На поезд опоздаем.
— Не, еще полтора часа. Мотор возьмем, до вокзала за пять минут доедем.
Садись, Катюха.
Мишаня расстелил на песке свою кожанку, усадил девушку. Катя прижалась к его плечу.
— Миша, расскажи мне все. Я ничего никому не скажу. Я стекла во дворе закопала, никто не найдет. Ты только скажи мне, что это было? Что это за ампула была? — тихо попросила девушка.
— Молчи, — оборвал ее Мишаня. Он опрокинул Катерину на песок.
Послышалась легкая возня. Катя вдруг захрипела, отчаянно заколотила ногами.
— Пусти! — вырвавшись, закричала она. — Ты что? Ты чуть не задушил меня!
— Не могу-у, — так же отчаянно закричал Мишаня. — Не могу!
Тут же из темноты на них прыгнули две фигуры. Послышались приглушенные хлопки — один, второй…
* * *
Катина мама не находила себе места. Непонятная тревога все сильнее сжимала сердце. С чего бы? Кажется, наоборот, неделя безумного напряжения закончилась. Мишка наконец прорезался. Значит, не бросил Катюху. Поможет. Он как-никак из органов. А у них там рука руку моет, дело известное. Но тревога не отпускала. "Ну что? Чего ты? — успокаивала себя Галина Афанасьевна. — Мишка звонил днем. Сейчас одиннадцать вечера. Что могло за несколько часов случиться?
Ничего. Утром встану, сразу сбегаю позвоню".
Галина Афанасьевна все ходила кругами вокруг телефонного аппарата. Она категорически запретила себе звонить в Новгород из дома. Но тут телефон вдруг сам разразился пронзительным звонком.
— Галина Афанасьевна? — спросил незнакомый мужской голос.
— Да, — выдохнула женщина.
— Я от Миши.
— Случилось что-нибудь?
— Вам нужно выйти из дома и немедленно позвонить Кате.
— Да что слу…
— Тихо, не кричите! Пока ничего не случилось. Просто вы должны сейчас же с ней связаться. Из дома звонить нельзя, ясно?
В трубке послышались короткие гудки. Галина Афанасьевна быстро сунула ноги в стоптанные туфли, схватила плащ, кинулась в прихожую. Когда она распахнула дверь, из темноты лестничной площадки в квартиру шагнули двое мужчин…
Труп Галины Афанасьевны обнаружили через два дня. Женщина сидела в домашнем халате и тапочках перед включенным телевизором. Вскрытие показало, что она умерла от острой сердечной недостаточности.
Галина Афанасьевна напрасно боялась звонить из дома — никто ее телефон не прослушивал.
Глава 10
ПРИГОВОР
Полковник Зверев сидел в кабинете районного прокурора Свиридова.
Прокуратура как-никак орган, осуществляющий надзор за исполнением законов.
Следовательно, сама должна быть под надзором. Полковник знал, чем порадовать душу законника. Главный прокурор района был человеком простым, незамысловатым.
Всяким заморским джинам и вискам предпочитал деревенский самогон да деревенское же сало с лучком. Бутыль ядреного, под пятьдесят градусов, первача, настоянного на зверобое, и заняла в данный момент свое заслуженное место на служебном столе Свиридова.
— Вот, Палыч, это от мамки моей личный привет, — разливая по стопкам прозрачную жидкость цвета темного янтаря, добродушно прогудел Зверев. — Ну давай, со свиданьицем! По сто граммов наркомовских!
Мужчины опрокинули стопки. Свиридов охнул, занюхал куском хлеба, выдохнул:
— Хорош! Как его беспартийные пьют? — отпустил он шутку застойных времен. Зверев хмыкнул:
— Салом, салом закусывай! Никакой хмель не возьмет.
— А зачем тогда и пить? — резонно спросил прокурор, но подцепил в рот кусок копченого, в розовых прожилках сала. — Хорошо! — повторил он.
Рабочий день был на исходе. Самое время посидеть, расслабиться. Мужчины не спеша обменялись мнениями о балканском кризисе и скандале с генеральным.
После двух-трех рюмок Зверев как бы между прочим спросил:
— Что там с детским садом? Дело возбуждать будете?
— Возбудили по двести тридцать шестой статье — нарушение санитарно-эпидемиологических правил. Против заведующей и поварихи. Заведующая, старушонка дореволюционная, скопытилась тут же — лежит с тяжелейшим инфарктом.
Повариха вообще сбежала. Не дело, а головная боль. Медики даже диагноз установить толком не могут. Девчонки-воспитательницы говорят про какую-то ампулу. Но ведь ничего не нашли…
— А-а, — махнул рукой Зверев. — Что ты, баб не знаешь, Палыч? Одна какую-нибудь дурь придумает, а остальные поверят. И будут, глаза вылупив, божиться, что так оно и было. А ничего и не было…
— М-да. Но повариха-то исчезла. Мы ее в розыск объявили.
— Я так думаю, что она просто руки после сортира не мыла или мясо немытое в суп засунула. А может, у них крысы по продуктам бегают. Да мало ли. А когда детишки заболели, она и дала деру. Со страху.
— Я тоже так думаю. И следователь того же мнения. В детсадах часто вспышки всякие кишечные случаются. Такого, правда, я не припомню. Врачи говорят — похоже на брюшной тиф. Вон даже со смертельным исходом. Так что поварихе до пяти лет светит. Ищи ее теперь!
— Родственников допрашивали?
— У нее из родственников — одна мамаша, и та на днях умерла. От переживаний. Говорю же — не дело, а головная боль!
— Да ладно тебе! Заведующую оштрафуете, и все дела, — благодушно заметил Зверев. — Давай еще по маленькой.
В этот момент в приемной послышалась возня. Кто-то ломился в запертую дверь.
— Елизавета, что у тебя там? — рявкнул в селектор Свиридов.
— Николай Павлович, опять Чернов ворвался. Требует, чтобы я его к вам пропустила. Я объясняю, что у вас совещание, а он…
— Кто его пропустил в прокуратуру? Я же запретил!
— Он на допросе был. У следователя. А теперь сюда просочился. Он говорит, что будет на вас жаловаться, — пискнула секретарша.
— Жаловаться? Пусть жалуется! И вообще, пусть свои претензии письменно изложит. И удалите его немедленно!
— Это еще кто?
— А-а, — поморщился Свиридов. — Все с этой же историей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34