Просто хотела как следует на него взглянуть.— В тебе, Кэссиди. Дело в тебе. Я сыта тобой по горло.Он несколько раз моргнул. Попытался придумать, что сказать, но мысли в голову не приходили, и в конце концов пробормотал:— Давай. Говори.— Ты что, оглох? Говорю: просто по горло сыта, вот и все.— Это еще почему?Она улыбнулась почти с жалостью:— Сам знаешь.— Ну-ка, теперь послушай, — сказал он. — Мне не нравятся эти игры в загадки. Раньше ты никогда этим не увлекалась, и теперь я тебе не позволю. Если у тебя бзик, я хочу знать, в чем дело.Она не ответила. Даже не посмотрела. Уставилась в стену позади него, словно была одна в комнате. Он хотел что-то сказать, восстановить словесный контакт, но мозги будто заело. Он не знал, что стряслось, и не желал знать. Единственным желанием оставалась жгучая похоть, обуявшая его от шума дождя на улице, от присутствия в комнате рядом с ним соблазнительных сладких форм женского тела.Он шагнул к ней. Она взглянула и угадала его планы. Покачала головой и заявила:— Не сегодня. Я не в настроении.Это звучало странно. Она никогда раньше так не говорила. Он задумался, серьезно ли это. В комнате стояла холодная тишина, пока он глазел на нее, сознавая, что это серьезно.Сделал еще один шаг. Милдред не сдвинулась с места, и Кэссиди убеждал себя, что она выжидает, когда он пустит в ход руки, и тогда уж начнет драться. Так и должно быть. Тогда разгорится огонь. Они затеют чертовски горячую битву и жаркое дело в постели. А потом ей никак не удастся насытиться им, и он будет не, в состоянии оторваться. И все будет хорошо. Просто прекрасно.Шум бушующего дождя неумолчно звучал у него в голове, он дотянулся, схватил ее за руку. Рванул к себе и в тот же миг в полной мере почувствовал изумление и тревогу. Борьбы не было. Сопротивления не было. Лицо ее оставалось бесстрастным, она смотрела на него как на пустое место.Где-то глубоко в душе предупреждающий голос велел ему отпустить ее и оставить в покое. Когда женщина не в настроении, она просто не в настроении. А в таком случае нет ничего хуже форсирования событий.Но сейчас, когда его рука стискивала ее плоть, он не мог отступиться. Забыл, что она не вступила в борьбу, что тело ее оставалось пассивным и вялым, когда он тащил ее в спальню. Помнил лишь о торчащей груди, о роскошных округлых бедрах и ягодицах, о разрядах высокого напряжения, пронизывающих в ее присутствии каждый нерв, каждую клетку его существа. Он был полон желания, намеревался удовлетворить его, а все прочее не имело значения.Он толкнул ее на кровать, и она повалилась, как неодушевленный предмет. Лицо ее лишено было всякого выражения. Она смотрела на него снизу вверх, точно находилась от происходящего за много миль. Он начинал ощущать тошнотворную безуспешность своих лихорадочных попыток ее возбудить. Она просто лежала плашмя на спине, как большая тряпичная кукла, и позволяла ему делать все, что угодно. Он старался войти в раж, даже занес руку, чтобы ударить ее и добиться какой-то реакции — какой угодно, — но знал, что ничего хорошего не получится. Она даже не почувствует этого.И все же, хотя сознание ее равнодушия доставляло почти физическую смертельную боль, ревущий внутри него огонь был сильнее. Он мог только поддаться ему. Он овладевал своей женщиной, а огонь оставался лишь его собственным, породив жалкое и пугающее, а потом, наконец, совсем жуткое впечатление, будто он лежит в постели один.Через несколько минут он действительно лежал в постели один, слыша шаги Милдред в гостиной. Кэссиди выбрался из постели, быстро оделся, прошел в комнату. Милдред закурила сигарету, медленно выпустила изо рта дым, задумчиво разглядывая горящий табак. Он ждал, когда она что-нибудь скажет.Но ей нечего было сказать. Он обнаружил, что не может объяснить ее поведение. Молчание его тревожило, постепенно дела становились все хуже, в конце концов он признал, что теряется, и погрузился в раздумья, пытаясь припомнить, происходило ли между ними когда-нибудь что-то подобное. Бывало всякое, но такого — никогда.Сейчас она взглянула на него и обыденным тоном проговорила:— Сегодня мой день рождения. Поэтому я пригласила гостей.— А... — На физиономии Кэссиди долго царило непонимающее выражение. Потом он попробовал улыбнуться: — Я знал, что ты злишься на что-то. Наверно, я должен был вспомнить.Он полез в брючный карман, вытащил десятидолларовую бумажку. Улыбнулся пошире, протянув ей деньги, и сказал:— Купи себе что-нибудь.Она опустила глаза на десять долларов у себя на ладони и спросила:— Что это?— Подарок на день рождения.— Ты уверен? — Ее голос был тихим и ровным. — Может быть, ты мне попросту платишь за постель? Если так, не хочу тебе врать. Это не стоило ломаного гроша.Она смяла бумажку, швырнула в лицо Кэссиди. Потом распахнула дверь и выбежала вон, пока он стоял там и хлопал глазами. Глава 2 На кухне Кэссиди попытался расчистить хаос из бутылок, посуды, объедков, но через какое-то время сдался, пришел к выводу, что умирает с голоду, и решил заглянуть, не найдется ли в холодильнике чего-нибудь для пустого желудка. Разогрел картошку, намазал хлеб маслом, поставил готовую еду на стол и не смог даже взглянуть на нее.Может быть, кофе поможет. Он разжег огонь под кофейником, сел за стол и уставился в пол. Медленно повернул голову, глядя в кухонное окно. Дождь сбавил силу, слышался слабый стук по стенам и крыше. Даже если в дождь лил целый месяц, он бы все равно не отмыл эти жалкие дома, подумал Кэссиди. Безобразные булыжные мостовые, похожие на лицо в оспинах. И люди. Прибрежные подонки. Развалины. Замечательный образец сидит сейчас в кухне.Кофе кипел. Кэссиди налил чашку, глотнул, и горячая черная жидкость без сахара потекла по гортани. Вкус жуткий. Только кофе не виноват. В таком настроении, как у него, все кажется отвратительным. Даже шампанское не отличалось бы по вкусу от мыльной воды. Почему он вдруг вспомнил о шампанском? Что-то влекло его назад по коридорам памяти, в прошлое, когда он знал вкус шампанского, когда имел деньги и мог себе это позволить. Он попробовал выкинуть мысль о шампанском из головы.Но воспоминания уже вырвались на волю. Он видел, как от кофе идет пар и в клубах пара опять возникают события, словно спроецированные невидимым волшебным фонарем. Кэссиди уплывал назад, назад, очень далеко назад, в маленький городок в Орегоне, в маленький домик с маленькой лужайкой и маленьким велосипедом. Он вновь оказался там, в чудесных сияющих школьных днях, когда ревели и грохотали трибуны, а правый защитник Джеймс Кэссиди рвался заткнуть дыру в линии. Вот Джеймс Кэссиди в Орегонском университете. В посвященном выпускникам ежегоднике сказаны очень приятные вещи: “Блестящие достижения в учебе и на футбольном поле. Специализируясь в технологии машиностроения, Джеймс Кэссиди занимает в своей группе третье место. В последнем сезоне в команде “Веб-фут” он был признан лучшим защитником в Ассоциации университетских команд Тихоокеанского побережья”.Крепкий, коротко стриженный Джеймс Кэссиди. Он делает честь своему старому родному городу. Это вновь повторили в 1943 году, когда он вернулся домой, выполнив пятьдесят полетных заданий. А потом отправился обратно в Англию и пилотировал Б-24, совершив еще тридцать боевых вылетов. По окончании грандиозного шоу ему пришлось думать о будущем, и нью-йоркская авиакомпания с большой охотой приняла его в штат.Четырехмоторный самолет. Восемьдесят пассажиров. Широкое зеленое поле аэропорта Ла-Гуардиа. Точное, четко налаженное расписание. Рейс 534 прибыл вовремя. Докладывает капитан Джей Кэссиди. Вот ваш чек. Год, другой, третий — его перевели на трансатлантические авиалинии. Пятнадцать тысяч в год. Квартира в Нью-Йорке в районе семидесятых восточных улиц. Спускаясь с небес, он носит костюмы за сто двадцать пять долларов, получает приглашения на лучшие приемы, и многие самые элегантные девушки, только что выведенные в свет, мечтают, чтобы он бросил взгляд в их сторону.Когда стряслась беда, власти объявили ее непростительной. Газеты назвали одной из страшнейших трагедий в истории авиации. Большой самолет оторвался от земли, взлетел в воздух в дальнем конце летного поля, потом вдруг клюнул носом, рухнул в болото и мгновенно взорвался. Из семидесяти восьми пассажиров и членов экипажа в живых остались всего одиннадцать. А из команды уцелел лишь пилот, капитан Джей Кэссиди.На слушаниях на него просто смотрели, и он знал, что ему не верят. Ни одно его слово не вызывало доверия. Но он говорил правду. Жуткую правду. У второго пилота неожиданно, без всякого предупреждения, произошел нервный срыв, фантастический взрыв отрицательных эмоций, разрывающий человека на части, как землю во время землетрясения. Второй пилот обрушился на Кэссиди, оттолкнул от штурвала и направил вниз самолет, не набравший высоты и в сто футов.Представители властей сидели и слушали, а потом, не сказав ни единого слова, объявили Кэссиди лжецом. Газеты говорили, что он хуже лжеца. Утверждали, будто он пытается свалить вину на ни в чем не повинного мертвеца. Семья покойного уверяла, что у него не было даже малейших признаков эмоциональной неуравновешенности, безусловно не имелось никаких причин для внезапного срыва, и требовала наказать Кэссиди. Очень многие требовали его наказать, особенно после подброшенных кем-то сведений о присутствии Кэссиди вечером перед аварией на приеме с шампанским.Этим все и объяснили. Обратились к экспертам за подробным описанием психологического воздействия шампанского. Подчеркивали тот факт, что шампанское имеет весьма причудливые последствия — после него человеку достаточно выпить утром стакан воды, и он снова пьянеет. Вот как все это преподнесли. И сказали, что так и было. Кэссиди сообщили, что с ним покончено.Он не мог поверить. Пытался бороться. Его не слушали. На него даже не смотрели. В Нью-Йорке было плохо, но целиком и полностью он осознал свою личную трагедию, оказавшись в маленьком городке в Орегоне. Через неделю после отъезда из Орегона Кэссиди начал пить.Время от времени он изо всех сил старался завязать, порой добивался успеха, шел искать работу. Но его имя и фотографии фигурировали в газетах по всей стране, и ему велели убираться, да побыстрей. Однажды даже попытались вышвырнуть, дело закончилось дракой, и он неделю провел в тюрьме.Под горку катилось быстро и гладко. В промежутке между хаотическими запоями он решил послать всех к чертям, поехал в Неваду и стал играть. За годы работы в авиакомпании он успел скопить чуть больше десяти тысяч долларов, и ему хватило ровно четырех дней, чтобы в Неваде за столами для игры в кости спустить все до единого цента. Из Невады он уезжал в товарном поезде.Отправился из Невады в Техас, нашел работу в порту Галвестона. Его кто-то узнал, завязалась еще одна потасовка, из которой он вышел со сломанным носом. В Новом Орлеане отсидел десять дней за бродяжничество, в Мобиле уложил троих и в придачу себя самого в больницу, после чего просидел два месяца за оскорбление действием. В Атланте его опять обвинили в бродяжничестве и дали двенадцать дней каторжных работ. Он нагрубил охраннику, и ему вторично перебили нос, выбив вдобавок три зуба. В Северной Калифорнии вскочил в товарняк, тот привез его в Филадельфию, где он провел несколько недель в пользующихся дурной славой кварталах в районе восьмидесятых улиц и Рейс, а потом попытался найти работу в порту. Получил работу грузчика с почасовой оплатой, снял комнатушку рядом с доками, умоляя себя утихомириться, продолжать работать, бросить пить.Но Кэссиди ненавидел работу вместе с комнатушкой, уже доходил до точки, начиная испытывать отвращение к самому себе, и по этой причине решил, что нуждается в выпивке. На третьей неделе работы он зашел в прибрежный салун под названием “Заведение Ланди” с грязным полом, потрескавшимися стенами, буйными посетителями и заказал порцию хлебной водки. Потом другую. А допивая третью, увидел яркое алое платье, обтягивающее пышные формы, и ее, сидевшую и смотревшую на него.Он подошел к столику. Она сидела одна. Он спросил, почему она так смотрит. Милдред сказала, что он был бы посимпатичней, будь у него во рту больше зубов. Он рассказал, каким образом потерял зубы. Еще через восемь-девять порций рассказал все. Закончив, взглянул на нее, ожидая реакции.Реакция заключалась в пожатии плеч. Через несколько дней он пригласил ее к себе в комнату, она снова пожала плечами, встала, и они пошли вместе.На следующий день Кэссиди побывал у дантиста, который снял слепки для изготовления моста с тремя зубами. Через месяц зубы красовались во рту и он женился на Милдред. В свадебное путешествие они отбыли на пароме за пять центов по Делавэру в Кэмден. Спустя несколько дней Милдред велела ему пойти поискать полноценную работу. Сказала, что можно ее получить в какой-нибудь мелкой автобусной компании на Арч-стрит. Кэссиди пошел по Арч-стрит на автовокзал и выяснил, что компания еле держится на ногах. Ему не собирались задавать чересчур много вопросов, а на те, которые задавали, было легко ответить. Он назвал им свое настоящее имя, настоящий адрес, и в ответ на вопрос об опыте вождения автобуса врать не пришлось. В колледже он подрабатывал, водя школьный автобус.В компании сказали: ладно. В тот день ему выдали форменную фуражку и Кэссиди повез в Истон восемнадцать пассажиров. Вечером возвращался, чтобы рассказать Милдред о своей удаче, но решил идти не прямо домой, а заскочить к Ланд и выпить. Приближаясь, увидел вываливающихся от Ланди нескольких женщин, включая Милдред, и мужчин — все в доску пьяные. И в тот миг посмеялся глубоко в душе, зная, что все это ни черта не стоит, не имеет значения, лучшего ждать ему не приходится. Важно, что он получил автобус. Не такой большой, как четырехмоторный самолет, но движущуюся машину, причем с колесами. И он ею управлял. Вот что важно. Именно это ему было нужно. Больше всего на свете. Он знал, что утратил способность управлять Кэссиди, безусловно никогда не сумеет управлять Милдред, но оставалась на свете одна вещь, которой он может и будет управлять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20