Империум – 4

Кит Ломер
Желтая зона
ПРОЛОГ
С шикарного приема во дворце Рихтгофена я решил возвращаться пешком. Для сентябрьского Стокгольма вечер был теплым, а мне нужно было размяться. Когда я свернул со Страндвеген, чтобы срезать путь, пройдя по Стюрмансгатан, я услышал какой-то шорох у себя за спиной.
Я обернулся, не испытывая страха, — разве что легкое любопытство. Высокую, странно-узкоплечую фигуру незнакомца мне удалось увидеть лишь мельком: он нырнул в ближайший переулочек. Это усилило мое любопытство. Я пошел обратно — как будто просто так, и едва только я поравнялся с дверным проемом, как он буквально упал на меня. Я отбросил его обратно, успев разглядеть уродливое лицо с неправильным прикусом и вовсе без подбородка. От толчка он упал на бок и остался лежать на брусчатке, слабо дергаясь. Я понял, что он и вправду упал на меня. Он был ранен или болен.
Я опустился рядом с ним на одно колено, чтобы нащупать его пульс. Под пальцами у меня оказалось жилистое запястье, поросшее мехом, похожим на шерсть терьера. Я перекатил незнакомца на спину: от него пахнуло крепким запахом, напоминающим атмосферу сарая, полного крыс; к этому примешивалась вонь гниющих апельсинов. Под пальто на нем было надето нечто вроде комбинезона из похожей на шерсть материи. На длинных деформированных ступнях были то ли высокие ботинки, то ли низкие сапоги из мягкой морщинистой красноватой кожи. Его щиколотки поросли коротким мехом. В карманах у него было пусто.
Волосы у меня на затылке встали дыбом: природа наделила меня этим даром казаться больше, чтобы отпугивать хищников. Глаза-бусинки крысочеловека открылись: он смотрел на меня с выражением, которое, будь он обычным человеком, я назвал бы умоляющим. Он пробормотал что-то, состоящее из сплошных гласных и писка, потом застонал. Глаза его погасли. Он был мертв. Большая, щетинистая крыса-пасюк, бежавшая по переулку, остановилась, принюхалась, начала было обходить мертвеца, потом передумала и кинулась наутек. Я вышел из узенького переулочка обратно на Страндвеген, где люминесцентная лампа лила потусторонний свет на элегантные фасады домов, смотрящих на гавань, и отсвечивала от водной ряби. Я увидел такси с включенным веселым оранжевым огоньком и направился к нему. Время для неспешной прогулки миновало. Мне надо было срочно попасть в штаб-квартиру «Кунглига Спионаж» АСАП.
Когда до машины оставалось всего футов десять, таксист взглянул на меня
— и пулей умчался от тротуара, обдав меня струей выхлопных газов и запахов бензина. Стокгольмские таксисты обычно славятся своей вежливостью и услужливостью: видать, что-то встревожило этого парня. Я смотрел, как он стремительно уносится через Густав-Адольфсторг к Туннелгатан.
И в этот момент из другого переулочка выбежали двое мужчин. Хорошо одетые пожилые шведы не занимаются бегом трусцой на улицах города после наступления сумерек. Но эти двое неслись во весь дух, а за ними бежал еще один человек. Он не гнался за ними, а спасался от того, что спугнуло и первых двух. Потом я услышал настоящий рев толпы: из узенькой улочки выплеснулось множество людей. У некоторых из них кровоточили небольшие раны. Они походили на обратившуюся в бегство армию. Все они бежали, проносясь мимо меня: мужчины, женщины и дети, — и все спешили что было сил, и на лицах их был написан ужас. Я попытался было перехватить одного парня, но он кинул на меня дикий взгляд и, отшатнувшись, помчался дальше.
В стороне, у каменного фасада корабельной лавки восемнадцатого века, мне на глаза попалась какая-то фигура, застывшая в дверях дома: высокая, узкая, напоминающая шестифутовую блекло-оливковую сигару с ногами и поднятым кверху воротником. Я почувствовал, что меня охватывает паника, и с трудом подавил крик, который невольно рвался у меня из горла. Но не успел я схватить кого-нибудь и указать на неизвестного, как увидел еще одного такого же… и еще одного. Эти трое просто стояли в полутемных порталах. Они были слишком высокими и слишком узкими. Из-под длинных пальто высовывались только ступни ног, а короткие руки были засунуты в высоко расположенные карманы. Они были точь-в-точь подобны тому крысиному парню, который умер в переулке. Не знаю почему, но было что-то невыразимо угрожающее в этих безмолвных, неподвижных фигурах.
Я отступил в тень портала. Последние беглецы, отставшие от перепуганной толпы, пробежали мимо. Я бросил взгляд в ту улочку, из которой они появились, и у меня замерло сердце: оттуда бегом приближалась толпа таких же чужаков в пальто. Они бежали неуклюже, но удивительно быстро, наклонясь вперед под немыслимым углом. Их коротенькие ножки так и мелькали под длинными полами пальто. Один споткнулся и упал, и остальные пронеслись по нему, оставив позади себя бесформенную массу. Потом один из них обернулся и, подбежав к упавшему, наклонился над ним.
Понадобилось несколько мгновений, прежде чем я понял, что он пожирает упавшего.
Последние из бегущих — я больше не думал о них, как о людях — с трудом поспевали за остальными, и то один, то другой из них вытягивал руки из карманов и начинал передвигаться на четырех конечностях. Если они пытались догнать толпу, то это им не удавалось, но они продолжали бежать: десятки, многие десятки существ. Они проносились мимо меня, не замечая моего присутствия.
Потом один из них отбился от остальных и подбежал к пожарной лестнице, по которой взобрался, не переводя духа, до первой площадки. Там он остановился, пошарил в кармане тусклого пальто и достал нечто, что я сразу же опознал как оружие, хотя больше всего оно напоминало охапку проволочных вешалок для одежды.
Он устроился поудобнее и прицелился прямо через площадь, поверх голов последних убегающих. Почти беззвучная голубая змея молнии с легким шипением ударила в старинные камни дома прямо перед ними, и под ноги бегущим рухнула груда осколков, почти перегородив им дорогу. Толпа обежала преграду, оставив позади трех раненых, извивающихся на брусчатке.
Я вытащил свой старенький «вальтер» калибра 6,35, прицелился и всадил пулю в середину туловища странного стрелка. Он перевалился через перила и упал, перевернувшись в воздухе. Шлепнулся он сильно, но его товарищи пробежали мимо него, а некоторые и по нему, оставив его лежать неподвижно. Внезапно площадь опустела, если не считать пострадавших.
Один из трех человек, попавших под удары молний, поднялся на ноги и, ощупывал себя, пытаясь определить, насколько серьезно он ранен. Я подошел к нему. Он посмотрел на меня с удивлением, но остался на месте. Это был крепкого вида молодой парень, одетый, мне показалось, как рыбак. Он проговорил:
— Какого хрена?
(Да, именно «хрена» — шведы не умеют ругаться в нашем понимании этого слова).
— Насколько серьезно вы ранены? — спросил я его.
Он слабо покачал головой.
— Что случилось? — продолжал недоумевать он. — Я бежал…
— Почему?
— Крысолюди, — сказал он. — Разве вы их не видели? Все бежали, и я не придумал ничего лучшего, как присоединиться к остальным. — Он дотронулся до своей левой руки. — Похоже, только рука сломана, — поставил он диагноз. Он посмотрел на женщину средних лет и пожилого мужчину, лежавших рядом с нами на залитом кровью тротуаре. Оба были мертвы.
— Им повезло меньше, — заметил он. Посмотрев на осколки красноватого камня, он поднял взгляд к отверстию в стене магазина. — Артиллерийский огонь. Кто?.. — Он прервал сам себя и жестко посмотрел на меня. — Вы не убегаете, — обвиняющим тоном сказал он. — Это ваши друзья?
Я понял, что он имеет в виду крысолюдей, и ответил отрицательно, указав на того, которого пристрелил.
— Это как раз он кидал в вас камни, — сказал я ему.
Кивнув, он подошел к мертвой твари. Свет уличных фонарей казался тусклым на бесцветной каменной площади, окруженной обшарпанными старинными домами. Шаги его отдались гулким эхом. Кругом царила полная тишина, если не считать каких-то отдаленных криков. Мой взгляд упал на объявление, прилепленное к фонарному столбу: «Сдавайте кровь в банк крови. Вам может понадобиться снять вклад». Этот невинный призыв внезапно приобрел для меня личный и страшный смысл. Я подошел туда, где человек со сломанной рукой смотрел на мертвую тварь, закутанную в нелепое пальто. Он перекатил ее на спину, вернее, попытался: ее длинная неразвитая фигура не давала ей лежать в такой позе. Она снова завалилась на бок, чуть скрючившись.
— Этот тип — не человек! — заметил он потрясенно. Распахнув пальто, он открыл нечто вроде трико такого же мышастого цвета, что и шерстяное пальто. Руки, которые мы теперь могли хорошо разглядеть, оказались ненормально короткими и походили на обрубки, кисти напоминали кости, обтянутые розоватой кожей. Пальцы заканчивались когтями.
— Вы назвали их «крысолюди», — напомнил я.
Он шмыгнул носом и кивнул.
— Я нюхал достаточно корабельных крыс, чтобы узнать их вонь, — проворчал он. — Послушайте, — добавил он поспешно, — об этом надо сообщить властям.
— Конечно, — согласился я. — Я как раз направлялся в имперскую разведку.
— Почему к ним? — осведомился он. — Почему не в полицию?
— До них всего квартал, — парировал я, — а полисмены об этом будут знать не больше нас с вами По-моему, это сообщение для наблюдателей Сети.
— Вы имеете в виду эту призрачную команду, которая использует «альтернативные реальности» или что-то в этом роде?
— Конечно, — подтвердил я очевидное, — и в этом случае очень отдаленную реальность, в которой приматы проиграли грызунам где-то в меловом периоде.
— Я простой инженер-ядерщик, — пожаловался мой новый знакомец. — Я ничего не знаю об этих сетевых делах, а то, что знаю, не внушает мне доверия! «Альтернативные реальности» — ха! Одной вполне хватает! Это бессмысленно с инженерной точки зрения!
— Тогда над этой точкой зрения не мешало бы поработать.
— Так ведь не получается, — объявил он, напоминая парня, собравшегося поспорить в баре за кружкой пива. — Если существуют альтернативные реальности, тогда мы окружены ими, и если бы каждая отличалась от рядом расположенной только какой-то деталью, вроде того, что в одной корабль потонул, а в другой добрался до Исландии… — (Я понял, что он читал о Сети больше, чем старается показать) — у них была бы такая же техника, которую, по нашим утверждениям, имеем МЫ, и наши аналоги кишели бы повсюду, натыкаясь друг на друга и даже на самих себя!
Я покачал головой.
— Нет, потому что технология Сети связана с нарушением основных энергий, которые создают то, что мы рассматриваем как реальность…
— Рассматриваем, как же! — перебил меня он. — Реальность — это РЕАЛЬНОСТЬ, а не какой-то спорный вопрос!
— А вчера — это реальность? — спросил я его. — Он хотел было дать быстрый ответ, но промолчал, а я добавил: — А завтра?
Он нахмурился.
— Ja visst! — неуверенно проговорил он. — Просто вчера уже прошло, а завтра еще не случилось.
— А как насчет сейчас? — кинул я ему.
— Никаких сомнений! — решительно заявил он, все еще хмурясь, и перевел взгляд на мертвую тварь у наших ног. — Я так ДУМАЮ, — поправился он.
— Настоящий момент, — объяснил я ему, — это просто пересечение прошлого и будущего, у него нет временного измерения. ВСЕ находится или в прошлом, или в будущем, как кусок бумаги, разрезанный пополам: каждая молекула находится или в одной половинке, или в другой.
— Какое это имеет отношение?.. — начал он.
Я жестом прервал его.
— В нашем континууме Максони и Кочини повезло. Изумительно повезло. Они не уничтожили нашу Линию одним взрывом. Во всех соседних Линиях они это сделали — или вообще потерпели полную неудачу, вот почему мы не натыкаемся на альтернативных себя, спешащих по тем же делам. Хотя один раз я встретил своего двойника в месте, которое мы называем Второй Остров Распада.
Распад — это район, где эксперименты вышли из-под контроля, — объяснил я ему. — Они растворили временную ткань, разрушив причинность, разорвав упорядоченное течение энтропии и так далее. В Линиях, затронутых этим, произошли всевозможные катастрофы. Но в Распаде есть пара уцелевших островков. Более или менее нормальные Линии, очень близкие и подобные нашей, Линии Ноль-Ноль.
Он кивнул, но, похоже, не был убежден.
— Откуда вы все это знаете? — додумался он до вопроса.
— Я — полковник Байярд из имперской разведки. Я был в некоторых из этих А-Линий. Не раз пересекал Распад. Уверяю вас, это правда. ЭТОТ Стокгольм… — я бросил взгляд через площадь на массивный, реальный «очевидно-единственный-в-своем-роде» город, — Стокгольм Ноль-Ноль — это только один из буквально бесчисленного множества параллельных вселенных, и каждая отличается от соседних Линии, возможно, не более чем относительным положением двух песчинок на пляже — или, может быть, двумя молекулами в одной песчинке. Не беспокойтесь, ваши двойники в ближайших Линиях убеждены не меньше вашего, что то, о чем рассказывают им мои двойники, — это чушь.
— Вы хотите сказать… — заикаясь, выдавил он, позабыв про мертвую тварь у своих ног, — что я… что есть?.. — Он не мог заставить себя выговорить это. Вполне понятно: он был просто обычным человеком, который смутно слышал что-то об операции «Сеть», но серьезно этим не занимался — так же как средний обыватель не суется в подробности космических технологий.
— Вот именно, — сказал я ему. — Когда возникает выбор между двумя возможностями, случаются обе. Линии раздваиваются, и каждая вероятностная линия продолжается независимо. Когда вы последний раз решали, куда пойти на перекрестке, вы отправились в обе стороны — и к разным судьбам. И все остальное тоже. Развивающееся количество различий зависит от времени, прошедшего с даты Общей истории. Я некоторое время провел в одной из Линий, где Наполеон победил при Ватерлоо. Дата Общей истории — 1815 год.
— Но… как?.. — Ему никак не удавалось закончить фразу, однако я его понял. Я сам испытывал то же самое, правда, уже очень давно, когда бедный капитан Уинтер поймал меня за пуговицу на улице всего в нескольких кварталах отсюда и поведал мне эту сумасшедшую историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26