Куин заставила себя сконцентрироваться на следующем вопросе из теста: «В чем заключаются преимущества содержания более чем одного домашнего животного?» Может быть, это сродни отношениям между ней и ее сестрой? Она даже боялась помыслить о жизни без Элли. Но, возможно, вопрос как-то намекал на любовь: на то, что животным, как и людям, хочется быть вместе. Дружба, любовь…Ее размышления перескочили на родителей, которые утонули на своем корабле и теперь навеки покоились вместе в глубине морской… Размечтавшись и не в силах сосредоточиться на зверье, она просто тупо смотрела на свой листок. Из широких окон справа от нее струился солнечный свет, а в воздухе плясали серебристые пылинки.– Не слышу, чтобы ты писала, Куин, – прошептал Райан. – Это, наверное, потому, что ты ничего не знаешь о теплокровных животных. Ты имеешь дело только с холодными лобстерами – кстати, вы так похожи друг на друга. Скажи, а тебе нравится бросать их в кипящую воду?– Ты не понимаешь…– Скажи это лобстерам. Ты такая же холоднокровная, как и они.У Куин свело живот. Она не могла с ним спорить, потому что он был прав. «Я холодная. После гибели родителей я изменилась, стала морской тварью», – подумала она, но ничего не сказала. В то же время ее так и подмывало накинуться на него и дергать его за волосы до тех пор, пока он не взмолится о пощаде. Она любила пойманных лобстеров и очень гордилась тем, что у нее было свое место в пищевой цепи.– На сегодня с меня хватит, – тихо сказала Куин, затем с чувством собственного достоинства поднялась со стула, прошла к столу Румер и положила на него свой незаполненный экзаменационный листок. Хотя в расписании на тот день были и другие экзамены, она не собиралась на них идти.– В каком смысле? – удивилась Румер.– Я ухожу ловить лобстеров, – ответила Куин.– Останься, – пытаясь удержать ее, попросила Румер. – Помни, что вчера сказала Винни – не подводи нас.Но этот класс не мог вместить того гнева и печали, что накопились в сердце Куин, поэтому она сделала шаг назад. Взгляды их встретились. Куин промолчала. Никто во всем мире, даже ее подруга с Мыса, не догадывался, как тяжко жилось Куин Грейсон, и Куин понимала, что лучше бы Румер никогда и не узнала об этом.
– Значит, ее исключили? – спросил Сикстус Ларкин, усердно шлифуя леер своей гордости и радости – классической лодки класса «Нью-Йорк 30» производства «Херресхофф Мэнифакчури компани». Пальцы его рук были искривлены, словно древесные корни, но тем не менее он работал с поразительной ловкостью.– Временно, пап, – сидя на скалистом выступе и наблюдая за отцом, ответила Румер. Разбуженный после долгой зимней спячки шлюп покоился на стапелях метрах в десяти над землей. С недавних пор Сикстуса одолел артрит, подаривший ему согбенную спину и скрип в суставах. Глядя на то, как отец балансировал на леере, Румер ужасно переживала, но сумела взять себя в руки и продолжила: – Директриса узнала, что Куин сбежала с экзамена, и теперь этот год ей не зачтется.Отец хмыкнул и, не переставая шуршать наждачной бумагой, уперся коленом в крышу рубки. Его кожу, затвердевшую от летнего солнца и ветра, покрывали мельчайшие пятнышки олифы. На нем были высокие сапоги с отворотами, мятые коричневые брюки и белая рубашка – причем все вещи были испещрены дырками, совсем как у затрапезного бомжа. Румер вспомнила, что отец уже лет пятнадцать ходил в этих обносках каждый день.– М-да, наша Куин – тот еще тяжелый случай, – пробурчал он, счищая заусенцы.– Я такого никогда не говорила, – ответила Румер, усиленно потерев заболевшие глаза.Прошлой ночью ей приснился кошмар. Потом она не могла заснуть и, лежа на пропитанных потом простынях, пыталась вспомнить, что же произошло. Зеленый дом, крыша, дуновение любви… А потом все разрушилось и изменилось: ложь, предательство, двое в чужой постели… Она вздрогнула от одной мысли об этом. Сюда возвращается Зеб – и старые раны вновь стали кровоточить.– Ну, – продолжил ее отец, – на учительском жаргоне это называется «проблемы с дисциплиной». Нельзя допускать, чтоб дети уходили с занятий лишь потому, что им приспичило половить лобстеров. – Он усмехнулся. – Хотя мне по душе ее находчивость и смекалка.– Мне тоже, но я боюсь спровоцировать ее. Она и так на грани.– Одно я знаю точно – Куин не следовало уходить из школы. Если б я еще преподавал, то вернул бы ее и сделал строгий выговор.Румер вздохнула:– Быть ветеринаром гораздо проще. В школе я чувствую себя не в своей тарелке. Если б я не хотела хотя бы немножко пройтись по твоим стопам, то и не стала бы браться за эту затею с обучением. Дайте мне приплод от дикой кошки, и я справлюсь с котятами. Но когда в классе полно подростков, с презрительными усмешками жующих жвачку, я… Я не понимаю, как ты терпел все эти годы.– Ну, и у меня бывали срывы, – улыбнулся отец.– Я совсем недавно беседовала с Даной – у них с Сэмом и так полно забот с приготовлениями к субботе, а теперь она еще и за Куин переживает… И вообще сомневается, нужно ли им ехать в свадебное путешествие.– Пусть Куин поживет у нас. Думаю, мы с тобой смогли бы наставить ее на путь истинный. Ведь сейчас она сродни тому же дикому котенку.Румер улыбнулась.– Они с Элли останутся у Макгреев. Но мы все будем им помогать.– Эта девчонка особенная, – вытирая пот со лба, сказал он. – Я присматриваюсь к ней с тех самых пор, как они с сестрой пытались уплыть на Виньярд.– Знаю.– У детей, на долю которых выпадает столько неприятностей, жизнь не сахар. Куин, конечно, старается, но она – как заблудшая душа… ей нужно, чтоб мы сумели понять ее.Румер кивнула. У ее отца и Куин было нечто общее. Хотя Сикстус, в отличие от Куин, не терял обоих родителей: его отец умер, когда он был еще ребенком. Мать работала допоздна и часто оставляла их с братом-близнецом одних на целый день.– Я бы так и сгинул, если б не встретил мою Клариссу. Твоя мать была воплощением ангельского терпения.– Да, – Румер кивнула.– Похоже, в старости я как отец стал гораздо лучше того, каким был в молодости.– Ох, пап…Прислонившись к свернутому парусу, она с улыбкой смотрела на отца. Он был прав, но она ни за что не призналась бы в этом вслух. «Он одержим демонами», – говорила ее мать, когда Румер с Элизабет спрашивали у нее, почему папа был таким тихим и печальным.«Демонами? – хмурилась Элизабет, наблюдая за тем, как отец уходил в очередное одиночное плавание, оставляя дома жену и дочерей. – То есть дьяволами? Они что, едят его изнутри?»Румер вздрагивала, всем сердцем ощущая боль отца и сестры – Элизабет не могла понять, почему отец не брал ее с собой и почему он не хотел, чтоб она развеселила его. Она строила такие забавные рожи, что у Румер болели бока от смеха, но их отец просто уплывал, не обращая на них никакого внимания.«Не настоящими дьяволами, – отвечала мать, пытаясь утешить Элизабет. – А воспоминаниями из прошлого. Его отец погиб рано, оставив матери ворох забот. И папе пришлось присматривать за своим братом…»«Прямо как у нас с Элизабет», – сказала тогда Румер.«Да, но это ты присматриваешь за мной, а не наоборот – хотя ты и младше меня», – смеялась Элизабет, обнимая ее и щекоча под мышками.«А все потому, что я очень люблю тебя», – отвечала Румер, и у нее комок подступал к горлу, когда она думала о том, какой была бы ее жизнь без сестры. Она обожала Элизабет; защищала ее от родителей, прикрывая Элизабет, когда та не раз и не два воровала отцовское пиво и упивалась до бессознательного состояния; выгораживала сестру, когда та брала одеяло и уходила с мальчишками на Литтл-Бич; в общем, утаивала от матери с отцом то, что их старшая дочь была одной из самых шустрых девчонок в этом небольшом городишке.– Знаешь, – нарушил молчание ее отец, – может быть, Куин и не нужна школа – из некоторых людей образование начисто вышибает дух. А то вдруг она станет художницей, поэтессой, актрисой или морячкой – короче, тем, что так путает местный народ.Румер наблюдала за тем, как из норы под кустами азалий показалось кроличье семейство. В эту минуту то же самое происходило во всех дворах Мыса: с закатом зверье выбиралось на кормежку.Она продолжала размышлять о своей сестре – неукротимой актрисе. Потерпев неудачу в попытке удержать отца от плаваний и общения с одной лишь Румер, Элизабет решила плюнуть на все это. Выпивка помогала ей забыться, но в то же время снижала ее отметки. Она бросила школу, уехала из города и вскорости – почти сама того не желая – стала «звездой». Ее успехами отец гордился больше, чем любыми учеными степенями, сертификатами и должностями в ветлечебнице, которые получала его младшая дочь. Румер показалось, что, говоря так о Куин, сейчас он имел в виду вовсе не ее.– Винни говорила тебе о приезде Зеба с Майклом? – спросила она и поежилась; вчерашний сон снова напомнил о себе.– Она намекала на что-то в этом роде. Знаю-знаю! Не смотри так на меня. Я не поверил ей, в противном случае я бы сразу сказал тебе. Кто бы мог подумать, что они вернутся сюда после стольких лет?– Да уж, – Румер хотела равнодушно пожать плечами, но у нее не вышло. Внутри все дрожало, и она обхватила себя руками, чтоб унять дрожь.– Когда я разговаривал с Элизабет в прошлую субботу, она ни о чем таком не упоминала, – продолжил он. – Она сейчас на съемках в Торонто, потом летит на острова; сказала, что, может быть, заскочит и к нам…– Возможно она ничего не знает, – сказала Румер. – Ведь они же теперь в разводе.– Точно, – буркнул ее отец и снова взялся за наждак. Ему, ирландскому католику, развод старшей дочери с мужем был вовсе не по душе. Он родился в графстве Голуэй, откуда семья перебралась в Галифакс, что в Новой Шотландии, и уже там его отец – на смертном одре, причем ни с того ни с сего – поручил своей жене «продать все вещи и переехать в Канаду».Храбрая женщина, мать-одиночка Уна Виклоу Ларкин, села на корабль со своими сынишками-близнецами и отвезла их на материк. Сикстус безмерно чтил упорство и настойчивость своей матери и передал эти достоинства своим дочерям.– Будет здорово снова повидаться с Майклом, – весело сказал отец.– Но не с Зебом, – Румер упрямо покачала головой.Отец хмыкнул и набросился на обшивку лодки. Морские прогулки под парусом оставались для него единственной возможностью вновь почувствовать себя свободным, как во времена бурной молодости, и Румер знала, что ему не терпелось как можно скорее спустить шлюп на воду.Но сейчас она опять задумалась о делах давно минувших дней. Воспоминания о Зебе шипами ранили ее в сердце. Румер хотела убежать от них, спрятаться. Она никак не могла понять, что же было больнее: потерять Зеба из-за сестры или лишиться сестры из-за Зеба.Но после всего случившегося тот мир, каким она себе его представляла, перестал для нее существовать. Она не умела держать удар, и небо обрушилось на нее всей тяжестью. Розы, посаженные ее матерью в саду, сразу же зачахли. Еще несколько недель с того дня Румер желала лишь одного – умереть…Теперь же, взяв свой медицинский саквояж и попрощавшись с отцом, она зашагала вниз по холму. Ей было больше нечего сказать ему.Зато ей было что вспомнить.Крутя руль своего пикапа, на пассажирском сиденье которого стояла корзина с яблоками и морковью, она проехала через Мыс Хаббарда, затем под железнодорожным мостом, а оттуда свернула на главное шоссе. Похоже, сегодня старые воспоминания не хотели оставлять ее в покое. Восточнее тянулись покрытые позеленевшей ряской болота – и именно здесь брала свое начало река Коннектикут.Как же было приятно и сладко – гулять там с лучшим другом. Тогда с Зебом они были неразлейвода и не собирались расставаться до конца своих дней. Их связывала золотая нить, которую никто не должен был разорвать. Где бы он ни был, она всегда ощущала его притяжение. А уж когда его пальцы прикасались к ее коже, она просто пылала в огне.Воспоминания потекли мимо летних меандров, через пляж, над ручьями – прямиком к Индейской Могиле. Они ловили тут голубых крабов и отрывали им клешни, бегали наперегонки к плотам, вместе глядели кино на пляже. Она будто воочию видела гладкую шелковистую кожу Зеба, покрытую ровным золотистым загаром. Его взъерошенные белокурые волосы, его потрясающую улыбку: от этого образа ее до сих пор било током – словно кто-то невидимый давал ей понять, что не следует заходить так далеко.Но она проигнорировала это предупреждение.Каждый год был по-своему незабываем: в четвертое их лето они вместе научились классно плавать; на седьмое они отправились в лодке к острову Галл-Айленд; девятым летом Зеб и Румер носились по Мысу, доставляя жителям газеты; одиннадцатое они провели, плескаясь в море, ловили рыбу; к пятнадцатому лету Румер уж была без ума от него. Она постоянно думала о нем. Слушая по радио песни о любви, она вспоминала его и плакала, думая, что ей не хватит целой жизни на все то, что она возмечтала сделать вместе с Зебом.Вероятно, и он тогда чувствовал то же самое. Когда им было шестнадцать, первый их поцелуй вызвал в сердце такой трепет, который можно было сравнить лишь с ощущением метеоритного дождя, когда он считал падающие звезды и говорил ей: «Ты мой лучший друг». Тогда сердце ее ухнуло, как звезда, куда-то вниз. И когда он рухнул с крыши – а она думала, что убила его… Румер не помнила, когда у них все началось, и даже предположить не могла, что когда-нибудь это закончится. Она думала, что Зеб всегда, всегда будет рядом.Она вспомнила день, когда он с компанией других мальчишек уплыл на Ориент-Пойнт, и почему-то на обратном пути они задержались. Его отец возвращался из долгой поездки, и к его приезду Зеб должен был постричь лужайку перед домом. Румер вытащила газонокосилку и стала стричь лужайку вместо него. Позже он говорил ей, что, поднимаясь по каменной лестнице с парусами на плече, услышал урчанье мотора и быстро взбежал на холм к Румер, чтобы подарить ей соленый поцелуй и самостоятельно закончить начатую ею работу.Жужжанье газонокосилки, хлопанье парусов, шуршанье ветра в ветвях на фоне ярких звезд. О, эти незабываемые звуки их короткой совместной жизни и дружбы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54