Он сказал, что не будет трезвонить об этом, пока не обсудит все с тобой.– А ты случайно не подначивал его? – спросила Румер. – Потому что мне бы очень не хотелось этого.Зеб сухо рассмеялся.– Будто он стал бы меня слушать; да и ни к чему мне его подначивать. Он сам принял решение, Румер, – это его миссия.Она покачала головой.– Я знаю, что он любит море и тоскует по родным местам. Но чтобы он вот так взял и поплыл в Ирландию через Канаду… Это же безумие!– Как и полеты на Луну, – кивнул Зеб. – Но ведь люди туда летают.– Тебе не кажется, что это плохой пример? У астронавтов есть оборудование, поддержка…Словно размышляя над ее словами, Зеб с минуту помолчал, а потом сказал:– Твой отец ничем не отличается от них. У него есть отличный парусник; и он сможет заручиться твоей поддержкой… с твоего согласия, разумеется.– Не дави на меня, Зеб. Я еще пока не готова разлучаться с отцом. Я пришла сюда только затем, чтобы узнать, чего ты хотел… И я скорее продолжу чтение записок из ящика, нежели стану рассуждать о том, как мой отец пересечет Атлантику на своей «Клариссе».– А, этот ящик, – Зеб вдруг помрачнел.– Сколько же тут наших старых знакомых, – улыбнулась Румер, перебирая бумажки и вспоминая прошедшие времена, когда они с Зебом тоже оставляли здесь записки друг другу.– Смотри-ка, – сказал Зеб. – Вот наши инициалы, что я вырезал ножом. – Он начал водить кончиками пальцев по дубовой крышке, поглаживая буквы ЗМ + РЛ. И у Румер снова по коже побежали крохотные электрические разряды, как будто он трогал ее, а не стол.– Дети по-прежнему пользуются этим ящиком, – сменив тему разговора, сказала Румер.– По-прежнему – и навсегда. – Зеб запустил руку в ворох бумажных обрывков. – Ага, вот: «Пойдешь во вторник на пляж смотреть кино? Я принесу одеяло и что-нибудь от насекомых., а ты приноси себя.» – Они немного посмеялись.– Да, в этом ящике полно летней любви, – сказала Румер, и неприятная дрожь снова вернулась к ней.– Летняя любовь – штука сложная. И изменчивая, как море. То прилив, то отлив…– Почему? По-моему, совсем наоборот – ведь это солнце, счастье…– Потому и сложная, Румер. Она оторвана от реальности. Люди влюбляются на пляже, но они не могут унести с собой в зиму песок и море. Это отнюдь не просто. А зачастую даже невозможно.Румер закрыла глаза. Зеб и Элизабет? Или он имел в виду их детские отношения? Лед растекся у нее по жилам. Ей хотелось замять эту беседу и покончить с этой встречей. Она уже собралась сделать последний глоток чая, как услышала шлепанье босых ног по деревянному полу «Фолейс».– Вон, смотри – ветеринар!– Точно, это доктор Ларкин, она делает уколы нашему псу.– Скажи ей!Оглянувшись, Румер увидела девчонку, на всех парах летевшую к их столику. Влажные каштановые волосы развевались у нее за спиной, ее рот был открыт в немом отчаянии, а следом за ней поспешали еще трое десятилетних ребятишек. Румер уже встречала их на пляже и узнала девочку, это была Алекс, дочка Джейн Ловелл.– Доктор Ларкин, там раненый поморник!– Что с ним, Алекс?– Мне кажется, он проглотил что-то острое. Он задыхается, и у него из клюва идет кровь.– Где? – Румер кивнула Зебу и быстро зашагала к выходу из магазина.– На кладбище. Мы пошли туда, чтоб рассказывать страшилки под дождем; и вот мы сидим под большим деревом, там, где земля посуше, как вдруг из могил раздается этот ужасный звук…– Я подумала, что это привидение, – сказала другая девчонка.– Ларкин, на велосипед, – Зеб догнал ее, снял свой дождевик и набросил ей на плечи. – Давай.Румер пошла за Зебом к стоянке для велосипедов. Дождь из ливня превратился в теплую морось. От прогулок по скалам и пляжам у нее ныли ноги. Зеб выкатил велосипед к дороге, и она, как в детстве, как в юности, взобралась на раму, а он ухватился крепко за руль и начал крутить педали, направляясь к железнодорожному мосту.Их лица находились близко-близко, а его дыхание согревало ей ухо. В его руках ей было надежно – и ужасно страшно. Она закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы не свалиться в какую-нибудь лужу.По правую сторону высился лес, и, подъехав к грунтовой дороге, Зеб повернул на нее. Колеса велосипеда крутились у них под ногами, взбивая комья грязи и отбрасывая мелкие камушки. Под нависшими над ними пышными кронами кленов и дубов дождя совсем не было. Они добрались до поляны с небольшими зелеными холмиками, на которых были повсюду раскиданы надгробные камни.Следом за ними на кладбище примчались дети.– Сюда! – крикнула Алекс Ловелл, покатив к низкому холму, где высился огромный умирающий дуб, на ветвях которого уже давным-давно не росли листья. Румер спрыгнула на землю, а Зеб оставил велосипед в траве на обочине.Вдвоем они взбежали наверх, и Румер ошеломленно выдохнула от душераздирающего зрелища, представшего ее глазам. Крупный поморник лежал на боку, из его клюва и раны на горле текла кровь. Сначала Румер подумала, что птица мертва, но вдруг она стала трепыхаться, жалобно крича и пытаясь выплюнуть застрявший в горле предмет. Поморник бил по земле своими большими черно-коричневыми, с белой оторочкой, крыльями, будто пытаясь взлететь, но сил у него явно не хватало. Каркнув словно ворон, он закашлялся и затих, тяжело дыша.– Вы спасете его? – заплакала Алекс.– Почему он так бьется? – надтреснутым голосом спросила ее подружка. – Что-то порезало ему шею.– Не мешайте мне, хорошо? – похлопав девчушек по плечам, сказала Румер. Она понимала, как больно им было видеть мучения птицы. Дрожа и хлюпая носами, девчонки отошли под ветви дуба.Румер перевела взгляд на Зеба. Он затравленно глядел на поморника, а в его глазах отражался страх; она вспомнила, что в детстве он не переносил вида крови. Он перевел дух и повернулся к Румер:– Говори, что мне нужно делать.– Может быть, тебе лучше присоединиться к девочкам, – посоветовала она. – Или отвезти их в «Фолейс», чтобы уберечь от лишних переживаний.Он замотал головой.– Но тебе же потребуется помощь, разве нет? Я буду твоим ассистентом, согласна?Румер кивнула. Сейчас у них не было времени на споры. Румер сняла дождевик и вернула его Зебу.– Ты сможешь придерживать птицу, чтоб она не билась? Если сможешь, заверни его в плащ, чтоб он не смог махать крыльями и не пытался улететь – иначе он навредит себе. Или нам.– Понял, – Зеб развернул плащ и подошел к птице. Румер придержала его за локоть и молча попросила не спешить. Она осторожно прошла вперед, чтобы как следует рассмотреть, с чем им предстояло иметь дело. Желтые глаза поморника были подернуты пленкой; его изогнутый клюв мог соперничать с остроотточенной бритвой. По его белым перьям ржаво-красными пятнами растекалась свежая кровь. Румер разглядела нечто вроде серебристой нити, свисавшей из клюва раненого поморника. Ее взгляд скользнул вниз, к его шее, и там она увидела это: среди перьев торчал блестящий кусочек металла, пробивший изнутри его горло.– Он проглотил рыбу, – тихо сказала она. – Которая, в свою очередь, проглотила крючок.– Вижу, – Зеб тоже разглядел изогнутое цевье.Румер затаила дыхание. Ей еще не приходилось заниматься чем-то без применения наркоза, но теперь некогда было везти птицу в клинику. Своими безуспешными попытками избавиться от крючка поморник медленно убивал себя, лишь глубже всаживая его себе в горло.– Придется попотеть, – почти шепотом сказала она, наблюдая за тем как поморник снова забился в конвульсиях. – У тебя на велике есть бардачок?– Даже лучше, – ответил Зеб, вытащив из кармана «Лэзермен». Многофункциональный инструмент в корпусе пассатижей нож, кусачки и прочее «в одном флаконе».

– В нем есть кусачки?– А то!– Отлично, – Румер взяла пассатижи, облизнула губы; во рту у нее все пересохло.– Говори со мной, Ларкин, – попросил он. – Что с тобой?– Я не хочу еще больше поранить его.– Но ты же хирург, ведь так? Тебе когда-нибудь приходилось оперировать в полевых условиях?– Да, но только с анестезией… – Румер глянула на поморника; глаза птицы уже заволокло предсмертной дымкой. Он бился в агонии. – Боюсь, он умрет, если мы не поможем ему.– Румер, ты стала ветеринаром, потому что обожаешь животных. И конечно тебе не хочется наблюдать за его агонией, поэтому давай спасем его. Договорились?Румер подняла взгляд на засохшее дерево. Она знала о том, что его уже давно облюбовали морские птицы; они ловили рыбу в устье реки, а потом прилетали сюда, чтобы полакомиться своими жертвами. Подтверждением тому была земля вокруг мощного ствола мертвого дуба: тут крутом валялись рыбьи кости, клешни крабов и хвосты скатов.– Договорились, – кивнула она.Зеб развел полы дождевика, словно два крыла. Подкравшись к поморнику сзади, одним быстрым движением он спеленал птицу. У Румер гулко колотилось сердце – хотя поморник потерял много сил, страх подстегнул его, и он опять стал бить своими мощными крыльями. Зеб пытался удержать птицу, развернув ее тело к Румер, чтобы она смогла вытащить крючок.Поморник вертел шеей, и кровь опять хлынула из его раны. Прекрасно понимая, что ей грозила потеря пары пальцев, Румер метнулась к щелкавшей клювом птице.Все произошло так быстро, что она с трудом могла в это поверить: она ухватила поморника за шею, раскрыла кусачки, отрезала заостренный кончик крючка и, потянув за леску, извлекла из его горла остатки металла. Вблизи ей удалось разглядеть порез на его шее.Но действия Румер до ужаса разозлили поморника. И хотя Зеб крепко держал его, птица, избавившись от крючка, обрела утраченные силы и остервенело рвалась на свободу. Дергая головой, она без устали шипела и вращала острым клювом, так и норовя выклевать Румер глаза. Дикая птица в окровавленном дождевике Зеба стала прямо-таки живым торнадо.– Выпускай его! – отпрыгнув в сторону, крикнула Румер.Зеб отпустил поморника, и тот, встряхнув чуть ли не каждым своим пером, расправил мощные крылья и полетел – сначала покачиваясь как пьяный, а потом выпрямившись, как стрела, – к устью реки. Девчушки завизжали от восторга, а потом оседлали свои велосипеды в надежде нагнать птицу.Сердце Румер трепыхалось в грудной клетке, будто это ее ранили. Ей еще никогда не приходилось спасать жизнь животному или птице в столь экстремальной ситуации. Она посмотрела на Зеба, провожавшего взглядом птицу, пока та не скрылась за верхушками деревьев. И тут он в душевном порыве обнял Румер и прижал к себе. Испытывая неземное блаженство, она запрокинула голову. Он стал гладить ее мокрую спину, его губы заскользили по ее щеке. Его разгоряченное дыхание обжигало ей кожу, и они оба – как в детстве – бурно радовались торжеству жизни.– Ты справилась, Ларкин, – прошептал он. – Ты спасла ему жизнь.– Мы спасли, – поправила она его.– Невероятно! Потрясающе! А как он улетал…– Ты видел? Это было бесподобно.– Я подумал сначала, что он не сможет лететь из-за своей раны; думал, тебе придется его заштопать.– Я бы так и поступила, будь у меня со мной мой саквояж – но теперь он выздоровеет сам. Дикие животные попадают в переделки и похуже.– Правда? – Зеб снова стиснул ее в объятиях, так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза. Он сам выглядел раненым поморником, словно пережил нечто такое, о чем Румер и подумать не могла. Он глядел на нее, и она, затаив дыхание, замерла в его руках.– Правда, – тихо ответила она. Потом, ощутив, что кровь взыграла в ней, Румер заставила себя дышать ровнее и сделала большой шаг назад, отстранившись от Зеба на безопасное расстояние. Она изо всех сил пыталась побороть собственные чувства и избавиться от этого наваждения. – Давай лучше пойдем отсюда…– Румер…– Мне надо домой, – промямлила она.– Ну, еще пять минут, прошу.– Мне и впрямь надо…– Слушай, я только что помог тебе, ведь так? Мы спасли жизнь поморнику – и теперь ты прославишься среди ветеринаров и любителей птиц. Поэтому за тобой должок, Ларкин. Подари мне небольшую прогулку.Румер передернула плечами, но все-таки и пошла за ним. Это было кладбище Мыса Хаббарда, и на многих надгробиях стояли даты еще времен Войны за независимость английских колоний в конце XVIII века. В детстве они с Зебом приходили сюда посетить умерших, которых вовсе не знали. Известно было лишь то, что здесь похоронены останки давних жителей Мыса, и уже хотя бы по этой причине их стоило любить и поминать.Став чуть постарше, ребятня с Мыса проводила тут спиритические сеансы, играла в «вышибалы» на полянке и быстренько «занимались любовью» в густых кустах, на мягкой траве. Шагая рядом с Зебом и чувствуя, что их объединяла история тех давних лет, Румер запыхалась и покраснела.На верхушке небольшого холма под каменной плитой с гравюрами ангелов и чаек было могила миссис Вильямс, а рядом – ее мужа.– Не обижайтесь на Румер – это была не ее идея, – обратился Зеб к той женщине, которой он когда-то пакостил в газете.– Хотя я вполне могла бы попросить Зеба перестать проказничать, – призналась Румер над надгробьем миссис Вильяме.– Думаешь, она простила нас?– Надеюсь, да.– Я хочу быть прощенным, – пробасил Зеб, взяв Румер за руку. Вдруг до нее дошло, что его слова не имеют никакого отношения к миссис Вильямс. Они побрели дальше и задержались возле могил родителей Зеба. Румер молча помолилась и краем глаза увидела, что Зеб делает то же самое.Потом они на минутку остановились у могилы Клариссы, матери Румер, что располагалась во внешнем круге, в центре которого покоился ее предок Исай Рэндалл. На надгробии был вырезан маяк Викланд-Рок и выбиты следующие слова: «Кларисса Ларкин, любимая жена и мать, да не угаснет ее звезда».Эти слова потрясли Румер, потому что они были чистейшей правдой: звезда ее матери будет сиять вечно. Вспомнив, что отец собрался отправиться в опасное плавание, Румер помолилась матери и попросила ее присмотреть за ним. Зеб склонил голову. Румер гадала, что подумали бы их родители, если б увидели их вместе, да к тому же на кладбище.Когда они спустились с холма вниз, где в траве лежал его велосипед, дождь уже почти перестал. Крупные капли еще падали с ветвей деревьев, но там, в вышине, ветер разогнал облака и подарил Мысу пятна яркой небесной синевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54