– Неужели ты боишься?
– Не в этом дело! – с отчаянием начала она и сразу же запнулась.
Ну как она могла признаться, что после того, первого и единственного соития с ним, ей стало понятно: если еще хоть раз между ними произойдет нечто подобное (ах, какое наслаждение она получила тогда в его объятиях), она уже никогда не сможет обходиться без близости с ним и, стало быть, уже никогда не сможет противостоять ему. Ведь он же веревки из нее будет вить!
– В чем бы ни было дело, оставим сейчас все, как есть, милая, – прошелестел над самым ее ухом голос Адама. Он прижался губами к ее виску. – Только не надо возражать, дай мне шанс показать тебе всю силу моего желания…
Она не сможет противостоять ему… Но почему в будущем времени? – подумала Дженис. Она уже перестала противиться его жарким, страстным поцелуям, пробуждающим самый древний и самый сильный из всех инстинктов, живущих в человеческом теле.
Тяжесть одеяла стала вдруг непереносимой, жар, распаливший Дженис изнутри, заставил ее беспокойно заерзать на постели, а вздох, сорвавшийся с ее губ, был тут же перехвачен губами Адама.
– Будь со мной, Джен… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Я подарю тебе столько наслаждения!..
О каком сопротивлении могла идти речь, и для чего нужно было сопротивляться, если она сама нестерпимо жаждала близости с этим мужчиной, которая казалась ей такой же важной, естественной и необходимой, как потребность в дыхании?!
Тело Дженис стало мягким и податливым, как воск, губы раскрылись призывно и ободряюще, волна блаженства пробежала по ее телу, когда сильные крепкие руки Адама сомкнулись вокруг ее талии. Мягкая, вкрадчивая настойчивость Адама сменилась требовательной, неукротимой страстью, и сердце у нее яростно заколотилось, когда она услышала его приглушенный смех.
– Видишь?.. Теперь-то видишь, милая? Мы с тобой уже в огне, а ведь все еще только-только начинается!
Неуловимым движением, не оставив ей ни секунды на размышления, он сбросил с нее одеяло и тут же накрыл ее всей тяжестью своего горячего тела, словно испугавшись, что прохладный воздух комнаты остудит ее пылающую кровь.
Дженис хотелось сейчас лишь одного: касаться Адама, ощущать теплую шелковистость его кожи, налитую силу мышц, вдыхать запах его шелковистых темных волос, но когда она потянулась к нему, попытавшись расстегнуть пуговицы его рубашки, Адам издал хриплый возглас протеста.
– О нет, мой ангел! Не в этот раз!
Ее блуждающая рука попала в плен его пальцев, из которого, несмотря на их нежность, невозможно было вырваться.
– Сегодня моя очередь, – произнес Адам голосом, огрубевшим от страсти, одной рукой держа ее за запястья, а другой гладя ее волосы, плечи, груди с набухшими от желания сосками, и торжествующе засмеялся, когда Дженис всхлипнула:
– Ты сводишь меня с ума, Адам.
Его блуждающая рука двинулась ниже, скользнула под подол ночной рубашки, вычерчивая на атласной коже ее бедер невидимые узоры.
– Я подарю тебе столько наслаждения, сколько ты сможешь принять, Джен, и ты наконец поймешь, какое это счастье – обладание друг другом!
Ночная рубашка Дженис птицей пролетела в угол комнаты, голова Адама припала к ложбинке между грудей, а горячие губы его по сходящейся спирали начали восхождение к вершине одного из полукруглых холмов.
– Адам! – Тело Дженис судорожно выгнулось в стремлении к немедленной вожделенной развязке, но ответом был лишь щекочущий кожу груди смех Адама. – Адам!.. Пожалуйста!..
– Терпение, малышка, терпение! Мы еще даже не на середине пути!
Даже не на середине пути? Но она уже изнемогала от сладкой муки и не могла больше ее терпеть, не могла ждать…
Но в эту самую секунду влажные губы Адама взяли в плен ее упругий розовый сосок, и в голове Дженис не осталось ни одной мысли, глаза распахнулись, бессмысленно устремившись в белый потолок. Все ее существо было сконцентрировано в этой точке, от которой, как от камня, брошенного в гладь зеркального пруда, по всему телу расходились волны немыслимого наслаждения. Ей казалось, что она застыла, впитывая в себя сладость этой муки, а на самом деле она металась по постели, закидывая назад голову и, как молитву, повторяя имя Адама.
И когда он на секунду оставил ее, чтобы сбросить с себя свитер и рубашку, ее руки словно прикованные, остались неподвижными, несмотря на мучительное желание потянуться ими к нему и слиться в одной страстной судороге с его жаждущим наслаждения телом.
Она не видела ничего, кроме Адама, не слышала ничего, кроме его голоса, шепчущего ей что-то ласковое и ободряющее, не чувствовала ничего, кроме возбуждающего мускусного запаха мужского тела.
И если раньше она боялась, что не выдержит такого наслаждения и разлетится на миллион мельчайших осколков, то теперь ей хотелось одного – чтобы это продолжалось вечно, потому что и представить было невозможно, что она способна насытиться осязанием его тела. Уловив перемену в ее чувствах, Адам целовал и ласкал ее все медленнее и нежнее, пока она не почувствовала, что превратилась в пылающий факел.
Уже не в силах удерживать руки от действия, Дженис рискнула пробежаться пальцами по его мускулистой спине и, остановившись на ремне, отыскала пряжку и начала нетерпеливо расстегивать ее.
– Джен!.. – предостерег он ее.
– Я хочу касаться тебя! – пробормотала она недовольно. – Хочу чувствовать тебя всего.
– Скоро, – пообещал он хрипло. – Уже скоро!
Он резко повернулся на бок, а когда снова оказался сверху, то был таким же обнаженным, как и Дженис.
– Теперь ты чувствуешь меня, Джен, чувствуешь, как я тебя хочу?
Дженис хотела ответить, но пальцы Адама скользнули по животу к самому средоточию ее женственности, и тело ее изогнулось, а с губ сорвался восторженный вскрик. И уже в следующий миг такие нежные, такие ласковые руки Адама обвили ее за талию как два железных обруча и приподняли ее навстречу завершающему удару.
– Теперь ты действительно сможешь почувствовать меня! – хриплым от возбуждения голосом произнес он и осторожно вошел в ее горячее влажное лоно, не переставая при этом покрывать частыми поцелуями ее искаженное мукой сладострастия лицо. Через несколько секунд Дженис уже ничего не видела и не слышала. Всю ее заполнила страсть, разбуженная им, желание, охватывающее ее огнем, возносящее выше и выше, – дикий ритм, мощно переходящий в крещендо восторга, от которого она закричала в полный голос и прижалась к его крепкому мускулистому телу с такой силой, будто оно было единственным спасительным пристанищем ей во всей Вселенной…
Дыхание ее медленно успокаивалось, и Дженис постепенно возвращалась в действительность, все еще потрясенная глубиной открывшегося ей блаженства, рядом с которым все воображаемое, все ее мечты и грезы казались бледной тенью, отдаленной от реального переживания на сотни световых лет. Весь мир словно разбился на миллионы осколков, и теперь эти осколки мало-помалу собирались вместе в прежнюю – нет, совершенно иную! – Дженис Моррисон.
Рядом с ней шевельнулся Адам, глубоко вздохнул и прижался губами к ее уху.
– Итак, теперь ты видела, как это должно быть, – прошептал он. – Только не уверяй меня, будто и на сей раз ты ничего не чувствовала, потому что это будет совершенной неправдой. Я видел твою реакцию, я чувствовал в тебе отклик, и я – знаю!
Ты знаешь слишком много! – с внезапной горечью подумала Дженис. Слишком много, и все же недостаточно!
И все равно она была сейчас безмерно благодарна ему. Адам сумел заставить ее тело звучать, как драгоценную скрипку! Однако он и не подозревал даже – да и не мог подозревать, – что она принадлежит ему не только телом. Ее сердце, ум, душа с давних пор и навеки принадлежали ему. Как жаль, что она, Дженис, не оказалась первым номером в списке его избранниц, а посему всей ее любви суждено сгинуть под спудом неразделенности и обиды, как бы ни пело под его рукой ее тело.
– Ты и теперь будешь заявлять, что не выйдешь за меня замуж? Пойми, Джен, мы и раньше умели находить общий язык, а теперь, когда мы поняли, что абсолютно подходим друг другу физически, мы просто не вправе расстаться. Пусть в нашем браке и будет присутствовать расчет, но теперь у него есть как минимум два основания – а это много, очень много!
Для Адама – да, но не для Дженис, жившей по принципу «Все либо ничего».
– И все равно, Адам… – начала она, но он не дал ей закончить.
– Я же сказал: два основания. Вспомни, что брак заключается не только ради тебя, но ради будущего ребенка! – Он сделал паузу, словно проверяя действие своих слов, затем продолжил: – Ты действительно хочешь поднять ребенка на ноги собственными силами? Хочешь повторить ошибку матери, лишить ребенка отца, сделать так, чтобы он рос с ощущением собственной неполноценности?
Адам один к одному повторял ее собственные слова, и Дженис в отчаянии прикусила губы. Он знал, что делает: против этого довода у нее не было аргументов.
– Представь, что это будет означать на деле, Джен! – безжалостно продолжал он. – Гринфилд – сущая деревня. Пойдут сплетни, слухи. Готова ли ты бросить вызов этим перемигиваниям и переглядываниям за твоей спиной, всем этим недомолвкам и намекам? А ведь тебе будет хуже, чем матери: та была приезжая, а ты – местная, вся твоя жизнь прошла на глазах у жителей нашего городка. Готова ли ты обречь на участь незаконнорожденного свое дитя, свою плоть и кровь, прекрасно зная, как оно будет страдать от отсутствия полноценной семьи. – Он провел кончиком пальца по ее обнаженной руке и уже более мягким тоном продолжил: – А ведь всего этого легко избежать – достаточно сказать «да». Ты гарантируешь себе душевный мир, обеспечишь себе полную безопасность и уважение окружающих. Твой ребенок – наш ребенок – вырастет в полной семье, в любви и ласке, на глазах у родителей, ничего не боясь и имея все, что ему потребуется. Каждый ребенок имеет право на счастливое детство, Джен. И если кому-то другому это может быть непонятно, то только не тебе!
Дженис поняла, что попала в ловушку, которую соорудила собственными руками. Разве не сама она в минуту слабости открыла Адаму, как страдает от отсутствия отца. И не она ли поклялась однажды, что ее дети вырастут свободными от этого проклятия? Но могла ли она подумать, что Адам обратит ее признания против нее?
– Это нечестно! – вырвалось у нее.
– Разумеется, нечестно! – резко ответил Адам. – Но я не собираюсь играть в честность, когда речь идет о судьбе моего ребенка!
– Но ко мне ты не испытываешь таких же чувств! – чуть слышно прошептала Дженис.
– Признаюсь, начало нашей совместной жизни складывается не так, как хотелось бы в идеале, но надо играть теми картами, которые нам предложила жизнь. Твоя беременность – факт, и из этого следует исходить, оставив все остальные вопросы на будущее.
Одной рукой Адам сжал плечо Дженис, другой поднял ее подбородок, не давая отвести глаза в сторону.
– Не надо войны, Дженис, – сказал он твердо. – Во-первых, это лишняя боль для тебя, для меня, для ребенка. А во-вторых, у тебя нет ни малейшего шанса на выигрыш.
– Ну, это еще как посмотреть, – пробормотала Дженис в ответ, чувствуя, однако, как решимость вытекает из нее, словно воздух из проколотого воздушного шара.
По большому счету, ей и в самом деле не было смысла воевать. Она любила Адама, и если он не догадывался о глубине и силе ее чувств, то сама Дженис знала об этом слишком хорошо. Она носила под сердцем дитя от любимого человека. Ради будущего их ребенка он предлагал ей выйти за него замуж.
Другая бы на ее месте была бы страшно рада такому повороту событий.
Всему виной ее принцип «Все либо ничего». Да, то, что предлагал ей Адам, было гораздо меньше, чем она желала, но, если быть честной перед самой собой, не так давно она не могла надеяться даже на его дружеский поцелуй. Отказаться – остаться совершенно одной, принять – начать с малого. Правда, это малое со временем могло стать чем-то большим…
Нет! Лучше не обманывать себя, лучше сразу застраховать себя от очередного горчайшего разочарования. Ни к чему искать недостижимое – что-то вроде края света или конца радуги, пора расстаться с детством и верой в сказки и принять ту комбинацию карт, которую выкинула ей судьба. Лучше жизнь без радости, чем радость, оборачивающаяся неизбежной болью!..
– Итак, Дженис, – негромко, но твердо вымолвил Адам, – я жду твоего ответа. «Да» или «нет»?
Дженис тяжело вздохнула. От ее ответа зависело ее будущее и будущее ребенка на многие годы вперед.
Впрочем, все было решено – давно и как бы помимо ее.
– Да, – глухо сказала она. – Ты меня убедил. Ради ребенка я готова стать твоей женой.
7
– Добрый вечер, миссис Лоусон! Ну и стужа на дворе, не правда ли? Как все-таки приятно в такую непогоду вернуться домой! Я растопила камин в зеленой гостиной, так что вас ожидают тепло и уют.
– Спасибо, Лайза!
Позволив раздеть себя, Дженис поспешила пройти в освещенную отблесками камина залу, подумав о том, что если в чем-то и ощущает перемену, произошедшую в ее жизни за несколько последних недель, так это в каждодневной рутине вечернего возвращения домой.
Если раньше после работы ее встречал холодный, пустой, темный дом, пугавший тишиной и скрипучими половицами, и ей приходилось, не снимая пальто, подбрасывать уголь в чадящую печь, а потом на скорую руку готовить ужин, то теперь по настоянию Адама у ворот школы ее каждый вечер встречал шофер, открывал перед ней дверцу лимузина, сам садился за руль и в мгновение ока доставлял ее в царство тепла, света и комфорта, каким представлялось ее воображению Поместье.
В старинном георгианском особняке ее встречала и раздевала Лайза Франклин – нынешняя экономка Лоусонов, преемница Стефани Моррисон. В гостиной уже стоял на столике поднос с чаем и бутербродами, дабы молодая хозяйка Поместья могла заморить червячка до возвращения Адама, после чего в голубой зале столовой их ждал великолепно приготовленный и обильный ужин.
Контраст впечатляющий, подумала Дженис. Она налила себе желанную чашечку чая и с облегчением откинулась в огромном, обитом узорчатым бархатом кресле, сбрасывая с ног туфли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19