Он резко поднял голову. Выражение его лица стало замкнутым, губы решительно сжались в тонкую линию.
— Что бы это ни было, чего бы эти чертовы переживания мне ни стоили, сильнее этого чувства я еще никогда не испытывал. Я знаю, тебе не с чем сравнивать, и я думаю, что, имей я в себе хоть каплю рыцарства, я оставил бы тебя в покое, но ты носишь моего ребенка, и к тому же я с удивлением обнаружит, что у меня сильно развит отцовский инстинкт. Кэндис, я хочу тебя так, как не хотел никакой другой женщины прежде. Прошло уже три с половиной месяца, а я по-прежнему хочу тебя одну. Скажу больше, с тех пор как я увидел тебя, я не хочу никого другого.
Его слова страшно волновали ее, но она умоляюще простонала:
— Но для брака этого недостаточно! Рано или поздно ты встретишь другую женщину, которую ты будешь хотеть, я надоем тебе, и я не хочу, чтобы…
В его насмешливой улыбке промелькнуло что-то хищное.
— Да, я, кажется, припоминаю, тебе же необходим документ, навеки скрепленный печатью, что я буду с тобой и останусь верен тебе, пока не вырастет наш самый младший ребенок. Такой документ ждет нас на Фалаиси.
— Нет! — закричала она, и слезы, которых она так стыдилась, брызнули у нее из глаз. — Нет ничего хуже, чем знать, что ты хочешь уйти от меня, но не можешь сделать этого из-за какого-то дурацкого документа…
Она рыдала, некрасиво морща лицо и пытаясь сдержать эти слезы, и все ее миниатюрное, маленькое тело снова и снова сотрясали рыдания и пронзала мучительная боль.
— Кэндис!
Голос его дрогнул. Он обнял и прижал ее к себе, и она вдруг почувствовала себя удивительно хорошо и спокойно, уткнувшись в мокрое пятно апельсинового сока на его рубашке.
— Ну, ну, не плачь, успокойся, — шептал он ей, пока она продолжала плакать, — все будет хорошо, вытри слезы…
Она не помнила, чтобы кто-нибудь еще так же прижимал ее к себе… И как сладко это было, как сладко. Кроме той ночи любви, проведенной с ним, ей больше не довелось увидеть с его стороны нежности к себе, но сейчас все было подругому, хотя она пока не знала, как именно это назвать. Вцепившись в эти сильные руки, окружившие ее плотным жарким кольцом, она рыдала у него на груди, презирая себя за эту слабость, но не в силах остановиться.
— Мы же знаем друг друга, по сути, всего только три дня, — проговорила она сквозь слезы.
— Я думаю, у нас будет время хорошенько узнать друг друга после того, как мы поженимся, — убежденно произнес он. — Успокойся, Кэндис, тебе нельзя так плакать. Наверное, тебе не нравится эта рубашка? Сначала ты запустила в нее апельсиновым соком, а теперь хочешь всю ее закапать слезами…
Всхлипывая, она стала отчаянно искать носовой платок, потом высморкалась и вытерла заплаканные глаза.
— Прости меня, — сказала она охрипшим, пристыженным голосом. — Я не привыкла… плакать и жаловаться другим.
— И слава Богу. — Он нежно взял ее за подбородок, внимательно осмотрел ее лицо и своим платком осушил слезы, все еще дрожавшие у нее на ресницах. — Я уверен, что это вредно для нашего ребенка и слишком тяжело для меня. Просто все это время ты жила в страшном напряжении, но сейчас все уже позади, я все устрою.
Лицо его было невозмутимо, даже слегка насмешливо, но в глубине его улыбки таилось столько нежности, что от прежней бушевавшей в ней обиды не осталось и следа.
— Я презираю женщин, которые плачут, — твердо сказала она.
Он кивнул.
— Хотя я полагаю, что, судя по последним данным, слезы вдут тебе на пользу.
Украдкой она бросила на него еще один взгляд и, к своему удивлению, обнаружила: то, что она принимала за холодность и отчужденность, на самом деле было чудовищным напряжением, которое он подавлял в себе ценой огромного самообладания.
— Как странно, стоит мне только поплакать, как у меня начинает дико раскалываться голова, — сказала она, глядя на него с удивленной, недоверчивой улыбкой.
— В таком случае марш в постель. — И, увидев ее нерешительность, произнес в своей прежней, несколько отчужденной манере: — Ты займешь большую спальню, а я лягу в маленькой. Приличия должны быть соблюдены. — И с притворной угрозой в голосе добавил: — Спокойной ночи, Кэндис.
Она опять не могла сомкнуть глаз и заснула только под утро, когда рассвет окрасил в розовый цвет полоску неба далеко за островом. Это напомнило ей тот день на Фалаиси, когда, проснувшись в маленьком домике у фонтана, она обнаружила, что совершенно одна. Она снова почувствовала одиночество и заброшенность, которые томили и мучили ее тогда, унося с собой всю радость предстоящего дня, делая все серым и бессмысленным.
Конечно, ей не раз приходилось испытывать подобные чувства. Как бы отчаянно она ни старалась убедить себя в обратном, с тех пор как он вышвырнул ее с Фалаиси, солнечный свет для нее померк. И причина, по которой она ему позвонила, в общем-то не имела отношения к будущему ребенку, как бы ни старалась она найти разумное объяснение своему поступку. Она позвонила ему, потому что медленно умирала без него. Да, да, умирала. А ребенок был только предлогом. Она, Кэндис Хьюм, которая на всю жизнь поклялась никогда ни в ком не нуждаться, полюбила Сола Джеррарда, который сейчас женится на ней только потому, что она беременна. Он стал частицей всего ее существа, частью ее жизни, и жить без него было так же немыслимо, как жить без пищи или воды.
Это открытие настолько ужасало и обескураживало, что она всячески старалась подавить в себе эти чувства. Лежа в этой роскошной постели, такая одинокая и печальная, она словно еще на один шаг приблизилась к той пропасти, которая разверзлась перед нею в тот самый миг, когда они увидели друг друга в ресторане. Сейчас она неожиданно для себя самой поняла, что выйдет за него замуж.
Когда она наконец вышла в гостиную, он уже встал и бодрым голосом разговаривал с кемто по телефону. Краешком глаза она видела, как он произнес несколько коротких, отрывистых слов. Он выглядел очень усталым. Свойственная ему властность уверенного в себе самца сменилась требовательным беспокойством. Морщинки между бровей обозначились еще резче, а губы были так плотно сжаты, что потеряли свои чувственные очертания.
Он заметил, что она вошла в комнату, и на какую-то долю секунды за его серьезной сосредоточенностью она почувствовала такое острое, откровенное желание, что внутри у нее все заныло. Это еще больше укрепило ее в принятом решении.
Он, может быть, не любит ее, но, как бы ни называлось то, что он испытывает к ней, это достаточно сильное чувство, чтобы стать основой для их будущего брака. Этот испепеляющий взгляд, взгляд собственника, призывный и одобряющий, дотла сжег все оборонительные сооружения, так кропотливо возводимые ею столько лет, полностью лишив ее способности рассуждать здраво. Стоило ему взглянуть, как то, что он увидел, он отныне считал своим. Она вдруг отчетливо осознала, что то же самое происходило и с ней. Ее любовь делала ее такой же собственницей, заставляя ее страстно желать того, чтобы он стал ее мужем.
— Да, немедленно, — сказал он и повесил трубку.
Оба обменялись друг с другом одинаково безразличными взглядами, стараясь тщательно скрыть свои истинные эмоции. В спортивной рубашке его стройное мускулистое тело казалось необыкновенно сильным и упругим. И хотя он мог показаться уставшим, окружавшая его аура здорового сильного самца по-прежнему взывала к самым потаенным уголкам ее души и тела.
— Доброе утро. — Он взял ее за плечи, повернул к себе и заглянул ей в лицо. — Ты, наверное, плохо спала.
— Да нет, я бы не сказала.
— Я тоже, — сказал он и улыбнулся чуть-чуть иронично. — Может быть, начнем все сначала, Кэндис? Выйдешь ли ты за меня замуж, без своих угроз и обвинений, так, чтобы вдвоем мы могли дать нашему ребенку некоторое подобие нормальной, счастливой жизни?
Непрошеные слезы застилали ей глаза. Она кивнула. Он что-то тихо сказал ей и притянул к себе. Он обнял ее нежно и в то же время так сильно, что она теперь твердо знала, что эта сила будет рядом, когда бы она в ней ни нуждалась.
— Вчера ночью я вел себя как порядочная свинья, — сказал он, прислоняясь щекой к ее волосам. — Прости меня.
— Я тоже вела себя довольно глупо. Прости, что я швырнула в тебя стакан.
Она почувствовала, что он улыбается.
— Это пошло мне только на пользу. Несмотря на то что я выпил во время полета дикое количество воды, мне все равно страшно хотелось пить. Обычная история. А это был всего лишь приятный душ!
Не такая уж важная информация, но как много она для нее значит! Кэндис хотела знать о нем все. Она коснулась пальцами его груди, приятно ощущая сквозь тонкий хлопок рубашки его крепкие, литые мускулы, жесткость волос на груди.
— Как ты так быстро прилетел? Я знаю, что грузовые рейсы занимают около двадцати семи часов от аэропорта до аэропорта, а ты прилетел гораздо быстрее.
— Спасибо моему самолету, — кратко сказал он. — Когда мы прилетели в Керикери, там нас уже ждал вертолет. Да, я решил, что свадьба будет на Фалаиси. Вчера туда вылетела Стефани, и сейчас она, наверное, уже с нетерпением ждет нас. Тебе хватит часа, чтобы собраться?
Она закрыла глаза, чтобы скрыть все еще мучившие ее сомнения.
— Да, — кивнула она.
— Ну и отлично.
Он заглянул ей в глаза. Всматриваясь в его лицо, она безуспешно пыталась найти в нем хоть каплю нежности. Он опять надел свою непроницаемую маску. Она чувствовала его заботу и внимание, даже своего рода нежную привязанность, но не видела того дикого желания, той страсти, лишь на короткое мгновение мелькнувшей в его глазах, ни одного признака любви, по которой с такой безумной тоской томилось ее сердце.
Она выходит замуж за Сола Джеррарда, за миллиардера, а не за человека, любовь к которому переполняет ее сердце.
— Может быть, — сказал он прохладно, — мы скрепим наше решение поцелуем.
Это было открытым провозглашением права на обладание — неистовое, страстное и в то же время странно отстраненное, и когда она открыла затуманившиеся глаза, то встретила холодную отчужденность его взгляда.
Повернувшись, чтобы идти завтракать, она с тоской подумала: уж не дает ли он ей понять, не заявляя об этом вслух, что не собирается позволять ей беспокоить его, кроме как по самым неотложным вопросам. Ее место в его жизни будет ограничено ролью жены, партнера по постели и матери его ребенка. К ней будут относиться учтиво и уважительно, может быть, даже с привязанностью, но единственным местом их общения будет постель.
Да, такая жена будет ему очень удобна. Как его секретарь, как самолет, как другие веши, которые существуют вокруг лишь для того, чтобы экономить его время и силы. Эта мысль ужаснула ее, но к тому времени, как она съела первый тоненький ломтик тоста, она решила, что не допустит такого. Прошлой ночью во время разговора она вывела его из себя. Если это ей не показалось, она непременно сделает то же самое. В конце концов, у нее есть главный козырь — ее будущий ребенок.
Неужели теперь она сможет постоянно видеть Стефани? Еще несколько месяцев тому назад одна мысль о том, что она будет постоянны общаться со своей сестрой, могла просто свести ее с ума. Хитро улыбаясь сама себе, она думала о том, до чего же все-таки поразительные вещи может делать с человеком любовь.
Но то, что Стефани будет рядом, это огромный плюс. Так же как и то, что радом будешь ты, мой далекий, дорогой, упрямый, умопомрачительно скрытный Сол Джеррард, думала она, наблюдая из-под опущенных ресниц за человеком, который сидел сейчас напротив нее, ел фрукты и пил кофе.
— Почему Фалаиси? — спросила она.
Он пожал плечами.
— Брак, зарегистрированный там, считается законным где угодно, и к тому же я смогу не привлекать к этому событию особого внимания и избежать шумихи, которую поднимет пресса и телевидение. Грант поможет быстро оформить все документы. Он может быть таким же жестким, как и я, когда речь идет о вопросах личной жизни. Я не хочу, чтобы средства массовой информации устроили из нашей свадьбы гигантский спектакль.
Ее передернуло, едва она вспомнила о тех мерзких заметках в газетах, которые ей приходилось читать.
— Я также против. Ни в коем случае.
— Но как бы то ни было, — сказал он, и глаза его сузились, — могут быть отдельные комментарии по поводу даты рождения ребенка. Ты сумеешь справиться с этим?
Она смущенно пожала плечами.
— О да, смогу. Но неужели кто-то осмелится?
Он улыбнулся, по его губам скользнула неприятная улыбка.
— Такие всегда найдутся. Но никто из тех, кто хотел бы остаться моим другом, не посмеет ни о чем спросить. Я стараюсь держаться в тени настолько, насколько это возможно, но вокруг всегда найдутся ищейки, которые только и заняты тем, что суют свой нос в чужие дела. Но тебе не нужно об этом беспокоиться. — Его тонкие губы дрогнули в презрительной усмешке. — Поразительно, что могут делать деньги.
Она озабоченно посмотрела на него.
— А Стефани больше ничего не угрожает?
— Сейчас ничего. — Он коротко, облегченно вздохнул и серьезно добавил: — Но вероятность этого существует всегда, Кэндис. Всякого рода риск. Я имею в виду не только ее похищение или последующее за этим вымогательство. С моей стороны было бы глупо говорить, что такой угрозы не существует, но если разумно взглянуть на это, то возможность ее минимальна. Однако найдутся люди, которые захотят использовать и тебя. Либо потому, что ты будешь богатой, либо потому, что будут считать, что ты имеешь на меня какое-то влияние.
— Я знаю, — кивнула она.
— Я думаю, именно поэтому моя семья так важна для меня. Помимо того что мы с Грантом двоюродные братья, мы еще и большие друзья, и я надеюсь, что ты так же, как и я, полюбишь его и его жену. Во всяком случае, Тамсын тебе понравится. Она такая милая и тоже из Новой Зеландии. Простая, непритязательная и очень добрая.
— Неужели? — Какое-то мгновение она выглядела потрясенной, затем сказала с надеждой в голосе: — Судя по твоему описанию, она действительно очень милая. Скажи, Сол, а какой образ жизни мы будем вести? И хотя я проштудировала буквально все, что писали о твоей персоне в прессе, в действительности я знаю о тебе очень мало, плохо представляю, чем ты занимаешься, где живешь, и, честно говоря, мысль о том, что нужно будет вести светский образ жизни, меня страшно пугает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26