– Я вернусь! – закричал он через весь зал, и сердце ее защемило – так он сопротивлялся тюремному служащему. И сейчас было больно так же, как тогда; Джо защищался до последнего и так и не признал себя виновным. – Помяните мое слово, весь город узнает, когда я вернусь!
Тина на ватных ногах медленно побрела к ближайшему кафе, находившемуся в двухстах ярдах от нее вниз по улице. Жаль, что сегодня суббота, прохожих совсем мало – только школьники да такие, как она, привыкшие вставать в половине восьмого. Ей хотелось, чтобы народ валил толпами. Чем больше доброжелательных лиц, тем безопасней! Следует навсегда забыть тот день в суде! Но Джо стоит перед ней как наяву, и это просто невыносимо...
Свист прозвучал опять, на этот раз громче, требовательней, словно она, как покорный пес, повернется и прибежит к своему хозяину. На мгновение сердце остановилось.
Да, он назвал ее тогда перворазрядной дрянью – глаза его сверкали ненавистью, кровь кипела жаждой возмездия.
Сицилийская месть. Холодная, расчетливая, неумолимая.
И вот он здесь! Джованни, полжизни проживший на Сицилии, до конца дней своих будет мечтать о расплате. Прошлое жестоко врывается в настоящее – все, что она видела и слышала в тот день в суде: злые черные глаза Джованни, неотрывно преследующие ее и проклинающие, глоток тепловатой воды, которую ей поднесли, когда она не смогла говорить, внезапное недомогание...
К горлу подкатила тошнота. Тина пошатнулась. Жаркая, потная, она с трудом подавила приступ. Провела рукой по волосам и, почти ничего не видя перед собой, пошла дальше. Вот уже банк. Впереди мост, потом кафе, в кафе – спасение.
Но, дойдя до середины моста, Тина почувствовала, что задыхается, а парень, как злой дух, уже маячил за спиной. Внезапно силы оставили ее, ноги отказали, и она оперлась на парапет, только что не повисла на нем, недоуменно глядя на свои непокорные конечности.
– Чао, Тина, – проговорил за спиной Джованни, тихо, медлительно – так, что вполне мог разбить женщине сердце. – Чао.
Она затрепетала вся – с головы до пальчиков ног, зашлась от непостижимого восторга, и мозг ее выключился, предоставив чувствам блаженствовать без надзора. Но, все еще сопротивляясь, сжала кулачки плотно-плотно, потому что прежнее волшебство никуда не делось, несмотря на все, что он натворил, и весь мир ее переживаний всколыхнулся. Стиснула зубы, чтобы противостоять, казалось бы, давно забытой способности тела отзываться на чувственную ласку мужского голоса. Но ведь это всего лишь трюк, который сотворила с ней ее память. Безжалостный рефлекс.
– Ариведерчи! – неверным голосом бросила она за плечо.
– Повернись ко мне, Тина. Послушай же, повернись ко мне.
От теплого, бархатного голоса по шее пробежал холодок. И хлынули воспоминания, смывая ее оборону, оставляя ее как на юру, только с одним на уме: Джованни!
Безвольно она подняла лицо навстречу теплу утреннего солнца, почти что чувствуя на губах неторопливые поцелуи Джо, когда тот учил ее целоваться и бесстыдно наслаждаться своим телом. Темные от нахлынувшего гнева, ее глаза сузились. Конечно, он ее научил! И посмотрите-ка, что ему досталось взамен!
– Я не хочу ни видеть тебя, ни разговаривать с тобой, – севшим голосом сказала она. – Мне нужно в кафе. – Она боялась даже посмотреть ему в глаза. Этого человека она когда-то любила, желала. А он ее предал.
– Ну почему бы тебе не взглянуть на меня? – неторопливо, низким голосом произнес он. – Нельзя же вечно бежать от своих ошибок!
Тину охватил гнев – ирландский темперамент дал о себе знать. Вне себя от несправедливости этих слов, она обернулась – как же горько она обманулась, полюбив негодяя!
– Ты был моей ошибкой, Джо! Да, ты! – выкрикнула она. – Само твое рождение было ошибкой! – И тут рука ее взметнулась и влепила по его насмешливой физиономии пощечину, да такую звонкую, что эхом отозвалась во всем ее теле. Сама в ужасе от того, что сотворила, Тина сдавленно, невразумительно извинилась и повернулась было, чтобы убежать, унося с собой страшное зрелище: злой рот Джованни, его недобро сощуренные глаза, – и жуткое ощущение: электрическое жжение в самых кончиках пальцев руки, коснувшейся шелковой кожи, под которой таилась каменной твердости челюсть.
Но не успела она сделать и шага, как огромная ладонь сжала ее предплечье.
– И вдобавок ко всему пощечина, Тина! – с зловещей мягкостью сказал он. – Зря ты так!
– Убери руку! – еле выговорила она. Прикосновение подействовало на нее как разряд тока. Теперь, когда они были соединены, возникшее между ними напряжение возрастало с каждой секундой и создавало ощущение неконтролируемой энергии вулкана. Тина попыталась вывернуться, но хватка его лишь окрепла, а расстояние между ними уменьшилось. С упавшим сердцем она поняла, что никуда не деться, придется взглянуть в эти обвиняющие глаза, придется принять очевидное.
Ну, с этим она справится. Она уже далеко не подросток. Ей не раз приходилось оказываться в самых непростых ситуациях. Справлялась же она с нежеланными беременностями своих воспитанниц, драками и обезумевшими от беспокойства родителями, как-нибудь справится и с этим! Возьмет себя в руки и покажет, на что она способна.
Правда, конфликт в школе и то, с чем она столкнулась сейчас, – совсем не одно и то же. Тут она не психолог, не консультант, она – участница...
– Я не отпущу тебя, Тина. Во-первых, у меня кое-что для тебя есть, – чуть ли не промурлыкал Джованни, разворачивая ее лицом к себе.
И тут она увидела иссиня-черные глаза и белый отпечаток своей ладони на смуглом золоте его кожи, на который уставилась, как завороженная.
– Ничего у тебя для меня нет, – тихо ответила Тина.
Он изменился. Возмужал, стал шире в плечах, крепче, но в холодных глазах по-прежнему таилась ненависть. И все-таки, в каких бы переделках он ни побывал, его завораживающая привлекательность осталась при нем. Светлые волосы и смуглая кожа сицилийца, как она помнила, безотказно действовали на женщин любого возраста и социального положения, да и у самой Тины к этому никогда не было иммунитета. Губы ее задрожали.
– Есть, – проговорил он. – И гораздо больше, чем ты думаешь.
– Нет, только воспоминания, Джованни, – сдержанно возразила она.
Песни на берегу, путешествия в плоскодонке вниз по реке Сассекс, ленивые дни, когда они строили песчаные замки на пляже в Нек-Бич. Смех. Нежность. Как они облизывали друг у друга липкие пальцы, и сахарную пудру от пончика на губах у Джованни...
Коротко вздохнув, Тина с острым чувством вины поймала на себе его взгляд. Глаза мерцали, как воды озера в лунную ночь – черные, тихие, бездонные. Она заметила, что след от пощечины на его щеке заалел. Джованни глядел на нее так, что Тину пробрало холодом.
– Ну, и каковы результаты осмотра? – иронически поинтересовался он. – Сильно я изменился?
Она пожала плечами. Что можно ответить? Эти уверенные манеры и элегантная одежда... Но в глубине глаз чувствовалась возбуждающая грубоватая сила, а в слегка опущенных уголках рта таился порок, отчего в голову тотчас лезли грешные мысли.
– Нет, почти не изменился, – негромко отозвалась она. – Все та же наглая уверенность, что любая женщина прибежит по первому твоему зову. – И гордо вскинула голову: – Отпусти, не то закричу!
Джованни прищурился. Мало-помалу он притянул ее к себе так, что жаркое дыхание обожгло ее и без того воспаленную кожу. Осторожно, кончиком пальца, снял со лба Тины капельку пота и слизнул ее. Эффект этого небрежного жеста оказался прямо-таки разрушительным: девушка обессилела под гнетом чувственных воспоминаний.
– Мне нужно всего пять минут, – безучастно проговорил Джованни. – Не больше.
Пять минут? Ладно, она их как-нибудь перетерпит, а потом снова выметет его из своей жизни!
– Я слушаю тебя!
Губы его растянулись в циничной улыбке.
– Возьми-ка, ты кое-что забыла. Это тебе. Умножь на три, и получишь как раз тридцать сребреников.
И прежде чем Тина поняла, что он собирается сделать, Джованни брезгливо, двумя пальцами, оттянул ворот ее майки и демонстративно, один за другим, бросил туда три десятицентовика. Они тяжело упали на ее потную грудь, грязные, облепленные песком.
– Подонок! – ахнула Тина, а он спокойно отряхнул руки и вытер их наглаженным синим шелковым носовым платком. – Как ты посмел! Мне теперь кажется, будто я выпачкана с ног до головы!
– Но, Тина, – презрительно поджав рот, он спрятал платок в нагрудный карман, – я полагал, что грязи в тебе и без того хватает!
– Ничего подобного! – выдавила она, вытянула майку из шорт и скинула монеты на землю. Потом принялась сосредоточенно стряхивать песок с тела – до тех пор, пока по напряженному молчанию Джованни не сообразила, что грудь ее почти ничем не прикрыта.
– Да, на вид ты в порядке, – пожал он плечами. – Но там, – указательный палец обвиняюще уставился ей в сердце, – там нет ни чести, ни верности! Перестань корчить из себя невинность, и мы получим настоящую Тину. Женщину плотскую, всегда готовую к сексу, неистощимую выдумщицу в кровати.
Тина остолбенела. Ее широко распахнутые глаза, поначалу бледно-голубые, все темнели и наконец стали темно-синими, по мере того как ее бросало от шока через стыд – к гневу.
– Лицемер! – горько воскликнула она. – Я думала, что мы нужны друг другу, что занятия любовью – естественное следствие нашего чувства. Мне не было стыдно делить с тобой мое тело – тогда. Сейчас же я сгораю со стыда при мысли об этом! Я доверяла тебе свои самые личные тайны... и ты обманул меня! Я презираю тебя за то, что ты забрал мою невинность и предал меня!
– Так ты считаешь, ответственность за твое обольщение лежит на мне одном? – лениво протянул он.
Тина склонила голову.
– Я... я была невинна, а так как я ничего об этом не знала...
– ...то довела меня до точки, откуда возврата нет? – продолжил он. – Значит, либо я виноват, что нашел тебя неотразимой, либо ты виновата, что по наивности не понимала, как провокационно вела себя с подростком, в котором текла сицилийская кровь?
– Мы виноваты оба, – спокойно признала она.
– Наконец-то прогресс! – усмехнулся Джованни. – Ответственность всегда обоюдна, Тина. Подумай об этом своей хорошенькой головкой. И вспомни, что мы любили друг друга, – тихо сказал он, словно погружаясь в приятные воспоминания.
Ее тело обдало жаром – так, что даже мурашки побежали. Теплый голос Джованни безжалостно напомнил ей о бессонных ночах, когда лунный свет скользил по их обнаженным телам. Чтобы скрыть отчаяние, Тина опустила ресницы. Почему все так плохо закончилось! Волшебные слова «Я тебя люблю» стали жестокой, непоправимой ошибкой! Он любил только себя. И секс. Она прикусила нижнюю губу в надежде унять дрожь.
– Подними монетки, – как-то легко сказал он. – Они олицетворяют твое предательство.
Тина встрепенулась. Из каждого его слова, казалось, торчало стальное лезвие.
– А что, по-твоему, я должна была делать в суде? Молчать? Нарушить присягу? – спросила она низким от волнения голосом. Она тогда обдумывала эту возможность, но решила все-таки внять зову совести.
– Я хотел, чтобы ты мне верила, – просто сказал он.
– Но это было невозможно! Я знаю, я видела! Пожалуйста, Джо! Давай не начинать все сначала. Разве не достаточно выпало страданий на нашу долю? Какой смысл сейчас перебирать прошлое и обмениваться взаимными обвинениями? Прошлое умерло и пусть покоится с миром!
– Я так не могу! – Казалось, Джованни не сознавал, что ласково поглаживает ей руки. Взгляд его был прикован к ее глазам, но что он пытался ей сказать, она понять не могла. – Хотел бы я сейчас просто взять и уйти прочь. Но воспоминания тянут меня назад, и я не в силах противиться им больше...
С Тиной происходило то же самое. Как было бы здорово снова оказаться в его объятиях! Внутри ее тлел огонь, и она замерла, стиснув в кулаки непокорные пальцы, чтобы не унизить себя случайным ответным прикосновением. Нет, он должен уехать! Немедленно, чтобы она не успела сказать или сделать что-то такое, о чем потом будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Довольно с нее переживаний!
– Ты должен уехать, – тусклым голосом произнесла она. – Или...
– Или что? Позовешь полицию и скажешь, что я тебя домогался?
– Мне бы не хотелось, Джо. Но не искушай судьбу.
– Меня арестуют.
– Нет, если ты уедешь! – Она вскинула голову.
– И ты снова устроишь мне неприятности только потому, что не можешь справиться со своим сексуальным влечением? – резко спросил он. – Как в прошлый раз?
В его поведении не ощущалось ни стыда, ни признания своей вины. Это было хуже всего. Тина почувствовала, что бледнеет; кровь стучала в висках, как часовой механизм бомбы.
– Доказательства были исчерпывающими и очевидными, – изо всех сил удерживаясь от крика, проговорила она. – Ты вел машину в ночь происшествия. Ты отрицал это и продолжаешь упрямо отрицать до сих пор, но я тебя видела так же, как видели десятки других людей. Я лично совершенно убеждена, что именно ты вел ту машину, которая... которая... – Она задохнулась, но принудила себя договорить: – Которая убила мою сестру и ее ребенка!
Сердце сжалось от нестерпимой боли при воспоминании о том дне, когда она в последний раз видела свою сестру Сью и ее маленького Майкла. Они кормили его бананово-яблочным пюре и хохотали: ребенок промахивался, но упрямо пытался попасть ложкой в рот. Горькие слезы уже подступали, и Тина стиснула зубы, сдерживая рыдание. У Джованни губы побелели от гнева.
– Как ты могла этому поверить?! Никогда не укладывалось в голове...
– Бет сказала...
– А разве не следовало прежде всего выслушать меня? – грубо перебил он. – Разве у меня не было права на слово? Я был твоим возлюбленным. Ты же любила меня и даже не дала мне возможности высказаться! Как, по-твоему, я себя чувствовал, когда ты меня бросила?..
– В последний раз прошу: оставь меня в покое! – простонала Тина.
– В покое? И quieto vivere? / Спокойная жизнь (итал.). / Спроси лучше, был ли покой в моей жизни? Если б ты мне верила, я бы перенес что угодно! Но нет, ты отбросила все, что нас связывало, все, что ты знала о моих принципах, о моих представлениях о чести, о жизни, о женщинах, и стала вести себя как ревнивая сука, у которой увели приглянувшегося ей кобеля!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20