Весь день Хозяйка столь великодушно ублажала меня,. что Лес Тысячи Духов показался мне приятнейшим местом для путешествий, и, как пьяница, выпив, забывает про тяготы жизни, так позабыл я свои прошлые невзгоды. А на третий день Хозяйка заботилась обо мне еще нежней и великодушней, чем в первые два.
Под вечер, однако, она стала жаловаться на головную боль, и, присев рядом с ней, я прикоснулся ладонями к ее вискам, чтобы произнести Целительное заклинание. Представьте же себе мой ужас, благороднейшие слушатели, когда во время моей Заклинателыной речи Хозяйка умерла, а после этого тотчас прозвенел звонок, двери широко распахнулись, ее домочадцы стремительно вбежали к нам в комнату, сгрудились вокруг нас и умерли! Я, конечно, тоже захотел умереть рядом с ними, но Смерть не откликнулась на мой зов, и я тоскливо притих, горестно размышляя об этом очередном испытании. Всю ночь не удавалось мне уснуть, – да и может ли живой человек спокойно спать среди мертвецов, которые вселяют в его душу леденящий страх? Утром я скорбно воззвал к моей матери с просьбой помочь мне в беде, – и лишь немое безмолвие было мне ответом. Я воззвал к матери второй раз и снова не получил ответа, однако не отступился и, отчаянно моля о помощи, воскликнул так:
– О.матушка! Любимая матушка! Почему не отвечаешь ты мне в этот час великой скорби моей? Отчего не чувствую я твоей поддержки? Увы, даже смерть кажется мне желанней твоего небрежения! Да, лучше уж умереть дома, чем терпеть столь горькую жизнь на чужбине! Ужели не разжалобит тебя гибель моя в этом чужом для меня лесу? Ужели считаешь ты справедливым, чтобы могилу мою никогда не посетили наши родичи? Меня постоянно преследуют нескончаемые бедствия и несчастья: я спасаюсь от смерти, только чтобы пойти на жесточайшие муки; меня перестают мучить, только чтобы ввергнуть в бездну презрения, – воистину не длится, а кружится в бесовском кругу моя беспросветная жизнь! О матушка, родная матушка, истинная матушка, не единожды спасавшая меня от бедствий, мудрейшая из мудрых и надежнейшая среди самых надежных, непорочная на земле и достославная в небесах, явись ко мне в этот страшный час! О бесценная матушка моя, разреши мне увидеть тебя, где бы ты ни была!
Едва я вскричал так, земля стремительно разверзлась, я предо мною предстала моя мать; заметив слезы на моих глазах, она тоже расплакалась, а потом нежно обняла меня и, утешая, сказала: «Почему ты взываешь ко мне столь горестно, о мой сын? Скажи, о, скажи, сын, ибо я хочу знать, чем так мучительно огорчила тебя твоя суровая жизнь! Я всегда понимала, что ты живешь многотрудно, сын, ибо ты доблестен среди людей и славен в добродетели своей на грешной земле, но теперь я могу открыть, что жизнь твоя будет долгой, а богатства умножатся тысячекратно, – только не жалей сил для исправления мира, дабы покинуть его улучшенным, когда завершится твой земной путь. Что же до возвращения домой, которое, безусловно, предстоит тебе в скором времени, то положись в этом на Господа нашего и помни, что тебя ждет счастливая старость, ибо нет под небесами участи горше, чем доля презираемого людьми старика, а ты, несомненно, добьешься всеобщего уважения.
Однако сейчас мое время на земле истекает, и надобно, чтоб ты рассказал, какие беды заставили тебя воззвать ко мне, дабы я устранила их с твоего пути, ибо мне хочется видеть тебя радостным и счастливым!»
Когда мать моя умолкла, я вытер слезы и сказал ей, что призвал ее, страшась не выбраться из дома мертвецов, а потом поведал ей о несчастьях и горестях, переполнивших чашу мое-то смиренного терпения. Выслушав меня, мать подарила мне вкусный пирог и повелела идти за нею, не медля ни минуты. Наскоро подкрепившись пирогом, я заметно приободрился и с охотою выполнил ее повеление. Шли мы с ней недолго и вскоре подступили к входу в туннель. Тут мать вынула из кармана камень – гладкий и твердый, но теплый и белый, словно хлопковый пух, – подала его мне и наказала швырнуть в туннель, а потом идти за ним, куда бы он ни покатился, добавив при этом, что если я точно исполню ее наказ, то попаду «а лесную поляну вдалеке от.помойной ямы для дохлятины и сразу же увижу охотника, давно заплутавшегося в Лесу Тысячи Духов. На прощание мать пообещала мне, что я встречу не слишком много препятствий на пути к дому, и, едва она умолкла, земля расступилась, поглотив ее, а я бросил камень в туннель и отправился за ним следом.

Акара-огун и Ламорин

Мне пришлось пробираться по туннелю около часа, и, когда камень вывел меня на поляну, я поднял его с земли и положил в охотничью сумку, – наученный горьким опытом, я твердо решил: всегда держать и сумку и ружье под рукой. Едва меня осветило солнце, навстречу мне бросился человек по имени Ламорин, заблудившийся, как вскоре выяснилось, три года назад.
Заметив меня, он обрадовался до самого полного счастья, ибо жил в нашем городе по соседству со мной и прекрасно помнил меня. Обменявшись приветствиями, мы рассказали друг другу о своих приключениях, и рассказ Ламорина был куда печальней моего, ибо заблудился он очень давно и не видел родного дома целых три года.
Мы вволю наговорились, а потом отправились в путь и вскоре подступили к широкой реке. Едва мы вышли на берег, нам встретился великан с сумкой в левой руке и совершенно голый. А в правой руке великан держал голову льва и аппетитно обсасывал ее на ходу. Увидев нас, он отбросил львиную голову прочь и устремился нам навстречу, а Ламорин испуганно крикнул мне, что надо удирать. Я спросил, его почему, и он торопливо сказал, что великана зовут Ийамба, или Бедун, взрастивший Безжалостную Погибель на ниве Беспощадного Голода. И вот мы пустились наутек, а великан ринулся за нами в погоню. Вскоре я потерял из виду Ламорина, да и шум погони стих у меня за спиной, поэтому, прихватив ружье с охотничьей сумкой, я поспешно вскарабкался на дерево, чтобы внимательно оглядеться и чутко прислушаться.
Немного погодя из пальмовой чащобы выбрался Ийамба, я, когда он подошел ближе, я услышал раздраженные причитания, которые звучали так: «Бедный я, несчастный и голодный великан, эти сочные личинки ухитрились удрать, чем же мне заполнить пустоту в животе?» Причитая, он поднял голову и вдруг увидел на дер.еве меня. Прожорливой радости его не было предела! Он проворно протянул вверх свою длинную руку, сдернул меня с ветки, бросил в сумку и отправился куда-то по своим великаньим делам. Я не сопротивлялся, но ружье мое было при мне. Надежно зарядив его, я обстоятельно прицелился, и мои выстрел разнес великану голову. Так избавил я мир от великана по имени Бедун и, когда он испустил дух, принялся звать Ламорина. Тот не замедлил, прибежать и, увидев, что бездыханный Бедун распростерт, словно огромное бревно, на земле, горячо поздравил меня с великой победой.
Ночевать мы отправились в дом, построенный неподалеку Ламорином, однако, едва у нас приспел ужин, к нам явился рослый незнакомец и, сев без приглашения за стол, мигом расправился со всей нашей едой. Мне сразу стало ясно, что это гомид, а когда он беспардонно съел наш ужин, я схватил разбитый горшок, заменявший нам плиту, и треснул пришельца по голове. Он удрал с жалобными воплями за дверь, и шаги его вскоре заглохли в тихой вечерней тьме.
Ночью никаких происшествий не случилось; а утром, когда мы решили отправиться после завтрака на охоту и вышли из дома, обнаружилось, что черепки горшка, который я нахлобучил на голову вчерашнему обжоре, тускло поблескивают в нескольких шагах от крыльца на вершине дерева; немало подивившись этому обстоятельству, мы разошлись в разные стороны на поиски добычи.
Минут через десять я заметил огромное дерево с просторным дуплом у земли и, осторожно заглянув туда, увидел, что там спит одноногий гомид; а костыль его был прислонен к дереву. Подхватив костыль, я хотел спрятаться, чтобы посмотреть, как гомид будет вести себя, когда проснется и заметит пропажу; однако, едва я дотронулся до костыля, прозвучал громкий сигнал тревоги, и гомид мгновенно проснулся. Проснулся-то он мгновенно, да я все же успел отскочить с костылем в сторону и, стая на расстоянии нескольких шагов, громко расхохотался, ибо беспомощность гомида показалась мне очень забавной. Он долго упрашивал меня вернуть ему костыль, однако я ответил, что выполню его просьбу только в обмен на какое-нибудь Охотничье заклинание. Тогда гомид сказал:
– Я Арони Одноногий, и зло во мне столь же неисчерпаемо, сколь безбрежно добро; когда-то я был очень самонадеян и восстал против Господа, хотя мудрый король Соломон всячески предостерегал меня. Он оказался прав – дерзость моя была наказана, и вот уже восемьсот лет живу я в обличье одноногого гомида, однако измениться до сих пор не смог, и мне предстоит принять муку от Смерти, чье жилище расположено в небесах, и лишь после этого будет снято с меня наказание. Отдай же мне костыль, человек, ибо путь мой далек и труден, а взамен ты получишь охотничий дар.
Я отдал Арони костыль из сочувствия к его нелегкой судьбе и получил в подарок Магический охотничий порошок.
Им надо лишь присыпать следы, оставленные зверем, и тот поспешно возвращается, чтобы принять смерть на своих посыпанных магическим порошком следах. Порошок действует безотказно – я неоднократно проверял его, – но теперь пользуюсь им очень редко, чтобы он не кончался у меня как можно дольше.
Едва успел я расстаться с Арони, или, вернее, минут через пять после нашего прощания, мне встретилось удивительнейшее существо не выше двух футов ростом и с одним глазом точно в середине груди, но зато с двумя головами и рогами – по одному рогу на каждую голову. Существо это вежливо ответило на мое приветствие, хотя слов его мне разобрать не удалось, ибо говорило оно сразу обоими ртами и отнюдь не в один голос. Тогда я спросил его: «Откуда идешь ты, путник, и куда?», но существо, вместо того чтобы ответить мне, воскликнуло: «А почему, собственно, тебя интересует моя персона?»
Решив не кривить душою, я откровенно сказал: «Да разве можно не заинтересоваться двухфутовым существом с двумя головами?» – и услышал такой ответ: «Воистину нельзя, ибо у меня и правда две головы при двухфутовом росте, а имя мое – Курум6ете, живущий по ту сторону небес. Я один из первозданных ангелов, нежно любимых Господом, но мне не нравились пути Его, и я постоянно предавался беспутству на небесах. Сначала Господь прощал меня, однако, заметив, что я неисправим, предал в руки Дьяволу для семилетнего наказания, и ровно семь лет пришлось провести мне в Аду. По завершении семилетнего срока я вернулся на небеса, но Господь, прозревая дальнейшее беспутство мое, сурово сказал: „Так ты намерен и впредь строптивиться предо Мною, жалкий муравей? Тебе забылись грозные слова:…Не искушай Господа бога твоего“, беспутный комар? Поживи же с раздвоенной головой, лишившись единства мыслей в себе, и узнай на собственном опыте, каково пришлось гордецам из Вавилонской Башни, когда я покарал их за дерзость смешением языков. К тому же я сошлю тебя в Лес Тысячи Духов, и ты будешь скитаться там по диким чащобам, пока сын человеческий не посыплет обе головы твои единой горстью первородной земли».
И с тех пор скитаюсь я по диким чащобам Леса Тысячи Духов, о благородный охотник. Спаси же меня, посыпав мне головы землей, ибо я до изнеможения устал от бесплодных скитаний». Сжалившись над падшим ангелом, посыпал я обе головы его первородной землей, и он тотчас же превратился в камень, который будет недвижимо лежать на лесной поляне до скончания века.
Эта и подобные ей встречи привели к тому, что гомиды повывелись в окрестностях моего временного жилища, и я мог беспрепятственно заниматься своими делами. Однажды, пробираясь по лесу, я встретил на диво прекрасную женщину, мгновенно зажегшую во мне пламя страстной любви. Я поприветствовал ее и получил учтивый ответ, однако на мой вопрос, почему ей приходится бродить здесь в одиночестве, она не ответила. Тогда я сделал ей предложение стать моей женой и получил отказ. Я принялся уговаривать ее, я долго просил и даже умолял – тщетно. Разгневавшись, я начал ей угрожать, я говорил, что пристрелю ее, если она откажется выйти за меня замуж, однако мои угрозы только рассмешили ее. Доведенный до отчаяния, сорвал я с плеча ружье и выстрелил в непреклонную обидчицу – ружье мое лишь едва слышно и сконфуженно кашлянуло, а заряд бессильно упал к моим ногам. Женщина окинула меня долгим взглядом и, зловеще помолчав, проговорила: «Знай, несчастный, что только жалость моя спасла тебя сейчас от смерти». Вот уж чего в ней не было, на мой взгляд, так это жалости, и я сказал, что мне безразлична моя судьба, ибо я все равно умру, если потеряю ее, а она молча отвернулась и пошла своей дорогой.
Однако любовь моя властно послала меня за ней следом – я нагнал ее и, обняв за талию, насильно остановил. Когда же она превратилась в дерево, я не отпустил и дерево, ибо женщина эта привлекала меня больше жизни. Спустя мгновение дерево стало антилопой с ярко мерцающими рожками – я нежно прильнул к ее грациозной шее, и, почувствовав, что ей не вырваться, антилопа обернулась жарким огнем, но любовь моя полыхала жарче любого огня, и я остался невредим. Многие обличья принимала лесная незнакомка – превращалась и в огромную птицу, и в струящуюся воду, и в ядовитую змею, однако я не выпускал ее из своих объятий, и наконец она снова обернулась прекрасной женщиной, посмотрела на меня с нежной улыбкой и весело сказала: «Теперь я вижу, что ты полюбил меня непритворно, бесстрашный охотник, и согласна стать твоей женой».
Так сделались мы мужем и женой, а обвенчал нас Ламорин; я устроил пышное празднество, и оно длилось много дней подряд, ибо, когда духева выходит замуж за человека, жители неба и земли пируют и веселятся до упаду.
А Ламорин остался моим ближайшим другом – нашу дружбу не ослабила даже моя женитьба, – и вот однажды мы отправились вдвоем на охоту. Охота наша была успешной и долгой, так что мы задержались в лесу до наступления ночи, а охотничьих ламп в тот раз из дому не захватили, ибо собирались вернуться засветло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18