а когда я захочу повидать родных, меня проводят особо выделенные для этого случая спутники, словно я знатный гомид, решивший посетить отдаленные края – с тем чтобы вернуться потом ко двору своего исконного властелина. Предложение короля показалось мне чрезвычайно лестным, и я без возражений принял его милостивый дар.
Долго прожил я у полюбившихся мне гомидов, и привольно текла моя бестревожная жизнь. Король относился ко мне с великой любовью, будто я его единственный сын, и всякий день радовал меня новыми милостями. Столь же любовно относились ко мне и его подданные, поставившие себе за правило исполнять любую мою просьбу. Я, разумеется, отвечал им искренней благодарностью, стараясь по мере сил не только выполнять, но и предвосхищать их желания; а если король куда-нибудь посылал меня, я летел, торопясь угодить ему, словно на крыльях. В общем, не будет преувеличением сказать, что жили мы душа в душу, по-родственному любя друг друга, как дети одной матери». Но даже среди родных братьев неизменно выделяются особенно дружные; и если у человека несколько любимых жен, то одну из них он обыкновенно любит сильнее остальных. Так случилось и со мной: жил в этом городе один гомид, с которым меня связывала особенно задушевная дружба; а у других горожан он всегда вызывал и глубочайшее уважение. И вот однажды пришел ко мне мой друг, огорченный свыше всякой меры, и печально сказал:
«Я должен сообщить тебе, Акара-огун, совершенно невероятную, но горестно достоверную новость – жители города замышляют убить короля и уже условились обо всем с его любимой женой. Они дали ей отравленный орех колы, и если король съест по ее просьбе этот орех, то скоропостижно умрет. Горожане давно вынашивают свой недостойный план, а вчера приняли окончательное решение совершить грех убийства, и мой долг повелевает мне посвятить тебя в их преступные замыслы».
Напуганный и возмущенный, отправился я к королю, но, выслушав меня, он наотрез отказался поверить в предательство любимой жены. Я долго убеждал его, и наконец он согласился не есть, а тайно спрятать орех, если жена предложит ему свой смертельный дар. На другое утро, когда завершилась королевская трапеза, вероломная жена сказала своему супругу: «Мне очень стыдно, однако вчера я забыла разделить с тобой угощение, о мой друг и повелитель. Мне предложили его за ужином, а я, как ты знаешь, не могу есть лакомства без тебя и вот завернула угощение в пальмовый лист, да сразу же и позабыла о нем. Это орехи колы – мне дали две-штуки, – и, быть может, хорошо, что они остались у меня до утра, ибо, если пожевать их сейчас, после завтрака, они приятно убаюкают нас и нам приснятся сладчайшие сны. Давай-же, любимый, воспользуемся вчерашним угощением – возьми у меня этот орех, а я съем другой». Завершив свою учтивую, но коварную речь, жена протянула супругу отравленный орех и положила себе в рот неотравленный; а король, помня о моем предупреждении, украдкой спрятал ядовитое угощение в карман и только сделал вид, что съел его.
Прошел день, и настал другой, однако с королем не случилось решительно ничего плохого. День за днем пролетела неделя, а здоровье короля, казалось, только окрепло, и он выглядел, как гордый утес, о который бессильно разбиваются волны катящихся в прошлое дней. Поэтому заговорщики опять призвали на совет любимую королевскую жену и спросили у нее, в чем дело. Рассказав им, как она попотчевала супруга отравленным орехом, предательница добавила:
– Будьте уверены, что я совершенно честна с вами, ибо никогда не видела добра от этого человека. Возможно, кто-нибудь из горожан и рассказывает после встреч со мной на улицах об его королевских заботах, но рассказы их лживы. Мой супруг, в безобразной жадности своей, даже гроша ломаного не способен потратить на чужие нужды, хотя богатства его воистину несметны. Лишь благодаря надежным плечам не сваливается с человека одежда – и лишь заботами моей матушки не иссушил еще меня лютый голод. Каждый день хожу я через весь город к матушке, и мухи оглушительно жужжат вокруг меня, а собаки провожают назойливым лаем. Гаже гиены, которая возвращается подлизывать собственную отрыжку, ведет себя этот скупердяй – присмотритесь к нему и вы без труда заметите его низкое притворство, ибо, убедив себя посетить других королей, он прекрасно видит, как живут королевские жены, но, вернувшись, лишь делает перед собой вид, что окружает меня, свою любимую жену, достойными королевы заботами. Он лжив и жалок, этот презренный притворщик, и смерть от руки подданных явится заслуженным возмездием для него. Да, вы должны воздать ему по заслугам, тем более что избавиться от него можно нынешней же ночью. Сделать это вам будет нетрудно, ибо, когда все уснут, я открою дворцовые ворота; найдите крепких смельчаков, вооружите их и приведите во дворец; а окна в опочивальне короля будут заранее открыты, я позабочусь об этом. Наберитесь Храбрости, и король сегодня же ночью примет смерть.
Так убеждала заговорщиков вероломная жена – она решила убить супруга из-за денег. Да будет с нами милость божья, друзья, чтобы нам не встретилась на пути подобная женщина.
Мой дом располагался среди дворцовых строений, и, услышав о новом заговоре горожан, я поспешно отправился к королю. Подкравшись с заднего двора к опочивальне, где король обыкновенно проводил ночи с любимой женой, я присел под окнами, чтобы увидеть, не откроются ли они. И вскоре их действительно открыли – оконная рама едва не ударила меня по голове, ибо сидел я под самыми окнами. Вскоре жена короля вышла из дома, оставив его незапертым, и торопливо зашагала к дворцовым воротам, а я, как только она скрылась, пробрался в королевскую опочивальню, разбудил короля и настоятельно потянул его за руку к выходу из комнаты. Пробудившись, король, конечно, сразу же узнал меня и хотел что-то сказать, но я знаком призвал его к молчанию, вывел во двор и, когда мы добрались до моего дома, оставил его у себя, а сам вернулся в королевские покои и затворил окна опочивальни.
Вскоре жена короля возвратилась и ушла в свою комнату; я внимательно прислушался и, едва оттуда донеслось сонное сопение, бесшумно пробрался внутрь, открыл овна и выскользнул за дверь. Однако не сразу ушел домой, а сначала, приняв необходимые меры предосторожности, чтобы никто не заметил меня, – вышел на балкончик одного из дворцовых флигелей и притаился за перилами. Не успел я спрятаться, как раздался шорох осторожных шагов и четверо вооруженных людей скользнули, словно черные тени, к покоям короля, а я прокрался вслед за ними. Обнаружив растворенные окна, убийцы ворвались в комнату предательницы и разрубили ее на куски, думая, что убивают короля. При этом они восклицали так: «Пепел пожара смешается с прахом поджигателя, злодея погубит злодейство, а злые козни обернутся лютой казнью». Давнее присловье воплотилось в живую жизнь, и предательницу погубило предательство, а благородный король был спасен по божьему произволению от насильственной смерти и вознесся в праведной славе своей над низкими помыслами подлых преступников.
Однако самому-то ему все это казалось непонятным, ибо разъяснил я, что произошло, лишь наутро услышав о случившемся, король возгласил горячую хвалу Господу, а меня осыпал словами искренней благодарности. Обрадованный его спасением, я предложил ему разыскать припрятанный орех колы – предательский дар вероломной жены, – и, когда орех был извлечен из тайного хранилища, обнаружилось, что, пропитавшись протухшей за неделю отравой, он гнусно воняет и выглядит, как нагноенное трупным ядом яйцо. Съев его, король уже неделю гнил бы в земле со вздутым, словно испорченный клубень ямса, чревом.
Так Господь избавил короля от двух покушений на его жизнь; однако злоумышленники уже готовили третье.
В окружающих город лесах рыскал с некоторых пор опаснейший зверь – Одноглазый леопард. Он давно уже наводил ужас на горожан, ибо подстерегал их даже возле жилищ, а поймавши, беспощадно сжирал и всякий раз искусно ускользал от облав, хотя в них участвовали самые прославленные охотники. Наконец горожане обратились к жрецам Ифы, попросив, чтоб те призвали короля собрать все население города на Базарной площади. Оповещенные королевским глашатаем, горожане должны были выслушать речь Верховного Жреца, который сказал бы им от лица Духов-хранителей такие слова:
«Мир вам, гомиды; я собрал вас, дабы решить сообща, как нам избыть беду, пришедшую в наш город с появлением Одноглазого леопарда. Духи-хранители открыли мне, что для спасения города мы должны принести леопарду добровольную жертву – выбрать одного горожанина, причем горожанина знатного, который взял бы на себя все наши грехи, и отправить его к терзающему город зверю; однако мы не вправе посылать кого-нибудь на жертву по принуждению, ибо она избавит город от бедствия, лишь будучи вполне добровольной. Если же среди нас не отыщется самоотверженного спасителя – а Духи предрекали, что едва ли он отыщется, – мы должны будем, хочется нам того или нет, послать на жертву короля, ибо в противном случае городу нашему предстоит встретиться с семью безжалостными леопардами вместо одного, и каждый из них, многажды кровожадней сегодняшнего, будет увенчан к тому же семьюдесятью семью громадными рогами. Вот что поручили мне передать вам Духи-хранители».
Горожане замыслили преогромное предательство и прекрасно подготовились к нему, но забыли при этом одно важнейшее обстоятельство: им не вспомнилось в их злодействе, что на земле ничто не совершается без воли Господа. Слова Верховного Жреца должны были обречь короля на верную смерть, ибо кто из смертных согласится добровольно отдать жизнь свою за себе подобных – тем более что весь город участвовал в заговоре, и лишь я, да король с женой и детьми, да один самый верный его слуга противостояли заговорщикам…
Верховный Жрец призвал короля выбрать глашатая для объявления о сборе горожан на Базарной площади, и…король, не ведавший о заговоре, дал повеление Главному придворному глашатаю объявить сбор, и тот беспрекословно выполнил королевскую волю. Когда все собрались, Верховный Жрец произнес подготовленную заговорщиками речь, а потом спросил, кто желает принести себя в жертву. Никто, конечно, не вызвался пойти на смерть – горожане только молча переглядывались, – и король объявил, что, поскольку добровольцев не нашлось, он готов отправиться к норе Одноглазого леопарда. Горожане благодарно и радостно завопили: «Да здравствует король!», но в их благодарных воплях мне ясно слышалось злонамеренное притворство.
Терпеливо дождавшись тишины, я поднялся со своего места и сказал так:
– Нет, уважаемый и достославный король, ты не примешь эту страшную смерть. Ибо я заменю тебя – и отправлюсь к леопарду незамедлительно!
Услышав мои слова, король разрыдался и начал отговаривать меня, однако я уже все решил. Вежливо выслушав его, ибо мне не пристало перебивать короля, я сказал: «Пусть гром гремит и хлещет дождь, пусть вечно длится ночь; пусть молния сожжет зарю, но я не отступлю!» Решение мое было твердым, и слова короля звучали для меня лишь как бессловесный шелест листьев. Легче птицы двинулся я вперед, предложив гомидам показать мне жилье леопарда. Разгневались гомиды я неохотно отправились в лес, ибо я, по их славам, взял на себя королевскую судьбу, даже не обсудив с ними своего решения.
Итак, приказав доставить мне мой кинжал и обоюдоострый меч, пустился я в путь. Однако гомиды только презрительно потешались надо мною, ибо куда более доблестные, как ям казалось, воины пали в схватках с Одноглазым леопардом, а я, собираясь пожертвовать собой, еще и льстил себя безумной надеждой одержать над ним победу.
Вскоре мы прибыли к норе – или, верней, не норе, а громадной пещере в гигантском утесе. Пробравшись внутрь, я потуже затянул пояс на брюках, сжал в левой руке кинжал, вытащил из ножен меч и произнес заклинание, запирающее когти в подушечках лап у хищников кошачьих племен. Затем я принялся разыскивать леопарда, но он уже почуял меня и кровожадно устремился мне навстречу; когда мы сблизились, он взметнулся в смертельном прыжке под потолок пещеры, однако когти выпустить ему не удалось, ибо таков был приговор древнего заклинания. Должен сразу признаться, друзья, что вид его устрашил меня; и все же я был полон решимости дорого продать свою жизнь, а поэтому крепко сжимал в руках оружие. Славно коршун, увидевший цыпленка, залетел на меня леопард, но я стоял как скала, ибо заранее решил ослепить его, и мой кинжал вошел ему точно в глаз. Исполнив свой замысел, я отскочил в сторону, а лишившийся зрения зверь стал метаться вокруг, слепо разыскивая меня, и, хотя яд, которым был смазан клинок, уже начал свое губительное действие, я не сидел бы сейчас перед вами, если б зверь настиг меня в ту секунду, и конец мой был бы воистину печален. Немного переждав и убедившись, что леопард.слабеет, я бросился к нему и схватил его за шею в надежде отогнуть ее кверху и опрокинуть зверя на спину, чтобы вонзить меч: в его незащищенное брюхо, однако он отбросил меня, словно пушинку, и, отлетев, я ударился.спиной о скалу. К счастью, леопард был слеп, а определить по слуху, куда отбросил меня его яростный рывок, не сумел. Лежал я, впрочем, недолго и, зная, что с каждой секундой зверь слабеет все больше, собрал последние силы, вскочил и, на цыпочках подкравшись к нему, полоснул его по шее мечом. Леопард, однако, еще не утратил своего свирепого могущества – он обхватил меня лапами, и у нас началась борьба не на жизнь, а на смерть. Долго боролись мы, то сходясь в неистовой схватке грудь с грудью, то швыряя друг друга на землю, но в конце концов леопард бросился наутек, а я поволокся за ним по каменистой земле, и руки мои все крепче сжимали его жилистую шею.
Не меньше пяти минут таскал меня леопард взад и вперед, стараясь расшибить о стены, однако потом окончательно выдохся и тревожно замер, так что его хриплое, прерывистое дыхание тяжким гулом наполнило темные просторы пещеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18