OCR Денис и Альдебаран
«»: ; ;
ISBN
Оригинал: harold Robbins, “The Storyletter”
Аннотация

Гарольд Роббинс
Сочинитель
Пролог
Страх — предвестник боли. Он приходит первым. Ты смотришь в зеркало заднего вида, затем в боковое. Едешь по шоссе Сан-Диего со скоростью тридцать миль в час, в своем ряду, направляясь к Вилширскому повороту. Все в порядке. Вдруг ты видишь длинный грузовик, несущийся бок о бок с тобой. Он подрезает тебя из левого ряда, оттирая к обочине...
— Идиот! — воскликнул я и нажал на тормоза, уступив ему дорогу.
Именно тогда мне и стало страшно — грузовик был все еще рядом со мной. Я еще сильнее надавил на тормоз. От страха у меня похолодело в животе и ком встал в горле. Грузовик надвигался, нависая надо мной как серый доисторический монстр. Чтобы уйти от него, я взял немного правее.
Казалось, он падает на меня, будто при замедленной съемке. Наверное, я закричал от ужаса.
— Ты же убьешь меня, ты, сукин сын!
Грузовик сложился как перочинный нож, и шесть его передних фар на мгновение ослепили меня. Потом страх прошел, сменившись агонией боли, и я снова закричал, когда миллионы фунтов стали рухнули на меня, сбросив во тьму.
Я открыл глаза и увидел флюоресцентные лампы на потолке палаты реанимации. На меня смотрела медсестра.
— Как я сюда попал? — спросил я.
— “Скорая”, — коротко ответила она. — Ваш личный врач уже был здесь. — Она повернулась к одному из докторов. — Он пришел в себя.
Рядом с моей кроватью, окутанной со всех сторон трубочками и проводками, стояли два врача — мужчина и женщина.
Мужчина взглянул на меня и отошел, женщина же продолжала рассматривать какие-то кривые на аппарате.
— Что со мной сделал чертов грузовик? — поинтересовался я.
— У вас перелом бедра, но все могло быть и хуже, — с улыбкой ответила она. — Это не помешает вам работать, ведь это же не правая рука.
Она была молодая и очень хорошенькая, достаточно хорошенькая, чтобы участвовать в телевизионных медицинских программах. Я взглянул на нее.
— О’кей. Итак, я могу писать, — сказал я. — А трахаться?
Она была явно шокирована, но совершенно серьезно ответила:
— С этим у вас будут некоторые трудности. Видите ли, переломы расположены так, что вы не сможете совершать движения, характерные для этого рода деятельности.
Я улыбнулся ей.
— Тогда оральный секс?
Она посмотрела на меня.
— Вы больны.
— Знаю, — ответил я, — но это никак не связано со сломанным бедром.
Успокаивающим жестом она положила ладонь на мою руку.
— Все будет в порядке. Мы собираемся перевезти вас в обычную палату.
Мне это показалось странным — я чувствовал, что пробыл здесь совсем недолго.
— Какой сейчас час?
— Почти десять утра, — ответила она. — Вас привезли сюда около одиннадцати вечера.
— Я так надолго вырубился? — спросил я.
— В общем-то да, — сказала она. — У вас были ужасные боли. Мы накачали вас обезболивающими, чтобы вы смогли пройти осмотр и рентген, потом опять доставили сюда и подключили жизнеобеспечивающие системы и мониторы.
— Что, так плохо? — справился я.
— Не совсем, — ответила она. — Но у нас хорошая репутация — мы обеспечиваем оптимальные условия. Мы не хотим, чтобы пациент даже с незначительными проблемами мог пожаловаться на нас.
— Очень обнадеживает, — саркастически заметил я.
— Вы действительно были вне опасности, — сказала она и покраснела.
Я взглянул на нее снизу вверх.
— Почему вы так в этом уверены?
— Когда мы вкололи вам димедрол, у вас случилась эрекция и вы стали говорить неприличные вещи.
— До какой степени неприличные?
Она рассмеялась.
— Достаточно неприличные. — Она оглянулась, проверяя, нет ли кого-нибудь поблизости. — Как в ваших книгах. Вы просили ласкать, сосать и трахать вас и многое другое, чего бы мне не хотелось произносить вслух.
— А, вот как, — сказал я. — И что же вы сделали?
— Ничего. Просто работала с ортопедистом, устанавливая вытяжение. К тому времени вы заснули и все прошло.
— Не огорчайтесь. Я дам вам еще один шанс, когда буду лежать в палате.
— Я работаю в реанимации, — возразила она. — И не поднимаюсь в палаты.
— Никогда?
— Только иногда, — ответила она, посмотрев на меня. — Дома у меня есть несколько ваших книг. Вы не могли бы их для меня подписать?
— Конечно, но только если вы принесете их в мою палату.
Она не ответила. Я смотрел, как она уступает дорогу двум санитарам, которые подвезли к моей постели каталку. Она снова повернулась ко мне.
— Сейчас мы вас переложим.
Я указал на груз, висящий над моим правым коленом, под лодыжкой.
— Как вы собираетесь сделать это с этой штукой?
— Мы знаем, как, — сказала она. — Просто расслабьтесь и не мешайте нам работать. Мы постараемся, чтобы вам не было слишком больно.
— Не нужно быть такой честной, — сказал я. — Лучше бы вы соврали и вкололи мне еще дозу.
— Не ведите себя, как ребенок, — сказала она, помогая санитарам перенести меня на каталку.
Меня пронзила острая боль, от которой перехватило дыхание.
— Дерьмо!
— Уже все, — сказала она. — Не так уж это было больно.
— Обещания, обещания... — бормотал я.
Склонившись надо мной, она вытерла мое лицо прохладной влажной салфеткой и произнесла:
— Вы в порядке.
— Вы тоже в порядке, — ответил я, когда санитары покатили меня к двери.
Я чувствовал себя идиотом, лежа с задранной кверху ногой, пока они толкали каталку вперед по коридору. Краем глаза я примечал людей, отходящих в сторону, чтобы позволить нам проехать; я был смущен, хотя понимал, что большинство из них не обращает на меня внимания. Это была нормальная больничная жизнь. Я закрыл глаза. Мне не хотелось видеть, как люди пялятся в мою сторону. С меня — достаточно.
Странно, но пощелкивание колесиков каталки напомнило мне стук колес подземки много лет назад. Не знаю, может быть, я задремал. Я всегда дремал в вагоне подземки, стоя спиной к дверям, а толпа давила, толкая меня вперед. Я просыпался, когда люди устремлялись наружу на 47-й улице, и вместе с ними выходил на станцию и наверх, на улицу, ведущую к офису, где работал.
В июле и августе в подземке было настоящее столпотворение. Жара и вонь стояли невыносимые. Я всегда ездил в рубашке, перекинув пиджак и галстук через руку. В то время мне было семнадцать и я работал на множительном аппарате в “Дейли ньюс”. Тот день, когда я встретил ее, выдался особенно жарким.
Толпа плотно притиснула ее ко мне. Она взглянула на меня.
— Вы не могли бы опустить руку? Тогда мне стало бы посвободнее.
Я молча кивнул и осторожно, чтобы не уронить пиджак и галстук, опустил руку. Она с благодарностью улыбнулась, потом повернулась спиной. Поезд тронулся, прибавляя скорость. Я думаю, секунд через тридцать у меня уже начал вставать.
Я чувствовал, как пот стекает по липу на воротник рубашки. Толпа еще сильнее прижала ее ко мне. Ее ягодицы были притиснуты к моему паху. Я попытался думать о чем-нибудь постороннем, но ничего не вышло. Трусы внезапно показались мне ужасно тесными. Я засунул руку в карман штанов и переместил член так, чтобы она не смогла ни о чем догадаться. Я снова посмотрел на нее и слегка приободрился, когда мне показалось, что она ничего не заметила.
Поезд остановился в туннеле между станциями, лампы в вагоне погасли. Девушка взглянула на меня, обернувшись через плечо.
— Вам удобно? — спросила она.
Я кивнул. Я не мог разговаривать. Мне необходимо было отвлечься от своего состояния и сосредоточиться на чем-то отвлеченном.
— Все в порядке, — ответил я.
— Я тебя чувствую — Она улыбнулась мне в мерцающем отблеске фар вагона.
Я посмотрел на нее. Она не казалась рассерженной.
— Извините, — сказал я.
— Ничего страшного, — ответила она. — Ты не поверишь, сколько мужчин занимаются этим в подземке.
Она явно ожидала ответа, но я не знал, что сказать. Она кивнула.
— Ты четвертый на этой неделе. Мне это совсем не нравится — они настоящие свиньи. Но против тебя я не возражаю, с виду ты симпатичный и чистый.
— Спасибо, — выдавил я.
Она посмотрела на меня.
— Ты уже кончил?
Я затряс головой: нет.
— А хочешь? — спросила она.
Я уставился на нее, но прежде, чем я смог ответить, она засунула руку за спину и схватила меня за яйца сквозь ткань брюк. Это решило дело.
В ту же минуту поезд тронулся, лампы зажглись, и мы въехали на станцию. Ноги мои подкосились от оргазма, я уцепился за поручень, чтобы не упасть, ощущая, как от горячей липкой влаги промокают мои трусы.
Потом двери вагона раскрылись, и она, улыбаясь, обернулась ко мне.
— Это было замечательно, — сказала она и вышла.
Все еще вися на поручне, — я смотрел, как она идет по платформе. Я должен был догнать ее, спросить, как зовут, пригласить на свидание, но не мог сделать ни шагу. Тут я почувствовал, что влага уже просочилась сквозь брюки, и прикрылся перекинутым через руку пиджаком.
Когда поезд тронулся, я попытался поймать на себе ее взгляд. Но уже через несколько секунд она пропала из виду, смешавшись с толпой.
“Дерьмо, — подумал я. — В самом деле сглупил. Все было в моих руках, а я упустил удачу. Мне всего лишь нужно было чуть побольше говорить, вместо того, чтобы стоять, как истукан”.
Я прищурился, чтобы взглянуть назад, на станцию, потом моргнул, но когда открыл глаза, то увидел свою ногу, висящую надо мной на вытяжении.
Я огляделся. Вычищенные, вымытые до блеска голубые стены и потолок палаты. Я услышал шаги и, повернув голову, увидел медсестру, подходящую ко мне с влажной салфеткой в руках.
Это была полная женщина лет сорока. Она протянула мне салфетку.
— Вытрите себе интимные места.
— Зачем? — спросил я, беря салфетку.
— У вас была поллюция, пока вы спали, — сказала она. — Но не беспокойтесь. Это совершенно нормально, когда пациенту вводят обезболивающее.
— Я помню только, как меня везли на каталке по коридору.
— Когда вас привезли сюда, вы уже спали.
— Я припоминаю, что каталка напомнила мне подземку, — сказал я. — Как странно.
— Вымойтесь и забудьте об этом, — сказала она. — Вы спали больше трех часов, и ваш доктор может прийти с минуты на минуту.
Меньше чем через пять минут в палату вошел Эд. Он оглядел вытяжное устройство, потом придвинул стул к моей постели.
— Тебе порядком повезло, старина, — сказал он.
— Рад, что ты так считаешь, — саркастически ответил я. — Это чертовски больно.
— Могло быть и хуже. Твои переломы со временем заживут, а я повидал другие, которые усадили бы тебя в инвалидную коляску на всю жизнь.
Я посмотрел на него, впервые увидев бесконечную усталость в его водянисто-голубых, покрасневших от постоянного недосыпания глазах.
— Извини, — сказал я. — Боюсь, я оторвал тебя от дел.
— Все в порядке, — ответил он. — Тебе придется провести некоторое время в бездействии, так что готовься залезть в отложенное на черный день.
— Когда я буду здоров?
— На этот вопрос ответить нелегко. Это происходит постепенно. Стадия первая — ты лежишь в больнице на вытяжении около недели, пока мы не удостоверимся, что все кости встали на место. Потом можешь ехать домой. Ходишь очень осторожно, сначала с каталкой для первых шагов, всегда медленно и понемножку, потом на костылях, по-прежнему много отдыхая в постели. Через месяц мы сделаем еще несколько рентгеновских снимков. Если все будет идти хорошо, разрешим двигаться чуть побольше, но все еще на костылях. Еще через месяц снова сделаем снимки, и к тому времени переломы уже должны будут срастись. Потом будешь ходить потихоньку, с одним костылем или палкой еще пару месяцев, пока мы не убедимся, что сустав в полном порядке. А потом сможешь вернуться к нормальной жизни.
Я быстро подсчитал.
— Полгода?
— Около того, — сказал он.
— Могу я работать?
— Думаю, да, — ответил он. — Но у тебя будут постоянные боли, так что работать в хорошем темпе не получится.
— Когда боли пройдут?
— Если по десятичной шкале принять ту боль, что есть сейчас, за десять, через три месяца она опустится примерно до отметки “пять”, а когда ты будешь полностью здоров, она понизится до двух или одного, но тебе нужно будет привыкать жить с ней. По-настоящему она мешать тебе не будет.
Я взглянул на него. Было кое-что, что я в нем уважал, — он говорил правду. Никаких пустых обещаний.
— Все мое расписание летит к черту, — сказал я. — В эти выходные я должен был сдавать сценарий для телесериала, через неделю — статью в английскую газету. Потом я собирался приняться за новую книгу и через три месяца закончить ее первую часть.
— Боюсь, ты не сможешь придерживаться своего расписания, — серьезно сказал Эд. — Но о чем тебе беспокоиться? Твоя последняя книга все еще в списке бестселлеров и продержалась там больше года.
— И за это время я успел истратить все деньги, которые за нее получил. Мне нужно поддерживать в рабочем состоянии большой механизм.
Он секунду помолчал, потом кивнул.
— Думаю, ты прав. Имея дома здесь, на Беверли-Хиллз, на Ривьере во Франции, виллу и яхту и зимний домик в Акапулько, как тебе это удается?
— Так же, как и тебе, — ответил я. — Работаю.
— Ты еще и выбрасываешь кучу денег на выпивку, вечеринки, наркотики и девочек. Слегка урежь эти расходы, и ты здорово сэкономишь.
— То же самое говорит мне и Пол, мой юрист. Вы оба не понимаете, что это — как глазурь на торте, которая не дает ему развалиться и придает смысл всему остальному. Просто класть деньги в банк не доставляет мне никакой радости. По крайней мере, я трачу свои деньги на стиль жизни, который приносит мне удовольствие.
— Но тебе приходится все время работать.
— Да? А тебе?
— Да, — сказал он. — Но о тебе люди думают иначе.
Я рассмеялся.
— Они думают о моих книгах, и это заставляет их считать, что мои книги и я — одно и то же.
— Ты хочешь сказать, что всегда так работал? Даже когда начинал?
— Всегда, — ответил я. — Может быть, даже больше.
Часть первая
1942
1
— Джо! — Голос матери слабым эхом достиг его спальни. Он медленно перевернулся и взглянул на будильник. Было одиннадцать утра. Он повернулся обратно и закрыл голову подушкой.
На этот раз голос матери прозвучал громче. Он выглянул из-под подушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35