Вот что говорил он грузчикам и сцепщикам, кочегарам, стрелочникам и машинистам, указывая им, что недостаточно организовать железнодорожников, что все рабочие должны быть организованы, что все рабочие должны быть организованы в рабочее самоуправляющееся государство. За долгие ночные дежурства кочегара огонь, прорываясь сквозь дым, обжигал его, сплавлял бурные слова, которые потом бились о сосновые стены сараев; он хотел, чтобы его братья стали свободными людьми. Их он увидел в толпе, встретившей его на вокзале Олд-Уэллс-стрит, когда вышел из тюрьмы после забастовки на
заводах Пульмана,
это они подали за него 900 000 голосов в девятьсот двенадцатом и привели в смятение сюртуки и цилиндры и бриллиантовые колье в Саратога-Спрингс, Бар-Харборе, на Женевском озере призраком президента-социалиста.
Но где были братья Джина Дебса в девятьсот восемнадцатом, когда Вудро Вильсон посадил его за решетку в Атланте за выступления против войны,
где были здоровяки, любители виски, любители веселой компании, безобидные болтуны, завсегдатаи кабачков по городкам Среднего Запада,
домоседы, желавшие иметь домик с крылечком, чтобы было с чем возиться, и жирную жену, чтобы было кому сготовить обед, и садик, чтобы было где ковыряться, и рюмочку, и сигару, и соседей, чтобы было с кем посплетничать вволю
люди, желавшие работать ради этого
и принуждавшие других работать ради этого.
Где были паровозные кочегары и машинисты, когда его спровадили в исправительную тюрьму Атланты?
И вот его вернули умирать в Терре-Хот
сидеть на крылечке в качалке с сигарой в зубах, возле него розы Американская красавица, поставленные в вазу его женой;
и обитатели Терре-Хота и обитатели Среднего Востока и обитатели Индианы любили его и боялись его и думали о нем как о милом старом дяде, который любит их, и они хотели быть с ним и получить от него конфетку,
но они боялись его словно он заразился какой-то социальной болезнью, сифилисом или проказой, и жалели его но во имя флага и просперити
и спасения демократии
они боялись быть с ним или думать о нем слишком часто из страха что он их
убедит;
потому что он говорил:
Покуда есть низший класс — я с ним, покуда есть преступный класс — я с ним, покуда хоть один человек томится в тюрьме — я не свободен.
Камера-обскура (4)
Едем назад под дождем в грохочущем кебе, напротив чуть видны их лица в колеблющейся полутьме закрытого кеба, и Ее большие чемоданы тяжело долбят крышу, а Он своим адвокатским голосом декламирует Отелло:
Ее отец любил меня и часто
Звал в дом к себе, и заставлял меня
Рассказывать историю всей жизни,
Год за год — все сражения, осады
И бедствия, пережитые мной;
От детских лет до самого мгновенья,
Когда меня он слышать пожелал.
Я говорил о всех моих несчастьях,
О том, как часто избегал я смерти,
Повсюду угрожавшей мне…
Вот и Скулкилл. После булыжника копыта звонко цокают по гладкому влажному асфальту. Сквозь серые потоки дождя река мерцает, ржавая от зимней грязи. Когда я был твоих лет Джек я нырял вот с этого моста. Сквозь перила моста можно заглянуть вниз в холодную мерцающую сквозь дождь воду. Как, прямо в платье? В одной рубашке.
Мак
Фейни стоял в дверях переполненного вагона надземки; прислонясь к спине толстяка, уцепившегося за ременную петлю, он без устали перечитывал хрусткий, с водяными знаками, бланк письменного ответа:

ТОВАРИЩЕСТВО ПО РАСПРОСТРАНЕНИЮ ЛИТЕРАТУРЫ «ИСКАТЕЛЬ ИСТИНЫ И K?»

Главная контора 1104 Сев. Хемлин-авеню
Чикаго, Иллинойс, 14 апреля 1904
Фениану О'Х. Мак-Крири
456 Юж. Вуд-стрит
Чикаго Иллинойс
Дорогой сэр
Честь имеем подтвердить получение Вашего письма от 10 числа сего месяца.
По интересующему Вас вопросу дело требует личных переговоров. Если Вы соблаговолите зайти по вышеуказанному адресу в понедельник 16 апреля, в девять часов утра, то мы уверены, что пригодность Ваша к должности, на которую Вы претендуете, сможет быть окончательно выяснена.
Ваш в поисках истины
Эммануэл Р. Бингэм, Д. Б.
Фейни трусил. Поезд привез его слишком рано. Оставалось четверть часа, а пройти каких-нибудь два квартала. Он побрел по улице, заглядывая в витрины. В магазине чучел выставлен был золотистый фазан, а над ним висела большая плоская зеленоватая рыбина с зубастой миловидной пастью, с которой свешивался ярлык:

ПИЛА-РЫБА (pristis perrotejti)

Водится в Мексиканском заливе и на побережье Флориды. Заходит в мелкие бухты и заливы
Может быть, не идти вовсе? В глубине витрины стояла на подставке рысь, а на другой стороне — какая-то куцая кошка. Вдруг он спохватился. Он опоздает. Рванувшись, он пробежал последний квартал.
Когда, одолев четыре пролета, он наконец добрался до нужной площадки, он запыхался, и сердце у него стучало громче трамваев. На матовом стекле двери он прочел:

ГЕНЕРАЛЬНАЯ КОМПАНИЯ СВЯЗИ

Ф. У. Перкинс Страховой агент
КОМПАНИЯ «УИНДИ-СИТИ» — НОВЕЙШИЕ ФОКУСЫ И СЮРПРИЗЫ

Д-р. Нобль

Оборудование больниц и врачебных кабинетов
В глубине, рядом с уборной, была еще одна захватанная руками дверь. Позолота сошла с букв, но но очертаниям их можно было разобрать:

УНИВЕРСАЛЬНАЯ КОМПАНИЯ ПО СНАБЖЕНИЮ И ТОРГОВЛЕ
Потом подле двери он заметил карточку, а на ней руку, держащую факел, и надпись: «Искатель истины и К°». Он робко постучал в стекло. Молчание. Он снова стукнул.
— Войдите… — отозвался чей-то низкий голос. Отворив дверь и войдя в узкую темную комнату, сплошь
загроможденную двумя массивными конторками, Фейни замялся в нерешимости:
— Извините, сэр, мне нужно видеть мистера Бингэма, сэр.
За дальней конторкой, перед единственным окном, сидел крупный мужчина. Его дряблые щеки и огромная брыластая челюсть напоминали сеттера. Длинные черные волосы слегка вились над ушами, и широкополая черная фетровая шляпа была сдвинута на затылок. Он откинулся в кресле и оглядел Фейни с головы до ног.
— Как живем, молодой человек? За какими вы сегодня книгами? Чем сегодня могу служить? — грохотал он.
— Извините, сэр, не вы ли мистер Бингэм?
— Док Бингэм, он самый, весь к вашим услугам.
— Извините, сэр, я… я насчет того объявления… Лицо дока Бингэма мигом изменилось/Губы у него
скривило, словно он глотнул чего-то горького. Он сделал полный оборот в своем кресле-вертушке и плюнул в медную плевательницу, стоявшую в дальнем углу комнаты. Потом обернулся к Фейни и ткнул в него толстым пальцем:
— Молодой человек, скажите по буквам, как вы напишете слово: представление?
— П…р…и…д…с…т…а…в…
— Достаточно… Никакого образования… Так я и думал… Абсолютная некультурность. Ни проблеска тех лучших побуждений, которые отличают цивилизованного человека от диких обитателей лесов… Ни горячего стремления нести светоч в темные дебри невежества… Да понимаете ли вы, молодой человек, что не место я вам предлагаю, а великие возможности… блестящие возможности самоусовершенствования и служения ближним. Я предлагаю вам даровое образование.
Фейни беспокойно топтался на месте. В горле у него запершило.
— Если это по печатной части, я думаю, что справлюсь, сэр.
— Так вот, молодой человек, во время краткого опроса, которому я вас подвергну, помните, что вы стоите на пороге великих возможностей.
Док Бингэм долго рылся в ящиках своей конторки, отыскал там сигару, откусил кончик, сплюнул, закурил и снова повернулся к Фейни, который стоял, переминаясь с ноги на ногу.
— Не скажете ли вы мне свое имя?
— Фениан О'Хара Мак-Крири…
— Так… Ирландской и шотландской крови… хорошее происхождение… Я сам такого же. Вероисповедание?
Фейни замялся:
— Отец был католик, но… — Фейни покраснел. Доктор Бингэм засмеялся и потер руки.
— О, религия, какие во имя тебя совершены преступления. Сам я агностик… мне дела нет до звания и веры, когда я имею дело с друзьями, но иногда, мой милый, приходится плыть по течению… Нет, сэр, мой бог — это Истина, светоч которой, воздымаясь все выше в руках честных людей, рассеет туман невежества и алчности и принесет человечеству свободу и знания… Согласны вы со мной?
— Я работал у дяди. Он социал-демократ.
— О, пылкая юность… Умеете вы править лошадьми?
— Думаю, сэр, что сумею.
— Ну так я не вижу препятствий к тому, чтобы вас принять.
— В вашем объявлении в «Трибюн» говорилось о пятнадцати долларах в неделю, сэр?
В голосе дока Бингэма послышались особенно бархатистые нотки:
— Фениан, мой милый, пятнадцать долларов — это минимум того, что вы можете зарабатывать… Вы слышали когда-нибудь о сущности кооперативной системы? Вот на этих-то основаниях я вас и нанимаю. Как единоличный владелец и представитель товарищества «Искатель истины», я располагаю исключительным подбором книжек и брошюр, обнимающих все отрасли человеческих знаний и все чаяния человечества… Сейчас я начинаю распространительную кампанию, которая охватит всю страну. Вы будете одним из моих агентов. Продажная цена книг — от десяти до пятидесяти центов. На каждой проданной десятицентовой книге вы зарабатываете цент, на пятидесятицентовой соответственно пять центов…
— Но разве не будет у меня твердой понедельной оплаты? — заикнулся было Фейни.
— Что ж вы, цепляясь за цент, упустите доллар? Отказываться от единственной в жизни великолепнейшей возможности ради какой-то несчастной поденщины. Нет, я вижу по вашим горящим глазам, по вашему мятежному имени, почерпнутому из древних ирландских преданий, что есть в вас и воодушевление, и воля… Идет? Ну так по рукам, и убей меня Бог, Фениан, если вы когда-нибудь об этом пожалеете.
Док Бингэм вскочил на ноги, схватил руку Фениана и потряс ее.
— Теперь, Фениан, следуйте за мной, нам предстоит одно крайне важное предварительное дело.
Док Бингэм нахлобучил шляпу на лоб, и они стали спускаться по лестнице.
Док был крупный мужчина, и на ходу жир колыхался дряблыми складками.
«Какая ни на есть, а работа», — подумал Фейни.
Первым делом они зашли к портному, где навстречу им выполз длинноносый землистый человечек, которого док Бингэм называл Ли. В мастерской пахло отутюженным платьем, бензином и кислотами. Ли говорил так, словно нёба у него не было.
— Я совхем болен, — сказал он, — больхе тыхячи на дохторов кхинул, ни один чехт не помох.
— Но вы же знаете, Ли, что на меня вы можете положиться.
— Хонехно, Манни, хонехно, только слихком мнохо вы мне задхолжали.
Доктор Эммануэл Бингэм украдкой скосил глаза на Фейни.
— Могу уверить вас, Ли, что мое финансовое положение будет вполне упрочено не далее как через два месяца… Но сейчас мне и надо от вас всего-навсего две больших картонки, знаете, из тех, в которых у вас разносят костюмы заказчикам.
— На хто они вам?
— Нам, с моим молодым другом, пришел в голову один проектик.
— Ладно, берхите, только не путайте их в хрязные дела, на них мое имя.
Когда они вышли на улицу, таща под мышкой по большой плоской картонке с вычурно выведенной на них надписью: ЛЕВИ и ГОЛЬДШТЕЙН. Срочное выполнение заказов, док Бингэм весело расхохотался.
— Что за шутник этот Ли, — сказал он. — Но да будет вам уроком, Фениан, плачевная судьба этого человека… Бедняга страдает от последствий ужасной социальной болезни, покаравшей его за безумства юности.
Они проходили мимо той же лавки чучел. Все те же дикие кошки, и золотистый фазан, и огромная пила-рыба. И та же надпись на ярлыке: Заходит в мелкие бухты и заливы. Фейни так и подмывало бросить картонку и улепетнуть. Но какая ни на есть, а работа.
— Фениан, — таинственно сказал док Бингэм, — знаете вы Могаук-хаус?
— Знаю, сэр, мы в типографии выполняли для них заказы.
— Но они-то вас в лицо, надеюсь, не знают?
— Не думаю… Я только раз относил им отпечатанный материал.
— Чудесно… Так запомните — моя комната номер триста три. Обождите немного и приходите минут через пять. Вы рассыльный от портного, понимаете, и присланы за костюмами в чистку. Подниметесь ко мне в комнату, захватите что надо и отнесете ко мне в контору. А если кто спросит, куда вы это несете, — говорите к «Леви и Гольдштейну», понимаете?
Фейни тяжело перевел дух.
— Понимаю.
Когда он добрался до маленького номера под самой крышей Могаук-хауса, док Бингэм расхаживал по комнате.
— От «Леви и Гольдштейна», сэр, — сказал Фейни, глядя ему прямо в глаза.
— Мой милый, — сказал док Бингэм, — ты будешь расторопным помощником, я рад, что нашел тебя. Я дам тебе доллар в счет жалованья. — Говоря это, он вынимал платье, бумаги, старые книги из большого чемодана, стоявшего посреди комнаты. Все это он тщательно запаковал в одну картонку. В другую он положил пальто на меху.
— Это пальто стоит двести долларов, Фениан, остатки прежнего величия. Ах, осенние листья Валламброзы… Et tu in Arcadia vixisti … Это по-латыни, на языке ученых…
— Мой дядя Тим, у которого я служил в типографии, хорошо знает латынь.
— Как думаешь, дотащишь все это, Фениан?… Не тяжело будет?
— Нет, что вы, конечно, донесу.
Фейни хотелось напомнить про доллар.
— Так отправляйся… Подожди меня в конторе. В конторе Фейни застал человека, сидевшего за второй конторкой.
— Ну, в чем дело? — заорал он на Фейни пронзительным голосом. Это был востроносый, желтолицый молодой человек. Прямые черные волосы стояли у него торчком.
Фейни запыхался, взбираясь по лестнице. Руки у него онемели от тяжелых картонок.
— Это что? Какое-нибудь новое дурачество Манни? Скажи ему, чтобы он отсюда выметался, другая конторка остается за мной.
— Но доктор Бингэм только что нанял меня для работы в «Товариществе по распространению литературы».
— Ну и черт с ним, что нанял.
— Он сам сейчас сюда придет.
— Ладно, подожди его, да заткнись, не видишь — я занят.
Фейни угрюмо уселся у окна, в кресло-вертушку — единственное кресло, не заваленное грудами маленьких непереплетенных книжек.
В окно видны были одни пыльные крыши и пожарные лестницы. Сквозь закоптелые стекла он смутно различал другие конторы, другие столы. На столе перед ним громоздились перевязанные книжные свертки, а между ними гора неупакованных брошюр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51