послушайте, давайте обсудим это с глазу на глаз. Но еще важнее его роль в период мирного процветания промышленности… Когда противники стоят друг против друга, готовые нанести удар, не время будить в них сознание гражданского долга… Крестовый поход против озлобления, воспитательную кампанию, которая должна восстановить мир во всей мощной громаде современной американской промышленности, надо начинать не откладывая, сейчас же, сегодня же.
Ему бурно аплодировали. Он сел и, улыбаясь своей голубоглазой улыбкой, посмотрел в сторону судьи Пленета. Лицо судьи Пленета бороздили морщины глубокого раздумья.
Новости Дня XVI
филадельфиец благополучно прошел тринадцатый круг и был уже на второй миле четырнадцатого. Как полагают, он развил скорость от ста до ста десяти миль в час. Его машина на мгновение вильнула и метнулась влево. Налетев на бугорок, она подпрыгнула и опустившись очутилась всеми четырьмя колесами на высокой насыпи. Ход ее по-видимому не замедлился. Уишарт свернул с насыпи и пытался направить машину на дорогу, однако быстрота хода не позволяла ему сделать и самого ничтожного поворота который был для этого необходим и машина врезалась во двор фермы расположенной на шоссе. Он миновал одно дерево но его автомобиль боком ударился о другое. Руль помешал ему высвободить ноги и их оторвало от туловища когда он вылетел из машины
Зовут нас в Мексику
бить врага
Звезды и полосы, боевая труба
Немцы бомбардируют Париж с воздуха
парижане под ярмом цензуры рынок живых цыплят крепче с сыром слабо МИРОВАЯ БИТВА БЛИЗИТСЯ К РАЗВЯЗКЕ маленькие заманчивые столики и стулья пустуют на тротуарах под навесами немногие могут позволить себе выпить хотя бы стаканчик ДОСТАВИЛ ОБЕЗЬЯН В ЦЕЛОСТИ

СТО ЛЮБОВНИЦ ВОДОПРОВОДЧИКА
пропавший пастор найден отчет о падении урожая в Соединенных Штатах пускайте детей ходить голышом если хотите чтобы они росли здоровыми
если тайна эта будет когда-нибудь раскрыта то причиной всего конечно окажется женщина заявил полицейский надзиратель Э. П. Гарфинкл корни теперешней войны восходят к событиям сопровождавшим Великую французскую революцию.

УНИВЕРСИТЕТ ИСКОРЕНЯЕТ В СВОИХ СТЕНАХ ЖВАЧКУ
он зашатался словно пьяный которого ошеломили невиданным ударом в лоб а потом бросился к нам испуская какие-то крики на непонятном языке
И красавицы гарема
Знали как носить его
В дни Гаруна самого

Элинор Стоддард
Когда они приехали в Нью-Йорк, Элинор, никогда не бывавшей на Востоке, пришлось во всем полагаться на Эвелин. Фредди встретил их на вокзале и отвез в отель «Бревурт». Он сказал, что хотя это и не очень близко от театра, но зато гораздо интереснее, чем в каком-нибудь отеле Верхнего города, все артисты и все передовые, по-настоящему интересные люди останавливаются здесь, и все здесь на французский лад. В такси он без умолку болтал о превосходной, великолепной пьесе, и о своей выигрышной роли, и о том, какой чудак директор театра Бен Фрильби и что один из меценатов, финансировавших постановку, внес только половину обещанной суммы; но что Джозефина Гилкрист, директор-распорядитель, уже почти раздобыла денег, и что Шуберт заинтересован, и что ровно через месяц они откроют театр за городом в Гринвиче. Элинор смотрела в окно на Пятую авеню, где мужчина охотился за своим сорванным котелком и резкий весенний ветер раздувал юбки проходящих дам, на зеленые автобусы, на такси, на сверкающие стекла витрин — в конце концов, все почти как в Чикаго. Но за завтраком в отеле «Бревурт» все было совсем не как в Чикаго, у Фредди оказалось столько знакомых, и он всем их представлял, словно очень ими гордился. Все это были люди, о которых она либо слышала, либо читала в книжном обозрении «Дейли ньюс». Все были с ней очень приветливы. Фредди говорил с официантом по-французски, и она никогда не пробовала ничего вкуснее поданного им соуса hollandaise . В тот же день, по дороге на репетицию, она впервые мельком увидела из окна такси Таймс-сквер. В неосвещенном театре собралась в ожидании мистера Фрильби вся труппа. Все было таинственно, сцену освещала одинокая электрическая лампочка, кругом громоздились декорации другой постановки, плоские и пропыленные.
Вошел седой мужчина с широким грустным лицом и оплывшими глазами. Это и был знаменитый Бенджамин Фрильби; усталым отеческим тоном он поговорил с подругами и пригласил их с Фредди к себе пообедать и потолковать на свободе о декорациях и костюмах. Элинор почувствовала большое облегчение оттого, что он был так мил и, видимо, утомлен, и подумала, что они с Эвелин в конце концов одеты гораздо лучше любой из этих нью-йоркских актрис. Мистер Фрильби поднял страшный шум, что нет света: что ж, они полагают, он станет репетировать в темноте? Режиссер с размеченной рукописью в руке бегал по всему театру, разыскивая электротехника, а еще кого-то послали звонить в контору театра. Мистер Фрильби шагал по сцене, дергался, кипятился и повторял: «Это чудовищно!» Когда появился наконец электротехник, вытирая рот тыльной стороной руки, и включил рампу и часть кулис, мистеру Фрильби потребовался стол, стул и настольная лампа. Нигде не могли найти ему стула по росту, и он кипятился, рвал на себе жесткие седые волосы и повторял: «Это чудовищно!» Наконец он устроился и сказал мистеру Стайну, долговязому режиссеру, который сел за стол рядом с ним:
— Мы начнем с первого действия, мистер Стайн. У всех есть роли?
Несколько артистов поднялись на сцену и стали на места, остальные разговаривали вполголоса. Мистер Фрильби зашикал на них и сказал: «Тише, детки мои, тише», и репетиция началась.
С этого дня пошла ужасная спешка. Элинор почти не спала. Театральный декоратор мистер Бриджмен, в мастерской у которого готовили декорации, придирался к каждой мелочи; оказалось, что писать декорации будут не они, а по их эскизам какой-то бледный молодой человек в очках, работавший в ее ателье, и что даже фамилии их будут стоять в программах только против костюмов, так как они не входят в Союз декораторов. Когда они не сражались в ателье с мистером Бриджменом, они рыскали в такси по всему городу с образцами материй. Им никак не удавалось лечь спать раньше четырех-пяти часов утра. Все были так раздражительны, и Элинор каждую неделю приходилось брать очередной чек у мисс Гилкрист прямо-таки с бою.
Когда костюмы в ранневикторианском стиле были наконец готовы и Элинор с Фредди и мистером Фрильби отправились посмотреть их в костюмерные мастерские, они оказались очень удачными, но костюмер наотрез отказался выдать их без чека, и нигде нельзя было найти мисс Гилкрист, и все носились за ней по всему городу в такси, и наконец поздним вечером мистер Фрильби решил оплатить их собственным чеком. Транспортное агентство доставило декорации к театру, но отказывалось выгружать их, пока ему не заплатят. А тут еще появился Бриджмен с претензией, что выданный ему чек вернули из банка с пометкой: не обеспечен вкладом, и у него с мистером Фрильби произошел крупный разговор в театральной кассе. В конце концов прикатила в такси Джозефина Гилкрист и привезла пятьсот долларов наличными для расплаты с мистером Бриджменом и транспортным агентством. При виде новеньких хрустящих оранжевых бумажек лица у всех просияли. И сразу атмосфера разрядилась.
Когда они убедились, что декорации вносят в театр, Элинор, Эвелин, Фредди Сарджент и Джозефина Гилкрист и мистер Фрильби все вместе пошли перекусить к «Бустаноби», и мистер Фрильби угостил всех бутылочкой-другой «Поля Роже», и Джозефина Гилкрист заявила, что она головой ручается, что пьеса будет иметь успех и что в редкой пьесе она была так уверена, Фредди сказал, что пьеса нравится театральным рабочим, а это хороший знак, а мистер Фрильби рассказал, что Айк Голд, мальчик-рассыльный от «Шуберта», забежав в театр, просидел всю репетицию, и слезы текли у него по щекам, но никто не знал, в каком театре они будут играть после недели в Гринвиче и недели в Хартфорде, и мистер Фрильби сказал, что наутро он первым долгом лично съездит потолковать об этом с Джи-Джи.
Заходили чикагские знакомые, которым хотелось попасть на генеральную репетицию. От этого Элинор чувствовала себя важной персоной, особенно когда ей позвонила по телефону Салли Эмерсон. Генеральную затянули до невозможности, половина декораций еще не была доставлена. Уэссекские крестьяне щеголяли в пиджаках, но все твердили, что плохая генеральная — это хороший знак. В день премьеры Элинор не успела даже поужинать и едва выкроила полчаса, чтобы переодеться к спектаклю. Она вся холодела от возбуждения. Она надеялась, что ее новое вечернее платье из тюля цвета шартрез, сшитое У Таппэ, будет ей к лицу, но ей некогда было особенно об этом беспокоиться. Она выпила чашку черного кофе, и ей казалось, что такси никогда не доберется до Верхнего города. Когда она вошла в театр, фойе было ярко освещено и полно цилиндров и декольтированных припудренных спин и бриллиантов и манто, и собравшиеся завсегдатаи премьер искали друг друга в толпе, кивали знакомым, сплетничали о присутствующих и все первое действие толпились в проходе. Элинор и Эвелин стояли застыв в дальнем уголке зала и перешептывались каждый раз, когда какой-нибудь костюм казался им особенно удачным, и сходились на том, что актеры все никуда не годятся и что хуже всех Фредди Сарджент. На вечеринке, которую устроила для них Салли Эмерсон в квартире своих друзей Кэри, все наперебой твердили, что декорации и костюмы превосходны и что пьеса должна иметь большой успех. Элинор и Эвелин были в центре внимания, но Элинор раздражало, что Эвелин не в меру пила и чересчур разошлась. Элинор познакомилась со множеством интересных людей и решила, что, во всяком случае, останется в Нью-Йорке. Пьесу сняли уже через две недели, и Элинор с Эвелин так и не получили с театра своих семисот пятидесяти долларов. Эвелин вернулась в Чикаго, а Элинор сняла квартиру на Восьмой стрит. Салли Эмерсон, уверовав в ее талант, убедила мужа дать Элинор тысячу долларов на открытие нового декоративного ателье в Нью-Йорке. Отец Эвелин Хэтчинс заболел, но Эвелин писала, что приедет при первой возможности.
Салли Эмерсон все лето гостила в Нью-Йорке, и Элинор постоянно выезжала с ней и познакомилась со множеством богатых семейств. Через Александра Парсонса она получила предложение отделать дом, который строил возле Грейт-Нэк Дж. Уорд Мурхауз. Миссис Мурхауз обошла вместе с ней не законченный еще дом. Это была поблекшая блондинка; она на все лады повторяла, что сама взялась бы за отделку дома, если бы не слабость после операции. После вторых родов она почти не встает с кровати, и она рассказала Элинор все подробности операции. Элинор терпеть не могла разговоров о женских болезнях и холодно кивала, время от времени роняя деловитые замечания про обстановку и обои, изредка делая заметки на клочке бумаги. Миссис Мурхауз пригласила ее позавтракать с ними в маленьком коттедже, который они занимали, пока дом отделывали. Этот маленький коттедж оказался поместительной постройкой в староголландском стиле и полон был японских собачек и горничных в плоеных фартучках под началом у дворецкого. Когда они проходили в столовую, до нее донесся из соседней комнаты мужской голос и запах сигары. За завтраком ее познакомили с мистером Мурхаузом и мистером Перри. Утром они вместе играли в гольф, а теперь говорили о Тампико и нефтяных фонтанах. После завтрака мистер Мурхауз предложил отвезти ее в город, и она рада была избавиться от миссис Мурхауз. До сих пор у нее не было случая высказать свои соображения по поводу отделки нового дома, но мистер Мурхауз закидал ее вопросами, и они вместе издевались над тем, как уродливо большинство людей отделывают свои дома, и Элинор подумала, как необычно встретить делового человека, который интересуется такими вопросами. Мистер Мурхауз предложил ей составить смету и принести к нему в контору. «В четверг не поздно?» Нет, четверг его устраивает, он свободен, и, если она ничего не имеет против, они могут позавтракать вместе.
— Время трапезы — это единственное время, которое я могу уделить пище духовной, — сказал он, и глаза его блеснули голубой искоркой, и, когда он высаживал Элинор на углу Восьмой стрит и Пятой авеню, они снова повторили: «Так в четверг», и Элинор подумала, что он не лишен чувства юмора и что он нравится ей гораздо больше Тома Кэстиса.
По мере того как работа по отделке дома подвигалась, Элинор все чаще приходилось вести деловые разговоры с Уордом Мурхаузом. Раз она позвала его к себе на Восьмую стрит обедать, и Августина, негритянка с Мартиники, зажарила им филе-соте из цыплят с красным перцем и томатами. Элинор сама приготовила коктейли с абсентом и достала бутылку очень хорошего бургундского, и Уорду Мурхаузу у нее очень понравилось; он развалился на диване и болтал о разных разностях, а ей нравилось слушать его, и она стала звать его Джи Даблью. После этого они совсем забыли об отделке дома в Грейт-Нэк и дружески разговорились.
Он рассказал Элинор о своем детстве в Уилмингтоне, Делавэр, и как милиция изрешетила лодку старого негра в полной уверенности, что это испанская эскадра, и о своем первом несчастливом супружестве, и о том, что вторая жена его — больная женщина, и о своей работе в газете и по рекламному делу. Элинор в сером платье, чуть расцвеченном яркой отделкой у плеча, слушала так внимательно и скромно, что он объяснил ей, какую работу выполняет в качестве консультанта по социальным вопросам, осведомляя публику о существующих взаимоотношениях между трудом и капиталом, обезвреживая этим пропаганду сентиментальных реформаторов, высоко держа знамя американских идеалов в борьбе против бредней немецких социалистов и панацей недовольных фермеров Северо-Запада. Элинор находила его мысли весьма интересными, но охотнее слушала его рассказы о бирже и о том, как основана была стальная корпорация и какие трудности встречают нефтепромышленники в Мексике, и о Херсте и о том, как создаются большие состояния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51