Канарейка не умеет ни брить, ни подбивать каблуки, а просто висит в клетке над дверью, но, когда клиент проходит мимо, поет и обращает внимание прохожего на мастерскую.И вы убедитесь, что это была неплохая реклама, когда узнаете, что госпожу Мару стали посещать по большей части пожилые господа, а она всякий раз читала по их руке, что они сорвиголовы и большие озорники и что женщин к ним тянет.Однажды она погадала по руке господину Симе, и с тех пор пошло их знакомство.Вот в этот дом, находившийся где-то в Палилуле, за старым еврейским кладбищем, и принесли после крещения маленького Симу. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. Ребенок напрокат Однажды утром к госпоже Маре пришла соседка, которую все звали сватья Стана. Она была известна тем, что знала многие школьные задания наизусть. Долгие годы у нее квартировали ученики, а так как они всегда учили уроки вслух, в ее памяти остались разные определения, склонения и всевозможные цитаты. Мало того, поругавшись с какой-нибудь из соседок и исчерпав весь запас тех слов, которыми так богата языковая область, находящаяся за старым еврейским кладбищем, она в запальчивости начинала выкрикивать:— Квоускве тандем, Катилина, абутере пациенциа ностра! Квем ад финем сесе туа актабит аудация! Имо веро ин санатум венит!После этих слов дело обычно доходило до драки, потому что ее очередную противницу латинская фраза допекала гораздо больше, чем если бы Стана помянула ее отца и мать по-сербски, поскольку она думала, что Стана ругает ее по-мадьярски, а уж на этом языке, по уверению сведущих людей, можно было выразиться особенно мерзко.Итак, соседка Стана однажды утром приходит к госпоже Маре, расспрашивает приличия ради о всякой всячине, а потом переходит к делу, ради которого пришла.— Соседка, у тебя есть какой-то ребенок?— Есть! — отвечает госпожа Мара.— Тебе его община дала на воспитание?— Нет, — говорит госпожа Мара. — Какое-то общество для подкинутых детей. Но мне его дали временно, пока это общество не устроится.— А я пришла, — молвит ей сватья Стана, — попросить тебя дать мне взаймы ребенка завтра до обеда.— Дать взаймы ребенка? — изумляется госпожа Мара.— Только до обеда!— А на что тебе ребенок, соседка? — с любопытством спрашивает госпожа Мара.— Тебе я скажу. Не люблю, понимаешь, когда соседи языком треплют, но тебе могу сказать. Иду завтра в правление общины просить пособие по бедности, так лучше было бы держать ребенка на руках. У которых дети, те проходят без очереди и больше получают.— Ах, вот для чего! — говорит госпожа Мара и тотчас вспоминает покойного мужа, которого сдавала напрокат и хорошо на этом зарабатывала. Кто знает, не божья ли это воля — мужа у нее бог отнял, а дитя дал, чтобы она опять могла зарабатывать время от времени.Подумав немного, госпожа Мара говорит соседке:— Хорошо, дам тебе ребенка, соседка, только бесплатно такие услуги не оказывают, будешь платить.— Заплачу, — соглашается соседка, — раз такое дело. Вот тебе динар за полдня.— Что ты, соседка! — с притворным негодованием восклицает госпожа Мара. — Где же это видано, чтобы такое дитя и уступали за динар? Да в нем килограммов пятнадцать весу.— Но послушай, госпожа Мара, — начинает торговаться и сватья Стана, — что ты его меряешь на килограммы! Я же не покупаю ребенка, а беру напрокат. Вот тебе динар, и хватит. Больше он не стоит.— А ты давай роди такого, тогда и увидишь, что почем. Я даю тебе готового ребенка…— Ладно, — решается сватья Стана, — за полдня я тебе заплачу полтора динара, но ты мне будешь давать ребенка каждую субботу.На том и поладили, а на другое утро сватья Стана пришла за ребенком. Так Сима в самом раннем возрасте, когда другие дети приносят родителям одни убытки, начал зарабатывать. Сватья Стана приходила каждую субботу и шла с ним в правление общины, а в обед приносила условленную плату.И конечно же, это дело не осталось тайной для соседок. Но хотя секрет сватьи Станы был раскрыт, это не только не помешало Симе заниматься его промыслом, а, напротив, послужило рекламой.Не прошло и двух суббот с тех пор, как Сима начал зарабатывать, а к госпоже Маре явилась уже некая тетка Роска. И хотя тетка Роска не соседка Мары и живет где-то на дальней улице за Новым кладбищем, ее знает каждый. Никто лучше нее не делал краски для волос, еще она умела лечить от укуса бешеной собаки, чирьев, почечуя, умела при помощи горшка вправлять грыжу и многое другое. Но знаменита тетка Роска была не этим, а своим замечательным искусством, унаследованным от мужа. Покойник был музыкантом, и Роска научилась играть на трубе. Играла она, как настоящий музыкант, и песни, и танцы, и разные марши, а также военные сигналы: отбой, атака, сбор и многое другое.Женщины восхищались ею, а дети ее обожали. Сколько раз говаривали ей соседки:— Чего ж ты, Роска, не пойдешь в военные музыканты?— Пошла бы, — отвечает Роска, — если б знала, что возьмут фельдфебелем, а в рядовые ни за что не пойду.— А почем знать, может, тебе и фельдфебеля дали бы, если б услышали, как ты играешь?— Дали бы, знаю, что дали бы, но тогда бы я потребовала, чтобы мне зачли и выслугу лет, а на это вряд ли согласятся.— Какую это еще выслугу лет?— Какую угодно. Пусть зачтут либо те годы, что я провела с покойником в браке, либо мою вдовью жизнь. Какую угодно, мне все равно!Играла тетка Роска не за деньги, а для души. Вынесет бывало под вечер скамеечку во двор, сядет под тутовое дерево и сыграет на трубе сигнал побудки, а все детишки уже тут как тут, расселись на заборе. Иной раз соберутся женщины и девушки, развеселятся и попросят сыграть им коло, а когда бабы во дворе поссорятся, она вынесет трубу, продудит сигнал атаки, и все, воодушевившись, хватают друг дружку за косы и дерутся под музыку.Но эту свою трубу она использовала и по-другому. Так, она чуть было не разбила трубой голову судебному исполнителю, когда тот хотел описать у нее вещи. Поскольку во всяком конституционном государстве запрещено разбивать головы властям, судебный исполнитель, естественно, подал на нее в суд, подкрепив жалобу справкой врача. Дело оборачивалось весьма серьезно — запахло несколькими месяцами тюремного заключения, и Роске пришлось нанять адвоката.Как раз накануне суда Роска и пришла к госпоже Маре.— Завтра у меня суд, — говорит, — и потому пришла я к тебе, госпожа Мара, чтобы ты дала мне своего ребенка до обеда.— А на что он тебе? — удивилась госпожа Мара.— Нужен. Сама понимаешь, когда приходишь в суд с ребенком на руках, совсем другое дело получается. Тогда и судьи жалеют, и прокурор жалеет, и швейцар у входа в суд жалеет, и даже публика жалеет. И потом пусть поломают себе голову — меня в тюрьму, а что с ребенком делать? Вот зачем он мне нужен.— Не могу, — решительно отвечает госпожа Мара. — завтра он у меня занят.— Как занят?— Ему надо в правление общины. Он каждую субботу ходит в общину.— Что с тобой, сударка, — удивляется Роска, — завтра же пятница!— Пятница?… Скажи ты, девичья память!— Так дашь мне его завтра?— Оно конечно, можно. Только сама знаешь, кормилец он мой…— Я заплачу, не думай, что даром. Лишь бы без запроса. Сколько ты хочешь за полдня?— Как тебе сказать, — колеблется госпожа Мара. — Ведь если подумать, ребенок поможет тебе больше, чем сам адвокат. Вот и посчитай сама, прикинь, сколько ты платишь адвокату…— Иди-ка ты, сударка, знаешь куда!… Что ж это ты ребенка равняешь с адвокатом! Завтра в обед дам-ка я тебе три динара. Сватья Стана платит тебе полтора, а я три даю.— Это правда, — защищается госпожа Мара. — Стана платит мне полтора динара, но она постоянная клиентка, каждую субботу берет. А ты возьмешь завтра, и все… Другое дело, если бы ты каждую неделю разбивала кому-нибудь трубой голову… Тогда бы я тебе уступила.Поторговавшись, они наконец сошлись на пяти динарах, и маленький Сима отправился в суд первой инстанции. Адвокат тетки Роски, увидев на руках у нее ребенка, встретил ее с восторгом, для него была мука мученическая найти аргументы в ее пользу.«Несчастная мать», «если по закону мы вправе осудить мать, то не вправе — ребенка», «и у вас, господа судьи, есть дети» и т. д. — все это были веские доводы, хоть и не доказывавшие невинность Роски, но украсившие речь адвоката.И в самом деле, речь получилась блестящая, даже государственный обвинитель, которого сама профессия обязывает иметь каменное сердце, заплакал во время заседания и простил обвиняемую. Так, Сима спас на суде тетку Роску, и она, возвратив ребенка и честно заплатив таксу в пять динаров, вернулась домой, схватила трубу и сыграла: «Бери ложку, бери хлеб!»Но однажды к госпоже Маре пришла молодая и хорошо одетая дама. Это нисколько не удивило госпожу Мару, так как она все больше с господами работала, и дамы не раз приезжали к ней погадать на картах и по руке.Молодая дама села и тотчас откровенно сказала:— Я слышала, сударыня, что у вас есть ребенок, которого вы даете напрокат?— Кто это вам сказал? — испугалась госпожа Мара.— Успокойтесь, я не из полиции, не бойтесь. Я пришла попросить у вас ребенка и хорошо бы вам заплатила.— Я не даю ребенка напрокат, — защищалась госпожа Мара, — но хотела бы знать, что вам угодно?— Ладно, скажу вам откровенно, — начала свое признание молодая дама. — Видите ли, муж у меня — растяпа. Навязал мне его господь, вот и сидит он у меня на шее. Он чиновник-практикант, но не может удержаться на одном месте больше шести месяцев. Только начнет привыкать к службе, только наладим жизнь в доме, и его тут же выгоняют. Вот сейчас служил он в полицейском участке и выдал кому-то справку о решении суда. И надо же! Пропустил в справке «не», его и уволили. Только из-за «не», из-за двух проклятых букв уволили! Справедливо ли это, скажите, пожалуйста? Но хуже всего то, что вся забота устраивать его на новую службу ложится на мои плечи.— На ваши? — удивилась Мара.— На мои, — продолжала практикантша. — Я же сказала вам, что он растяпа, ничего сам не умеет. Он умеет только терять службу, а искать ее приходится мне. Если министр еще молодой человек, это как-то получается. Или, скажем, молодой человек не министр, а заместитель его… Но сейчас, как на грех, и министр, и его заместитель — пожилые люди. Никак не могу понять, что же это за порядок: государство молодое, а министры старые?! Такое может быть только у нас!— Что верно, то верно, — сказала госпожа Мара, — и все-таки я не возьму в толк, на что вам ребенок.— Не понимаете? — удивилась практикантша. — Если бы министр был молодой, я бы пошла к нему одна. И не пришлось бы мне плакать, стоило б улыбнуться, как мой растяпа получил бы место. А нынешний министр — старик. Говорят, у него были дети, да он всех потерял. Вот я и пойду к нему с ребеночком на руках, заплачу, он разжалобится, и мой растяпа получит место.— Все может быть, — согласилась госпожа Мара. — Только как же я вам дам ребенка, если я вас не знаю?— Господи! — изумилась практикантша. — Может, вы боитесь, что я вам его не верну? Если бы я брала у вас напрокат одежду, или серебряные ложки, или зонтик, тогда другое дело. Да если бы я хотела детей, я бы своих имела, каких хотите, а не брала бы чужих.— Это понятно, но…Госпожа Мара с сомнением покачала головой.— В конце концов, если вы боитесь, я вам дам расписку. Скажу своему растяпе, и он напишет мне расписку по всей форме.— Хорошо, я согласна, но… Сколько вы думаете мне заплатить?— Пять динаров.— Что вы! — воскликнула госпожа Мара. — Ребенок вашему мужу достанет место, а вы ему за это — всего пять динаров…Поладили на десяти динарах, но с условием, что практикантша заплатит их вперед, когда придет за ребенком и принесет расписку.
РАСПИСКА
На одного ребенка мужского пола, взятого напрокат у госпожи Мары Здравкович, проживающей в Белграде, с обязательством вернуть в исправном состоянии. Действия своей жены одобряю, Иеремия Терзич, быв. практикант.
Все было в порядке, и Сима отправился на аудиенцию к министру, где имел такой успех, что растяпа получил место.Так постепенно росла Симина слава. Сперва он работал по соседству, потом все дальше и дальше от дома, пока однажды к госпоже Маре не пришел человек странного вида. Грязный и небритый, в бархатном пиджаке и с удивительно живыми глазами. Он объяснил госпоже Маре, что он фокусник, умеет глотать огонь, превращать вино в воду и воду в вино и совершать другие чудеса. В ответ на недоверчивый взгляд госпожи Мары он достал из кармана серебряную двудинаровую монету, положил ее Маре на ладонь, сказал какое-то слово, и монета вдруг исчезла.Ловкость незнакомца поразила госпожу Мару, и никакого документа, удостоверяющего его личность, не потребовалось. Снискав ее доверие, он представился и объяснил, за чем пришел.— Я Илья Божич, первый сербский чародей. Глотаю огонь, превращаю вино в воду, лаю, как собака, мяукаю, как кошка, — перечислял он чудеса, на которые был способен, а закончив перечисление, сказал, что завтра Марков день, и у церкви святого Марка будет большой праздник, что он соорудил специальный шатер для представления и что ему нужен младенец для совершенно нового номера программы.— А что вы станете с ним делать? — спросила любопытная и вместе с тем перепуганная госпожа Мара, боявшаяся, как бы фокусник не превратил Симу в козленка или во что-нибудь другое.— С ребенком ничего не случится. У меня новый сенсационный номер. Я высижу из яйца младенца. Вы будете получать десять динаров в день, и, кроме того, я дам вам один бесплатный билет.— Ладно, но вы мне напишите на ребенка расписку, — сказала госпожа Мара, которая уже привыкла к новому порядку и не давала ребенка без расписки. Фокусник согласился, и сделка состоялась. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Марков день Марков день — большой белградский праздник. В этот день господний храм святого Марка в компании с содержателями панорам и балаганов, торговцами слоеными пирогами и бузой, карманниками и музыкантами поднимает такой шум и гам на Ташмайдане, что просто любо-дорого посмотреть и послушать. Другие церкви белградские празднуют свои храмовые праздники куда скромнее и тише. Находясь при кладбище, обители вечного покоя и тишины, храм считает, наверно, что по этой самой причине надо хотя бы раз в год дать повеселиться и покойникам, и устраивает такое гулянье на кладбище, что мертвецы если и не встают из гробов и не участвуют в хороводах, то переворачиваются в гробах во всяком случае, а для церкви и это большой успех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26