После каждой такой остроты за столом вспыхивал смех, а бедный Тома весь покрывался гусиной кожей и чувствовал себя так, будто лежал под розгами. И все это Тома, может быть, выдержал бы, если бы не заговорила сама Ленка:— Я не понимаю, почему полиция не обратит внимания на всяких проходимцев, которые непонятно кто — мужчины или женщины?Этого Тома, определенно знавший, что он мужчина, выдержать не мог. На глаза его навернулись две громадные слезы, и он сказал злодею:— Ухожу, не могу больше оставаться!— Нет, не уходите! — решительно воспротивился злодей. — Сидите и закажите еще пол-литра вина, а я на минутку подойду к ним и объясню, в чем дело. Вы поступили как джентльмен по отношению к даме, и если бы они знали, в чем дело, то не смеялись бы над вами. Уверяю вас, не смеялись бы!Тома благодарно посмотрел на злодея, тот встал и пошел к большому столу. Там его встретили с любопытством, и он принялся объяснять что-то шепотом. Компания внимательно слушала его, и Тома стал с надеждой поглядывать в их сторону. Слушая злодея, то один, то другой оборачивался и бросал взгляд на Тому, и среди прочих обернулась и Ленка. Тома питал все больше надежд, и на сердце полегчало. Он ожидал, что все раскаются в том, что так нехорошо поступили с ним, что выгнали его, что смеялись над ним, а барышня Ленка, может быть, улыбнется той улыбкой, какой она улыбалась ему во сне. И случись это, семинарист Тома опять был бы счастлив, всех простил бы и забыл все, что с ним приключилось в этот день.Так бы оно, наверно, и было, если бы дверь не открылась снова и в кофейню не вошел капитан-артиллерист, а за ним слуга из гостиницы «Золотой лев». Увидев Тому, слуга показал на него пальцем. Капитан коротко приказал:— Зови сюда денщика!Потом он быстро подошел к столу Томы и заорал:— Чертов осел, да я вас сейчас саблей изрублю, как репу!— Простите, в чем дело? — спросил Тома и затрясся так, будто играл роль старца.— Кто вам дал право подбрасывать детей, как кукушка яйца! — снова заорал капитан. И тут вошел денщик с Неделько на руках.— Отдай крикуна вон тому господину!Денщик вручил Неделько несчастному Томе, не знавшему, что сказать и куда девать глаза.За большим столом снова раздался хохот, к которому присоединился и официант, и слуга из «Золотого льва». Один денщик скромно улыбался, поскольку не получил от капитана разрешения смеяться громко.Тому бросило в жар, он почувствовал, как у него горят пятки и щеки, и опустил глаза, моля про себя господа бога, чтобы пол разверзся и поглотил его.Разгневанный капитан повернулся к большому столу, где продолжали громко смеяться, и начал объяснять:— Подумать только, этот негодяй пробрался в мою комнату и положил ребенка в мою постель!Снова раздался хохот. Тома не слышал капитана, да и вряд ли бы понял, что оставил Неделько не в Эльзиной комнате, а в чужой.Капитан продолжал:— Я пришел с учений усталый, как черт, и растянулся на кровати. Вдруг чувствую, за спиной что-то шевелится. Можете представить, что со мной было. Зажег я поскорее свечу и вижу… Младенец, этот самый младенец! Фу, черт бы его побрал! Я такой тарарам устроил в трактире, чуть не убил и хозяйку, и горничную, и кухарку, и вообще все, что способно рожать. Потом слышу от хозяина, что сегодня в гостиницу приехал какой-то бродяга с ребенком, по всей вероятности намереваясь кому-нибудь его подбросить! И кого же он выбрал?… Меня, меня, чья жена три раза подряд рожала близнецов, близнецов, уважаемые господа! А теперь представьте себе, что в каждой гостинице, где я останавливаюсь на ночлег, я буду находить в своей постели по одному ребенку… Сколько же их тогда бы у меня было!Снова раздался хохот, но теперь к нему присоединился и сам капитан, и даже денщик. Томе показалось, что пол под ним заколыхался, а столы, стаканы и все люди пошли кувырком. Капитан направился было к двери, но остановился и крикнул:— Если вы будете еще шнырять возле моего номера, я вам покажу! Впрочем, я уже заявил в полицию!Он хлопнул за собой дверью и ушел, сопровождаемый денщиком.У Томы подкосились ноги, он опустился на стул, а Неделько положил на колени. Он ничего не понимал, не слышал, не видел. Он не мог уразуметь, каким образом Неделько оказался у него на коленях, когда он оставил его в номере Эльзы. Откуда взялся капитан-артиллерист? Ему и в голову не приходило, что он мог ошибиться номером и вместо постели Эльзы положил Неделько в постель к капитану-артиллеристу, который вернулся с учений без сил.Когда капитан ушел, за соседним столом снова завели разговор, полный ядовитых реплик в адрес Томы. Попытка злодея провалилась, и остроты с большого стола сыпались, как искры, опаляя душу, лицо, глаза бедного Томы. Громче всех высказывалась Ленка, и ее ехидные слова глубже всего ранили сердце Томы.Наконец он немного пришел в себя и понял, что пора поскорее убраться из этого ада, но у него не было сил подняться. Собравшись с последними силами, он подозвал официанта, расплатился, сунул Неделько под мышку и пошел, зная, что его проводят смехом. Ничего, это будет последний смех, больше ни он их, ни они его никогда не увидят. Но не успел он сделать и шага, как в третий раз открылась дверь, и на пороге возник полицейский чиновник в сопровождении жандарма.Силы снова оставили Тому, он опустился на стул, а лоб его оросил холодный пот.— Значит, это вы тот самый мужчина с ребенком? — официальным тоном спросил чиновник.— Я! — ответил Тома, не сомневаясь, что он и впрямь тот самый мужчина с ребенком, которого разыскивает полиция.— В таком случае пройдемте! — решительно сказал чиновник, и Тома понял, что ему ничего не остается, кроме как подчиниться, хотя за соседним столом, конечно, раздался хохот, к которому теперь уже откровенно присоединился и злодей.Свежий воздух взбодрил Тому, на душе стало легче. Несмотря на то, что он никогда не имел дела с полицией и ему было тяжко общество полицейского чиновника, который шел рядом с ним, и жандарма, который шел следом, все-таки он чувствовал себя лучше, чем в кофейне под градом насмешек и ругательств.Допрос в полиции продолжался весьма долго, потому что сперва Тома никак не мог дать вразумительные ответы на три главных вопроса:а) С какой целью вы всюду носите с собой ребенка, даже и ночью по кофейням?б) Если вы действительно, как заявляете, приехали, чтобы стать актером, зачем вам ребенок?в) Почему вы подбросили ребенка в постель к капитану?Тома еле уговорил чиновника выслушать всю историю по порядку. Он начал со своего порочного сна и белых пикейных брюк, прочел письмо директора, рассказал о своем появлении на сцене… Чиновник весело смеялся, что неожиданно расстроило Тому — хотя бы от властей он ждал сочувствия! Когда рассказ был окончен, чиновник позвонил в колокольчик и приказал жандарму привести женщину, поселившуюся сегодня в комнате № 7 у «Золотого льва».Жандарм ушел, а чиновник попросил Тому пересказать отдельные эпизоды своей трагедии. Власти снова весело смеялись. Особенно властям понравился сон Томы и та жуткая сцена, когда Ленка воскликнула: «Осел! Разве за кулисами держат детей!»Наконец открылась дверь, и на пороге в сопровождении жандарма появилась Эльза. Вот теперь разыгралась поистине потрясающая сцена, но не сцена встречи несчастной матери и потерянного ребенка, как ожидают читатели, а сцена встречи Эльзы и полицейского чиновника. Едва Эльза переступила порог, как чиновник внезапно вскочил.— Ты ли это? — закричал он.— Конечно, я! — ответила Эльза, и они бросились в объятья друг другу.Тут выяснилось, что чиновник был тем самым другом, на поиски которого отправилась Эльза, и что именно из-за этого чиновника и посыпались на бедного Тому все его ночные неприятности.— Где ты был, скажи, ради бога? Ищу тебя целый вечер, два раза сюда приходила.— Я дежурный, город обходил.Эльза с чиновником извинились перед Томой, и чиновник даже порвал протокол допроса. Эльза взяла Неделько, и все четверо пошли в гостиницу.Пожелав Томе спокойной ночи, Эльза с чиновником и Неделько пошли в седьмой номер. У Томы, когда он проходил мимо комнаты № 9, в которой, как уже известно, крепко спал усталый капитан, по спине забегали мурашки.Войдя в свою комнату, Тома растянулся одетый на постели и натянул одеяло на голову. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Семейная тайна, которая не имеет никакого отношения к семейным тайнам, уже рассказанным в романе А утром почтовый экипаж снова тронулся в путь, увозя Эльзу и Неделько в Белград.Семинарист Тома свое дело сделал, семинарист Тома сошел со сцены. Он, бедняга, сейчас дует пехом, потому что, слушая трагедию злодея, истратил все свои деньги. Он возвращается, как блудный сын, к матери-семинарии, где собирается покаянно пасть на колени перед ректором и исповедаться в своих страданиях, в своем горьком разочаровании «узким поприщем с обширными возможностями, на котором сосредоточена вся жизнь человеческая». И в будущем, когда он станет священником, когда у него будет свой приход, как-нибудь зимним вечером, сидя у теплой печи, он расскажет своей попадье, что жизнь человеческая — это вечная загадка.Беззаботно сидевшая в экипаже Эльза не думала больше ни о Томе, ни даже о Неделько, который спал на ее коленях с такой спокойной совестью, будто и не он был причиной всех ночных недоразумений.В экипаже появился новый пассажир. Низкорослый, коренастый господин, с узкими глазами, седыми усами и необычайно болтливый. Он сказал Эльзе, что служит в таможне и едет в Белград. Он слышал, что его хотят перевести в другое место, и решил воспротивиться этому. «Не хочу, — сказал он, — уезжать из того места, с которым свыкся и где обзавелся крепкими семейными и дружескими связями».— Государству тоже нет расчета то и дело переводить нас с места на место, — пояснил таможенник. — Торговцы привыкли ко мне, а я к ним. Контрабандисты привыкли ко мне, и я привык к ним. Я знаю контрабандиста, а он — меня. Я знаю, что думает он, и он знает, что думаю я. Только все устроишь так, чтобы дело шло как по маслу и без забот, а государство тебя хлоп!… и переведет.Говорливый спутник не умолкал ни на минуту. Когда Неделько захныкал, таможенник обратил внимание и на него, смерил младенца с головы до пяток и спросил:— Килограммов десять?Эльза изумилась, — она еще не знала способности таможенников на глаз прикидывать вес любого свертка.— Вам не мешает его плач? — спросила Эльза.— Нет, я люблю, когда дети плачут. У меня даже есть иголка, которую мне дала жена, и как только какая-нибудь женщина переходит границу с ребенком на руках, я кольну его, и ребенок орет как резаный.— Ой! — вскрикнула Эльза, с удивлением глядя на странного человека, который колет детей.— Подумаешь! — оправдывался он. — Пусть лучше плачет он, чем государство!Так как Эльзе непонятно было, почему государство будет плакать, если этот человек не кольнет ребенка иголкой, он тут же объяснил:— Однажды границу перешли три женщины с младенцами на руках. Я осматриваю их вещи, а они сели себе в уголок, расстегнули блузы и кормят детей. В каждом ребенке самое меньшее кило десять. А после слышу я, никакие это были не младенцы, каждая завернула в пеленки по десять кило табака! Ах так, говорю, и завел иголку. С той поры у меня появилось обыкновение всякого младенца укалывать. Своими глазами вижу: ребенок, не табак, но не плачет. Я подхожу к нему вроде по-отечески, говорю всякие ласковые слова, а сам иголкой его… Нечего ему молчать. Дал бог горло, пусть орет.А раз зашла речь о детях, спутник заговорил и на эту тему.— Первенец? — спросил таможенник Эльзу.— Да, — ответила она.— И без операции рожали?Эльза опять удивилась странному вопросу, но таможенник, который не всегда ждал ответов на свои вопросы, продолжал:— Моя жена всегда рожает с операцией!Это иностранное слово он произнес с какой-то гордостью, словно операция особая привилегия, которой бог отличает лишь избранных женщин.Эльза не знала, что ей на это сказать, но он и не нуждался в этом.— Странно, не живут у меня дети. Только первый, сын, слава богу, жив и здоров, вырос хорошо.И на это Эльза ничего ему не сказала. Немного погодя он спросил ее:— Чем занимается ваш муж?— Я не замужем, — смущенно ответила Эльза.— Вот как! Кто же тогда отец ребенка?— Это тайна!— Тайна? — серьезно переспросил таможенник, задумался и после долгого молчанья сказал как бы про себя: — Действительно странно, почти каждый третий ребенок — тайна.Эльза не поняла, что он хотел сказать, но, как обычно, он быстро разрешил ее недоумение.— Видите ли, — продолжал он, — мой ребенок, тот единственный, что выжил, ведь он тоже — тайна. И не простая тайна, а целый роман.Он помолчал, размышляя, наверно, стоит ли поверять тайну, а потом решился и сказал:— Я женился немолодым. У меня есть хороший друг, сосед, молодой человек, но уже женатый лет пять или шесть. Он и меня уговорил: «Давай, говорит, я тебя женю! Ты, говорит, ни во что не вмешивайся, я сам подберу тебе молодую!» Я ни во что не вмешивался, он нашел мне невесту, просватал ее и женил меня. На свадьбе у меня был старшим шафером, а жену нашел мне молодую и красивую, на двадцать один год моложе меня.Мы и раньше дружно жили, — продолжал таможенник, — но с тех пор, как женились, совсем стали как родня, наши семьи так сжились, что нас теперь водой не разольешь. Приду к вечеру домой со службы, а мой сосед и старший шафер уж у меня. Говорит: «Моей хозяйки нет дома, я и подумал, где ж ей быть, как не у соседа!» Так же и я к нему ходил.И самое лучшее — через год после моей женитьбы в наших семействах были прибавления. Его жена родила сына, а через три дня родила сына и моя. Того, что без операции и что жив до сих пор. У него это был третий ребенок, но первый мальчик, а у меня сразу мальчик родился. Радости не было конца. То у меня, то у него пьем за здоровье наших сыновей.Договорились и крестить их вместе, а так как одна и та же повивальная бабка принимала у его и у моей жены, то на первой же неделе пришла эта бабка, взяла обоих младенцев и в церковь, а за ней мы, отцы. Его сын получил имя Милосав, а мой — Райко.В тот день мы как следует напились и все время обнимались да чмокали друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26