Так, если новоявленные антропоморфные боги вполне удовлетворяли религиозным потребностям людей наиболее проницательного ума, то отсталые члены общества в основном продолжали цепляться за старые анимистические представления.По мере того как душа того или иного природного объекта (хотя бы хлеба) наделялась человеческими качествами, отделялась от предмета и превращалась в божество, управляющее им, сам этот объект становился неодушевленным. Образовывался, если можно так выразиться, духовный вакуум. Но народное воображение, не терпящее подобного рода вакуума, то есть не способное воспринимать объекты природы как нечто неодушевленное, тут же создавало новое мифическое существо, которое заполняло образовавшуюся пустоту. Поэтому и оказалось, что один и тот же природный объект представлен в мифологии двумя различными существами: во-первых, старым духом, отделенным от него и возведенным в ранг божества; во-вторых, духом, заново созданным народной фантазией для того, чтобы заполнить пробел, образовавшийся после того, как старый дух вознесся на небо.Перед мифологией в таких случаях возникает вопрос: как быть с двумя воплощениями одного и того же объекта? Как уладить их взаимоотношения и найти место для каждого из них в рамках одной мифологической системы? Когда в старом духе, или в новом божестве, видят творца интересующего нас объекта, проблема разрешается просто. Если старый дух творит объект, а одушевляет его новый, стало быть, последний обязан своим существованием первому. Таким образом, старый дух будет находиться по отношению к новому в отношении производителя к произведенному, или, говоря языком мифологии, в отношении родителя к ребенку. Если речь идет о духах женского пола, они будут относиться друг к другу как мать к дочери. Начав с олицетворения хлеба в образе женщины, мифотворческая фантазия могла со временем прийти к его двойному олицетворению в образе матери и дочери.Было бы опрометчиво утверждать, что образы Деметры и Персефоны действительно появились таким образом, но можно с законным основанием предположить, что в некоторых случаях удвоение божеств — примером чего служат Деметра и Персефона — возникло именно так. Например, при разборе образов Исиды и Осириса мы убедились, что есть основания считать их олицетворениями хлеба. Если следовать только что выдвинутой гипотезе, Исида является старой матерью хлеба, а Осирис -его более молодым отцом, который по отношению к Исиде в разных случаях выступает в роли брата, в роли мужа и в роли сына. Ведь мифы вольны по-разному объяснять сосуществование этих двух божеств. Не следует, однако, забывать, что предложенное здесь объяснение причин существования таких пар богов, как Деметра и Персефона, Исида и Осирис, является чисто гипотетическим и не претендует на большее. Глава XLVIIЛИТИЕРС Песнопения жнецов. На предыдущих страницах была предпринята попытка показать, что в Матери Хлеба и Жатвенной Деве мы имеем прототипы Деметры и Персефоны. Для их полного сходства не хватает, впрочем, одной существенной черты. Главным эпизодом в греческом мифе является смерть и воскресение Персефоны; именно он вкупе с представлением о Персефоне как о богине плодородия связывает миф с культами Адониса, Аттиса, Осириса и Диониса, именно благодаря наличию этого эпизода миф становится частью нашего исследования проблемы умирающего бога. Остается установить, не берет ли представление о ежегодных смерти и воскресении бога, играющее столь важную роль в великих греческих и восточных культах, свое начало в сельских обрядах, которые земледельцы и виноградари справляют среди хлебных скирд и виноградных лоз.Нам, как мы признавали выше, как правило, неизвестны народные суеверия и обычаи древних. Однако в данном случае мрак, окутывающий истоки античной религии, не является, к счастью, совершенно непроницаемым. Центрами культов Осириса, Адониса, и Аттиса были, как известно, соответственно Египет, Сирия и Фригия. Во всех этих странах часть обрядов, связанных с жатвой и сбором винограда, стала предметом наблюдения; их сходство между собой и их сходство с национальными обрядами поражало уже древних. Их сравнение с жатвенными обрядами современных крестьян и первобытных народов способно пролить свет на истоки интересующих нас обрядов.Мы со ссылкой на авторитет Диодора Сицилийского уже упомянули о том, что египетские жнецы имели обыкновение причитать над первым срезанным снопом, призывая при этом богиню Исиду, прародительницу земледелия. Фрэзер следует здесь, как и в других главах своего труда, теории Вильгельма Маннхардта — Вильгельма Вундта о духах плодородия (или духах хлеба), составлявших главный предмет культа у европейских земледельческих народов: См.: "Mannhardt W. Roggenwolf und Roggerihund. Danzig, 1865; Die Komdamonen. Berlin, 1869 и др. Теория Маннхардта в настоящее время почти общепризнана в науке. Однако в научной литературе есть и попытки ее опровергнуть. Так, например, шведский этнограф Карл фон Сюдов решительно отвергает убедительность приводимых Маннхардтом и Фрэзером примеров веры в хлебных духов, воплощенных в первом или последнем снопе; все эти примеры он считает не народной, а кабинетной фантазией ученых «мифологической школы», особенно самого Маннхардта. Что же касается обрядов с первым и с последним снопом, то это просто эмоциональная ассоциация: все первое и последнее вообще всегда привлекает внимание человека уже по одному тому, что как-то выделяется из общего ряда. См.: van Sydow С. Selected papers on folklore. Published on the occasion of his 70-th birthday. Copenhagen, 1948.

Греки дали жалобной песне египетских жнецов название «Манерос». Манерос, если верить их объяснению, был единственным сыном египетского царя и изобретателем земледелия. После его безвременной кончины он стал объектом народных причитаний. Однако своим появлением на свет имя Манерос, видимо, обязано неверно понятой формуле maa-ne-hra («приди в дом»), обнаруженной во многих египетских текстах, например в погребальном песнопении по Исиде из Книги Мертвых. Можно поэтому предположить, что возглас maa-ne-hra, который египетские жнецы распевали над сжатым хлебом, являлся погребальным гимном духу хлеба (Исиде или Осирису) и мольбой о его возвращении. А так как оплакивали жнецы первый сноп, можно предположить, что египтяне считали, что именно в нем пребывает дух хлеба, который находит смерть под ударами серпа. Жители Малайского полуострова и острова Ява также, как мы показали, считают, что Душу Риса, Невесту и Жениха Риса олицетворяют первые сжатые колосья. Крестьяне в некоторых областях России обращаются с первым снопом почти так же, как другие народы обращаются с последним снопом. Срезает его, приносит в дом и ставит в красном углу рядом со святыми иконами сама хозяйка; обмолачивают это зерно также отдельно, и на будущий год часть его примешивают к семенному зерну. В графстве Абердин последний сноп, как правило, шел на изготовление clyack, а в некоторых, правда редких, случаях первый сноп там обряжали женщиной и торжественно вносили в деревню.Земледельцы Финикии и Западной Азии во время сбора винограда, а если судить по аналогии, возможно, и во время сбора хлеба пели жалобную песнь, похожую на «Манерос» египетских жнецов. Греки называли это финикийское песнопение «Лином» или «Айлином» и видели в нем, подобно «Манеросу», скорбную песнь о смерти юноши по имени Лин. Лин, если верить преданию, был воспитан неким пастухом, но растерзан его собаками. На самом же деле имя Лин (или Айлин), как и имя Манерос, видимо, возникло благодаря недоразумению и является не чем иным, как скорбным кличем ai lanu, что значит «горе нам», который финикийцы испускали, оплакивая Адониса; по крайней мере, поэтесса Сафо Сафо (Сапфо) — талантливая древнегреческая поэтесса (VII в. до н.э.), родом с острова Делос, автор многих лирических и эротических стихов, гимнов, од и др. Оказала очень большое влияние на позднейшее развитие греческой и римской поэзии.

считала Адониса и Лина двойниками.Аналогичный скорбный напев под названием «Борм» (Bormus) или «Борим» (Borimus) пели жнецы-мариандины в Вифинии. О Борме известно, что это был статный юноша, сын царя Упиаса (Upias) или какого-то другого богатого и знатного человека. Однажды в летний день он наблюдал за работой жнецов в поле и пошел принести им воды напиться, больше его не видели. Жнецы пустились на поиски Борма, обращаясь к нему с жалобными призывами, которые с тех пор неизменно продолжают звучать во время жатвы. Умерщвление духа хлеба. Аналогичное фригийское песнопение, исполняемое во время сбора урожая, то есть во время жатвы и обмолота, носило название «Литиерс». Согласно одному преданию, Литиерс был побочным сыном фригийского царя Мидаса и жил в Келенах. Он был жнецом и обладал огромным аппетитом. Когда какой-нибудь чужеземец попадал на поле или проходил мимо него, Литиерс давал ему вдосталь наесться, после чего вел"в поля на берегах реки Меандра и заставлял жать вместе с ним. В итоге он обвязывал чужеземца колосьями в виде снопа, отсекал ему голову серпом и уносил его тело прочь. В конце концов в напарники ему попался Геркулес, который серпом отсек голову самому Литиерсу и выбросил его тело в реку. А так как Геркулес, как сообщают, убил его в точности тем же способом, каким убивал других сам Литиерс, мы заключаем, что и последний бросал тела своих жертв в реку. Если верить другой версии предания, сын Мидаса Литиерс имел обыкновение вызывать других на состязание в скорости жатвы и в случае победы убивал их цепом; в один прекрасный день он нарвался на более искусного жнеца, который убил его.Есть основания полагать, что эти предания о Литиерсе содержат в себе описание фригийского жатвенного обычая. Определенных лиц, появлявшихся на поле во время жатвы, особенно чужестранцев, фригийцы рассматривали как воплощение духа хлеба; жнецы хватали их, вязали в снопы и обезглавливали, после чего кидали их завернутые в колосья тела в воду, очевидно видя в этом средство вызова дождя. Основанием для такого предположения является, во-первых, сходство предания о Литиерсе с жатвенными обрядами европейского крестьянства, а во-вторых, человеческие жертвоприношения, совершаемые первобытными народами, для того чтобы способствовать урожайности их полей.В этом предании, если сравнить его с европейскими жатвенными обрядами, внимания заслуживают три пункта: 1) состязание в скорости жатвы и завязывание людей в снопы; 2) умерщвление духа хлеба или его представителей; 3) отношение к посторонним людям или к прохожим-чужестранцам, появившимся в поле во время сбора урожая. 1. Пример современной Европы показывает, что человек, сжинающий, вяжущий или обмолачивающий последний сноп, становится предметом грубого обращения со стороны других участников жатвы. Его, например, завязывают в последний сноп и в таком виде таскают или возят на телеге повсюду, колотят, окатывают водой, бросают в навозную кучу и т. д. Даже если такой человек избавлен от грубых проделок, он становится посмешищем, и считается, что в течение года с ним должно приключиться какое-нибудь несчастье. Вот почему у жнецов возникает естественное нежелание жать, молотить, вязать последний сноп, которое к концу этих видов сельскохозяйственных работ побуждает крестьян вступать в соревнование между собой и стараться как можно быстрее закончить свою часть работы, чтобы избежать незавидной участи быть последним.Например, в округе Миттельмарк, в Пруссии, когда уборка ржи подходит к концу и предстоит приступить к вязке последних снопов, вязальщицы выстраиваются в два ряда лицом друг к другу. Перед каждой из них лежит по снопу и по соломенному жгуту. По условному сигналу они приступают к вязке снопов; вязальщица, закончившая последней, подвергается осмеянию со стороны своих товарок. Мало того, связанному неудачливой вязальщицей снопу придают человеческий облик, называют его Стариком, и ей приходится нести его во двор усадьбы, где жнецы водят вокруг нее хоровод. Затем они приносят Старика к хозяину и вручают его с таким напутствием: «Мы принесли хозяину Старика. Пусть хранит он его до тех пор, пока не раздобудет нового». После этого Старика прислоняют к дереву, и он надолго остается в этой позе, служа предметом многих шуток. Когда в Ашбахе (Бавария) жатва близится к завершению, жнецы говорят: «Ну а теперь прогоним Старика», и каждый из них принимается жать свой клочок поля с возможной быстротой; тому, кто последним сжинает несколько оставшихся колосьев, остальные торжествующе кричат: «Старик-то у тебя». В иных случаях неудачливому жнецу надевают черную маску на лицо и женскую одежду (если это жница, на нее надевают мужской костюм). Начинаются танцы. За ужином Старик получает двойную порцию пищи. Что-то похожее происходит во время обмолота. Стариком здесь называют человека, нанесшего последний удар цепом. Во время ужина, устраиваемого в честь молотильщиков, он должен есть из крынки и много пить. Кроме того, над ним всячески насмехаются и дразнят до тех пор, пока он не отделывается от дальнейших приставаний тем, что угощает остальных бренди и пивом.Подобные состязания в жатве, молотьбе и вязке снопов во время сбора урожая рождаются из нежелания становиться предметом насмешек, достающихся в удел тому, кто заканчивает работу последним. Не следует забывать, что в таком человеке видят представителя хлебного духа, и это находит конкретное выражение в том, что его (или ее) обвязывают хлебными колосьями. Приведем еще несколько примеров этого обычая. В селении Клоксин (близ города Штеттина) участники уборки урожаев кричат женщине, которая вяжет последний сноп: «Что, заполучила Старика? Теперь держи его». А в первой половине XIX века в обычае местных крестьян было обвязывать гороховой соломой саму эту женщину и под звуки музыки приводить ее в усадьбу; там жнецы танцевали с ней до тех пор, пока ее гороховое покрывало не спадало с нее. В других селениях Штеттинского округа при загрузке последней телеги каждая из женщин также старается не остаться в хвосте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158