Увы, с реальностью следует обращаться всерьез: Россия была, есть и будет такой, какой она живет в воспоминаниях, восприятии и мечтах ее народа. А населяющий ее народ, что бы ни говорили ему иностранные или доморощенные витии, считает заведомо плохим уход с международной сцены, превращение в пассивный объект мировой политики.
Наверное, хорошо, если видеть в ориентированном на более высокий уровень национальном самосознании и гордости основу гражданственной жертвенности. Английский писатель Ричард Олдингтон писал о патриотизме как о «прекрасном чувстве коллективной ответственности». Уникальное ли это явление? Отнюдь. Если размышлять над судьбами хрестоматийных фаворитов второй половины XX века (скажем, над возрождением Германии или Японии), мы не поймем секрета их общепризнанного успеха, если не усмотрим главного: даже в годину национального поражения эти народы сохранили неколебимое самоуважение, своего рода «коллективное помешательство» в виде несгибаемой уверенности в воссоздании своего могущества, в конечном занятии почетного места в мировой семье народов. Эта вера в свою звезду стала главным основанием, без которого целенаправленный упорный труд этих народов не получил бы формы, стимула, постоянства, смысла.
Если сравнение с прежними тоталитарными агрессорами вызывает смущение, то обратимся к классическим демократиям. В главных испытаниях лидеры ведущих демократических стран всегда обращались к беспроигрышному элементу — к чувству национального самоуважения, уязвленной гордости, обиды за униженную объективным ходом событий страну. Президент Ф. Д. Рузвельт с неизменным успехом использовал формулу, что «мы, американцы — как народ — не можем, будучи вместе, потерпеть поражение». Это относилось и к Великой депрессии, и ко Второй мировой войне. Уинстон Черчилль в самый мрачный для своей страны час обращался к немеркнущим примерам патриотизма королевы Елизаветы Первой, не склонившейся перед Великой Армадой, к образам герцога Мальборо и адмирала Нельсона. Президент де Голль говорил о Франции как о «мадонне с фресок». Мы напоминаем умонастроение лидеров демократических стран, а не самоослепленных национал-диктаторов. В чувстве обостренного патриотизма есть жизненно важный потенциал, который с блеском использовали такие примерные интернационалисты, как Вудро Вильсон и несчетный сонм борцов с национальным самоограничением.
Народы готовы вынести многое, когда их «осеняют праведные знамена». И, напротив, сервильность вождей ведет таких лидеров в долину национального забвения (чему пример — недавняя российская история). В этом плане смена кремлевского руководства характерна именно обращением к общепонятному патриотическому чувству. То, что было благом для других стран в их трудный час, не может быть абсурдной и кокетливой претензией в трудный час России. Эта глубокая вера в свою судьбу является важнейшей предпосылкой упорного труда на долгом пути возвращения, вдохновенной творческой мысли ученых, спокойной уверенности учителей грядущих поколений, упорства созидателей материальной основы национального подъема. Это та основа, на которой можно строить будущее. Если бы этой веры в себя и свою судьбу не существовало, на национальной истории России можно было бы поставить крест. Но именно на вере в себя и в свое будущее покоится могущество современных гигантов — тех держав, чьи могущество и усилия определят ход XXI века. Откровенная цель уважающих себя народов — не попасть на задворки истории, быть ее творцами. Это мироощущение в высшей степени присуще России.
Утверждать, что Россия исчерпала свой шанс в истории, что она не поддается реформированию, — значит отрицать очевидное. Петр Великий триста лет назад начал процесс, в результате которого, пожалуй, никто в мире не сомневается в русском гении, в способности России адаптировать любую реальность и достичь вершин в любом из проявлений человеческого духа и таланта. На пути своего многовекового развития Россия — единственная из незападных государств Земли — никогда не была колонией Запада. Совмещая вестернизацию с модернизацией, она создала адекватную своим историческим нуждам военную систему, позволившую ей выстоять под ударами Карла XII, Наполеона и Гитлера. Двести лет назад родился Пушкин, после которого умственная жизнь России лишилась вторичности и провинциальности. Сто лет назад начался рекордный экономический выход России из патриархального состояния на высший технический уровень.
Все успешные реформаторы России отличались тем, что осознавали особенности своей страны. Две главные: коллективизм и огромные, трудно связываемые между собой пространства. Отсюда роль государства, исключительно важная во всех развитых странах, но критически необходимая в случае российского варианта реформ. Страна, никогда в своей истории не знавшая самоуправления, нуждалась и нуждается в консолидирующей силе. Здесь не место развернутому историческому анализу, но исключительно важно подчеркнуть, что народы в своем развитии действуют так, как направляют их история и география, как диктует обобщенный итог их общественного развития, их выработанная веками общественная этика. Восточноевропейский набор традиций, обычаев, эмоционального опыта близок западному в той мере, в какой история заставила эти два региона взаимодействовать. Он отдален от Запада в той мере, в какой история Запада была принципиально иной, отличной от истории Восточной Европы. Пренебрежение этим отличием, обращение со своим народом как с некоей абстракцией создало предпосылки национальной неудачи.
И сегодня, находя свое место в новом мире, имеющем всемирного лидера, делая крутой поворот к Западу, Россия должна строить свою модернизацию не на уходе государства из социально-экономической сферы, не на безоглядном следовании в фарватере всесильной сегодня Америки, а учитывая свои этно-конфессиональные и психо-ментальные особенности страны, которая тысячелетие шла своим собственным путем и не опускалась до состояния покорной обреченности в самые тяжелые времена. Певцы безоглядного вестернизма улетят на теплый Юг при первой же настоящей буре, но 150 миллионам россиян некуда отступать, им жить и умирать на земле, завещанной жертвенными предками. Эта земля рождала титанов ума и духа, и нет основания усомниться в ее плодородии тогда, когда смятение охватило ее — вопреки тысячелетней славной истории.
Никакая прозападная «гибкость» элиты не может в одночасье изменить того, что является частью национального генетического кода: никогда не быть ничьим сателлитом, идти на любые жертвы ради самостоятельного места в истории, ради свободы выбора в будущем, ради сохранения этого выбора у грядущих поколений. Медленно, но верно Москва будет освобождаться от поразительных иллюзий захвативших власть провинциальных вождей, изменивших национальной истории. Безоговорочные западники не выдержат испытаний, они уступят место более принципиальным и недвусмысленным радетелям национальных интересов".
Что влечет за собой ослабление России
Россия все же сохранила немалое из наследия СССР. Вовне — место постоянного члена Совета Безопасности ООН, свободу выбора пути, образования союзов, формирования партнерских соглашений с любыми потенциальными союзниками. Внутри — ракетно-ядерный меч, созданную величайшими усилиями оборонную промышленность, систему научных исследований и всеобщего образования, медицинскую самозащиту и колоссальные ресурсы наших безграничных просторов.
Но если случится невероятное, и народ России перестанет верить в себя, отвернется от своей истории и от своей мировой роли, то само ослабление великой страны способно вызвать некий тектонический сдвиг мировой системы, чреватый революционными переменами. Переход России в разряд «отвергнутых» усиливает значимость восьми потенциальных опасностей, способных возникнуть перед Вашингтоном в глобальном раскладе сил.
1. Никогда не следует исключать неожиданно быстрого восстановления сил России. После фактического поражения в Первой мировой войне и после страшных опустошений Второй мировой войны Россия восстала, подлинно как «птица Феникс». При определенном идейном повороте и трансформации правящих сил жертвенная черта национального характера может проявить себя с удивительной силой. Слабость может уступить место решимости, а что касается мобилизационного развития, то исторически в нем равных России нет.
2. Потеря контроля над Евразией. После пяти войн (две в Европе и три в Азии), которые США вели в двадцатом веке, перед ними встает (словами главы Библиотеки конгресса Дж. Биллингтона) «по существу та же задача, которую решала Британия в предшествующие столетия в континентальных войнах: предотвратить авторитарную гегемонию одной державы над величайшей земной массой и хранилищем ресурсов. Подобная главенствующая империя маргинализировала бы и свела бы в конечном счете до положения вассалов государства, развившиеся на морской периферии в Северной Европе и Северной Америке… Если Россия обратится к скрытно-фашистскому авторитарному национализму, угрожающему ее хрупкой правящей коалиции, в то время как радикальные мусульманские государства и ленинистский колосс — Китай начинают экспансию своей мощи, то тогда двумя вероятными итогами, угрожающими демократическим государствам, будут распространение этнического и религиозного насилия югославского образца либо формирование альянса авторитарных стран против малочисленного демократического мира».
Россия граничит с регионами, представляющими первостепенную стратегическую значимость для США: Западная Европа, Персидский залив, Восточная Азия, Южная Азия. Стратегическая направленность указанных регионов, равно как и внутренний региональный баланс в них, зависят от процессов, происходящих в России. Резкое усиление или ослабление Москвы способно разбалансировать всю прежнюю, достаточно хрупкую систему внутренней стабильности в этих регионах. Маргинализация огромной России способна подвигнуть кремлевских руководителей на сознательные дестабилизирующие меры.
3. Совершенствование и распространение оружия массового поражения. Хотя «холодная война» считается оконченной и обычные вооружения России резко ослаблены, «Россия все же обладает, — напоминают американские специалисты, — способностью нанести удар по центрам населения и инфраструктуре Северной Америки; не подчиняющиеся международным законам государства могут получить, часть ее арсенала». Грандиозный ядерный стратегический потенциал России, ее неимитируемая способность быстро мобилизовать феноменальные разрушительные средства массового поражения делают вопрос глобального выживания во многом функцией понимания условий этого выживания России.
Россия является единственной страной мира, способной физически уничтожить Соединенные Штаты Америки. Согласно подписанному в Москве в мае 2002 г. Договору о сокращении стратегических потенциалов, даже через десять лет Кремль будет распоряжаться минимум 1700 единицами ядерных боезарядов стратегической доставки. (В свое время теоретик ядерного сдерживания Р. Макнамара пришел к выводу, что для уничтожения США или СССР достаточны 500 ядерных боезарядов стратегической доставки — поражение 30 процентов населения и 70 процентов промышленного потенциала.) В руках Москвы сегодня и в обозримом будущем находится орудие всесокрушающего убийственного ответного удара, неотвратимого в случае решимости отчаявшихся русских.
Россия создала эту гарантию национальной самозащиты, и она может еще долго полагаться на нее. При всех поворотах переживающей сложности национальной экономики, на вооружении России остаются в боевом составе стратегических ядерных сил три дивизии межконтинентальных баллистических ракет шахтного базирования СС-18 («Сатана») — сохраняя эти 200-тонные ракеты на боевом дежурстве до 2014 г.; и одна дивизия «тяжелых» ракет железнодорожного базирования СС-24 («Скальпель»). Ракеты СС-18 выбрасывают над районом цели до 50 боеголовок, из которых (рабочая схема) 40 могут быть ложными целями — что ставит перед американской Национальной противоракетной обороной на десятилетия вперед неразрешимые задачи. Десять боеголовок МБР имеют ядерный заряд в 1 мегатонну.
4. Характер национальной самоидентификации российского государства. Если Россия признает своими гражданами лишь тех, кто живет в ее пределах, то она явится охранительницей мирового статус-кво. Но если она не откажется от опеки 25 миллионов русских, живущих в республиках, прежде входивших в СССР, то она может стать «ревизионистской» страной. У России огромные возможности в соседних экс-советских республиках, в соседних странах православно-ортодоксального ареала, родственной цивилизационной характеристики. Прежний «второй» мир содержит немалый общий советский элемент, и если бы Россия, при определенном социально-политическом повороте, могла воззвать к некоему подобию «социального реванша», реакция могла бы быть весьма внушительной. (В 1919 г. большевики восстановили большую Россию, переведя суть противостояния в русло социальной перемены; в пятнадцати бывших советских республиках наблюдается такое цивилизационно-экономическое падение, что призыв к социальному равенству не мог бы остаться вовсе без ответа — учитывая и очевидную дискредитацию демократов первой волны, оказавшихся недостаточно стойкими перед мирскими соблазнами, перед возможностями обогащения.)
5. На фоне глобального демографического взрыва Россия может возглавить теряющий свои позиции Юг, противостоящий «золотому миллиарду» благополучных стран индустриального Севера; заменить противостояние Восток — Запад не менее ожесточенным противодействием Север — Юг, воспользоваться ожесточением маргинализированных историей стран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115