Василий Павлович Аксенов: «Всегда в продаже»

Василий Павлович Аксенов
Всегда в продаже



OCR Busya
«Василий Аксенов «Желток яйца»»: Издательство «ИзографЪ»; Москва; 2005
Аннотация В сборник включены две много лет неиздававшиеся пьесы Аксенова – "Всегда в продаже" и "Цапля". Василий Аксенов
Всегда в продаже САТИРИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ с двумя прологами и двумя эпилогами
Москва 1963 – 1977
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:Евгений КИСТОЧКИН, 30 летПетр ТРЕУГОЛЬНИКОВ, 30 летПрофессор АБРОСКИН, пожилой человекСВЕТЛАНА, его дочь, 20 летПРИНЦКЕР, 50 летМАМА ПРИНЦКЕР, его жена, 45 летБАБУШКА, очень стараОЛЛ, дочь Принцкеров, 17 летФУТБОЛИСТ, молодой-прогрессирующийИГОРЬ, 23 годаЭЛЛА, его жена, 25 летЗДОРОВЯК, вечно молод душойНЫТИК, без возрастаБУФЕТЧИЦААЛИКВИТАЛИКСЕРЕЖАБУРКАЛЛО, художникСУРОВЫЙ В ЛИЛОВОМ
Прологи и действие происходят в Москве в наши дни.Эпилоги – путешествия на НЛО. ПРОЛОГ ПЕРВЫЙ На сцене праздничный стол, вокруг стола очень тесно сидят люди. Это семейство Принцкеров и их гости. Пирушка, как видно, уже перешла в завершающую фазу. Слышны вялые вспышки смеха. ГОЛОС БАБУШКИ. Может быть, еще рыбы? В просцениуме пара танцующих, Кисточкин и Светлана Аброскина. Танцуют лихо. КИСТОЧКИН. Сразу чувствуешь, когда у тебя под рукой спортсменка.СВЕТЛАНА. Хорошо, что ты принес свои пластинки, а то можно было бы обалдеть от жратвы и сдохнуть от скуки.КИСТОЧКИН (поглаживая девушку по спине). Ну и спина у тебя, Светка!СВЕТЛАНА (иронически). Хоть бы раз сказал мне нежное слово. За столом оживление. Поднимается папа Принцкер, толстый смешной человек. ГОЛОСА. Последний тост!Сейчас Марк нас посмешит!Ой, у меня уже животики болят!Марк Борисович, просим!Света! Женя! Идите сюда!КИСТОЧКИН. Сейчас Марк опять начнет про пожары…СВЕТЛАНА. Не может быть, он говорил про них в прошлом году.ПРИНЦКЕР. Дорогие гости, желаю вам пожаров, наводнений, болезней…МАМА ПРИНЦКЕР (явно подыгрывая мужу). Марк, ты с ума сошел!ПРИНЦКЕР. Разводов, увольнений… (ликующе) избежать! Громовой хохот семейства и гостей. Все чокаются, выпивают, закусывают. БАБУШКА. Женя, возьмите к селедке масло.КИСТОЧКИН. Спасибо, я не ем масла. БАБУШКА. Как? Селедку без масла?КИСТОЧКИН (Светлане). Третий год у них столуюсь и каждый день бабка меня доводит с этим маслом к селедке.СВЕТЛАНА. Милые люди.КИСТОЧКИН (задыхаясь от смеха). Еще какие милые! Гости прощаются с хозяевами. Светлана и Кисточкин медленно танцуют. Аброскин смотрит на них, потом выключает радиолу, но молодые люди еще несколько секунд танцуют без музыки. АБРОСКИН. Светлана! Идешь домой?СВЕТЛАНА. Нет, папа, я погуляю немного с Кисточкиным. Аброскин целует руки маме Принцкер, Бабушке, дочке (комически), обнимает Марка Борисовича. На просцениум развинченной фатоватой походкой выходит Игорь и его жена Элла. ИГОРЬ (Кисточкину и Свете). Кирянства было мало. Что это за именины?СВЕТЛАНА. Зато жратва какая!КИСТОЧКИН. Одна рыба-фиш чего стоит.ИГОРЬ. Точно. Давно я так не ел!ЭЛЛА. Бедный мой муж, голодом его морят.СВЕТЛАНА. Погуляем немного, ребята?ЭЛЛА. Мне надо Нинку кормить.КИСТОЧКИН. Ну, пока! Парочки уходят в разные стороны. Проходят трое мужчин – Аброскин, Нытик и Здоровяк. ЗДОРОВЯК. Ни капли алкоголя, ни капли никотина, упорядоченная половая жизнь – вот мой секрет. Вот почему я Никогда Ничем НЕ БОЛЕЛ.НЫТИК. Надо же, такая воля…АБРОСКИН. А крылышки у вас не растут? Уходят.
Семейство Принцкеров и Футболист дружно убирают со стола, перетирают посуду. ОЛЯ (со вздохом). Какая Света стала красивая!ПРИНЦКЕР. Кажется, все было прилично. У гостей хорошее настроение, у меня тоже. (Напевает.) Еду домой я в трам-вае-е-е…БАБУШКА. Гостям понравилась моя рыба?ДОЧКА. Ты же слышала, все хвалили, только и говорили о твоей рыбе.БАБУШКА. А тебе понравилась?ОЛЯ. Ничего.МАМА (строго). Ничего – это дохлая лошадь.БАБУШКА. Что она сказала?ОЛЯ. Я сказала – ничего, рыба ничего. Марк Борисович все время напевает, он в отличном настроении. БАБУШКА. Мой муж, а твой дедушка говорил: ничего – это дохлая лошадь…ОЛЯ (Футболисту). Буль, а тебе понравилась Света?ФУТБОЛИСТ. Ничего. Все смеются. МАМА ПРИНЦКЕР. Дочь профессора, а такие вызывающие манеры, такие ужасные слова…ФУТБОЛИСТ. Студентки все так говорят.ОЛЯ. А ты откуда знаешь?МАМА. И потом эта походка… А мордочка у нее какая-то птичья.БАБУШКА (авторитетно). Зато у нее хорошее тело, это факт, а не реклама.МАМА. Если бы она вела себя прилично, никто и не заметил бы, что у нее хорошее тело. Буль, вам пора спать.ФУТБОЛИСТ. Вы не правы.ПРИНЦКЕР. Спать, Буль, спать, ведь вы же режимный спортсмен.ФУТБОЛИСТ (глядя на Олю). Вы не правы.ОЛЯ. Иди спать.ФУТБОЛИСТ. Ты не права.БАБУШКА. Спать! Спать! Футболист, угрюмо ворча, уходит. За ним уходят Бабушка и Оля. Возле стола остаются супруги Принцкер. ПРИНЦКЕР. Ну, слава богу, все прошло прилично. Скромно, но прилично.МАМА (обнимает его). Ну вот, Марк, тебе уже и пятьдесят.ПРИНЦКЕР. Полвека! Это же ужас!МАМА. И все мы живы и здоровы, и Оля уже большая, а помнишь, боялись, что не будет детей. Может быть, стоило устроить именины более пышно, в ресторане «Будапешт»?ПРИНЦКЕР. Все было вполне прилично…МАМА. Но в ресторане никогда не сделают такой рыбы. И вообще, в ресторане никогда не знаешь, чем тебя накормят.ПРИНЦКЕР. Конечно. Можно, я тебя поцелую?МАМА. Марк, какой ты стал толстый… А ведь был футболистом, как Буль, офсайдом…ПРИНЦКЕР. Инсайдом…МАМА. Ты был таким мощным, мускулы у тебя так и катались, ты носил меня на руках и в буквальном, и в переносном, а сейчас никак.ПРИНЦКЕР. Вот как? (Легко подхватывает ее на руки.) Свет гаснет. В глубине сцены возникают огни большого дома. На просцениуме освещаются фигуры Светланы и Кисточкина. Они стоят, облокотившись на прилавок продпалатки, курят, молчат. КИСТОЧКИН (начинает петь). Эту женщину увижу и немею, потому-то все никак не подхожу, ах, ни кукушкам, ни ромашкам я не верю и к гадалкам, понимаешь, не хожу… Хочешь, я выведу сейчас машину и мы с тобой помчимся, помчимся, будут мелькать огни и скорость все изменит, и мы будем ни при чем, техника будет в ответе, хочешь?СВЕТЛАНА. Дешевые номера. Куда помчимся?КИСТОЧКИН. Нет в тебе романтики ни капли. Ну, помчимся во Внуково, в Голицыно, в Сочи, куда хочешь…СВЕТЛАНА. Отпадает. Они остаются в тени, а прожектор вдруг освещает комнату Игоря и Эллы. На кровати в ночной рубашке сидит Элла, расчесывает волосы и ногой подкачивает детскую колясочку. Игорь с тихим ожесточением разворачивает раскладушку. ИГОРЬ (свистящим шепотом). Всю свою сознательную жизнь веду борьбу с этим предметом. Когда же у меня будет своя постель?ЭЛЛА. Когда поумнеешь, тогда и будет.ИГОРЬ. Значит, никогда. (Снимает брюки, садится на раскладушку и молча начинает имитировать движения джазиста, отрываясь от трубы, шепчет.) Майлз Дэвис. Импровизация в миноре.ЭЛЛА. Ложись. Проспишь на завод.ИГОРЬ. Ты забыла? Завтра я в вечернюю.ЭЛЛА. Тогда пойдешь утром в молочную кухню.ИГОРЬ (со вздохом откладывает трубу, гасит свет). Эх, какая лажа… В темноте начинает пищать ребенок. Фигура Эллы в белой длинной рубашке маячит возле кроватки. ЭЛЛА (поет). Засыпай, мой милый чудный бэби, исчезай, печали след… Игорь, импровизируя, подпевает ей, ребенок затихает. Элла ложится. ИГОРЬ (шепчет). Элка, помнишь, как мы встретились с тобой в «Шестиграннике»? Я солировал и вдруг увидел, что ты стоишь прямо возле эстрады и смотришь на меня и отказываешь всем чувакам. И в тот же год мы поехали с тобой на юг, на халтуру. Помнишь, как было на юге?ЭЛЛА. А сейчас я какая стала противная, правда? Гадкая стала и некрасивая, не тот кадр…ИГОРЬ. Ты все такая же, только время – стало другое. Все тогда было просто – дуй в трубу и киряй, вот и вся забота, а сейчас думать надо обо всем, и мы уже стали не такими веселыми… Освещается кабинет профессора Аброскина. Аброскин вдвоем с Нытиком за бутылкой коньяку. АБРОСКИН. Вы хоть немного знаете этого Кисточкина? Что он за человек?НЫТИК. Женю Кисточкина? Прекрасно знаю. Здоровый молодой человек, еще два года назад выступал в соревнованиях по самбо, сейчас весь в журналистике. Типичный представитель родившихся в сорочке, знаете ли, не то, что я; 30 лет, прекрасная внешность, чудная должность, заработок, перспектива, своя машина, девушки, какие девушки… Ах, профессор, я сегодня откровенничаю – всю жизнь мечтаю о таких девушках, хотя бы об одной, а у него их столько! (Замечает выражение лица Аброскина.) Ой, простите, я хотел сказать, что Кисточкин очень искренний человек, но знаете, современная молодежь… Ну, конечно, ему пора уже остепениться.АБРОСКИН. Да мне-то что? Думаете, меня волнуют его отношения с моей дочерью? Ничуть. Меня научили относиться ко всему философски.НЫТИК. Правильно, я тоже только в этом нахожу утешение.АБРОСКИН. В чем?НЫТИК. В философии.АБРОСКИН (хмелея). Вы вообще знаете, кто вы? Вы – паста!НЫТИК (потрясен). Паста?АБРОСКИН. Вас намазывает всяк кому не лень. Идите от меня, пить не умеете.НЫТИК. Простите.АБРОСКИН. Какую философию вы исповедуете? Махизм, монизм, буддизм? Может, вы ницшеанец?НЫТИК. Нет-нет, вы не думайте, я ничего плохого… Я правильно исповедую… Вы меня неправильно поняли.АБРОСКИН. Вы мне не компания. Я и один проживу. Проваливайте, паста! Мне надо подумать, у меня завтра доклад… Нытик уходит. АБРОСКИН (кружит по комнате с бутылкой в руке). Надо подумать, надо подумать обо всем – и о пасте, и об ее потребителях, о девушках и об их друзьях… Что это за судьба – обо всем думать? Затемняется комната Аброскина и освещается кровать, на которой ворочается, отходя ко сну, Здоровяк. ЗДОРОВЯК (напевая сквозь сон). Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна… (Глубоко дышит, бормочет.) Вдох, выдох, вдох, выдох. Глубокое и размеренное дыхание – вот мой секрет. (Засыпает.) Затемняется кровать Здоровяка и освещается кровать Бабушки Принцкер. Бабушка лежит и задумчиво смотрит на Олю. Оля возле туалетного столика расчесывает волосы. БАБУШКА. Дедушка любил ходить по ресторанам. В мирное время в Вильне был Клуб людей интеллигентных профессий. Мы начинали там свой вечер при свечах, а потом ехали на извозчике в залитые светом рестораны и часто встречали утро в каком-нибудь кафе-шантане. (Поёт.) Владеть кинжалом я умею, я близ Кавказа рождена… Оля, почему у меня сегодня какое-то интимно-лирическое настроение?ОЛЯ. В воскресенье после игры мы едем с Булем в кафе «Аэлита».БАБУШКА. Правильно, а маме скажи, что идешь в гости к школьной подруге. У мамы странные взгляды на молодежь.ОЛЯ. А думаешь, я хочу идти с Булем?БАБУШКА. Это что, намек?ОЛЯ (с лихорадочной быстротой). Бабушка, а правда, Света очень-очень красивая?БАБУШКА. Это что, намек?ОЛЯ (странно возбужденная, ходит вокруг кровати, поет). Еду домой я в трамвае-е-е… Бабушка следит за ней, покачивая головой. Затемнение. Слышен смех Светланы. Она по-прежнему на авансцене вместе с Кисточкиным. КИСТОЧКИН. Можешь смеяться, но ты для меня, как ветер, я без тебя скоро увяну, у меня ведь августовский срок, а ты – это ветер с теплым дождем… (Светлана уже не смеется, он обнимает ее и привлекает к себе.) Без меня тебе тоже туго, потому что ветру нельзя без листьев, а я – тяжелые августовские листья…СВЕТЛАНА (хрипло). Нет, не могу, пусти!КИСТОЧКИН (сорвавшись). Мещанка, тебе что, штамп нужен в паспорте?СВЕТЛАНА (взяв себя в руки). Ну-ка, пусти, поэт! Вырывается и уходит четким, деловым шагом. КИСТОЧКИН. Такая лирика пропала зря! Медленно бредет по просцениуму, насвистывает, останавливается в центре, поворачивается спиной к залу, освобожденно потягивается. За ним окна большого дома. Одно за другим окна гаснут, дом выплывает из ночи мрачным романтическим силуэтом. Слышен чей-то храп, писк ребенка, стук будильника, обрывки уже слышанных нами разговоров. КИСТОЧКИН. Засыпает жилмассив, кооператив и коллектив. Спят мои пупсики, а в них идут необратимые процессы, облысение и склероз. Накушались, подсчитали, сколько дней до получки, прочли мой фельетон и бай-бай… Спите, пупсики, спите, труженики, светики-пересветики… По просцениуму проходит Суровый в Лиловом, останавливается, глядит на Кисточкина. Тот медленно к нему поворачивается и смотрит на него выжидательно. СУРОВЫЙ. Тра-та-та, тра-та-та, мы возьмем с собой.КИСТОЧКИН. Кота.СУРОВЫЙ. Чижика…КИСТОЧКИН. Собаку.СУРОВЫЙ. Петьку…КИСТОЧКИН. Забияку.СУРОВЫЙ. Обезьяну…КИСТОЧКИН. Попугая.СУРОВЫЙ. Вот компания какая! Раскланивается с Кисточкиным, уходит. Тот смотрит ему вслед.
ЗАНАВЕС ПРОЛОГ ВТОРОЙ Та же площадка перед домом, что и в прологе. Слева на авансцене закрытая еще продпалатка – стеклянный ларек. Справа – столик летнего кафе с поставленными на него ножками вверх стульями. Рассвет. Огибая продпалатку, выходит человек в старой кожаной куртке, в протертых джинсах, тяжелых ботинках. Это Треугольников. ТРЕУГОЛЬНИКОВ (останавливается, смотрит на дом). А вдруг он женился? Это здорово усложнит мою задачу. В квартире у него, конечно, полный модерн, и жена-красавица крутит хула-хуп. А может быть, сейчас уже не крутят хулахуп?… А в Москве многое переменилось – милиция теперь в белых портупеях! (Подходит к столику, снимает с него стул, садится.) Все еще спят, я мог бы подождать во Внукове. Не терпится покончить… Что там рассусоливать и мямлить? В моем возрасте нужно уже уметь а-на-ли-зи-ро-вать воспоминания. Тем не менее сейчас я могу позволить себе роскошь еще раз вспомнить его юность и его геттингенскую душу, потому что его юность – это моя юность, и вспомнить то, что было позже, весь тот запал и хриплые споры о нашей молодости, о эти взбалмошные споры, и то, какими мы стали в результате, молчунами и усмешниками, все это я могу вспомнить. И даже можно вспомнить прошлогодние тридцать минут в Певеке, коктейль «Северное сияние», который мы успели выпить, его поразительную говорливость и то, как он откладывал в памяти разные жизненные наблюдения, и как радовался по поводу будущих очерков, и как засыпал меня заграничными впечатлениями, будто дразнил… Подонок Кисточкин! Он замолкает и остается на своем стульчике в правом углу авансцены, курит, безучастно смотрит в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8