Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
Аннотация
В этом увлекательном историко-приключенческом романе вы познакомитесь с событиями, которые произошли в Дании в далеком XVII веке. В ту пору Дания часто подвергалась нападениям со стороны Швеции и ее наемников. Об одном из эпизодов этой борьбы, в которой особенно активное участие принимал Свен — его часто называют датским Робин Гудом — и его отряд энгов, и рассказывает роман классика датской литературы Карита Этлара.
Карит Этлар
Предводитель энгов
В ЛЕСУ
В южной части Зеландии, на маленьком полуострове, который выступает в море между заливом Престё и побережьем Стеге, и по сей день сохранились развалины старинной крепости. По преданию, заложил ее морской разбойник Йофне, в честь которого она и была названа Йофнесховед, то есть «Голова Йофне», а позже — Юнгсховед, или «Голова юноши». Грубоватая простота постройки, узкие продолговатые окна, узкие двери и бойницы в массивных стенах и в особенности рвы и валы, с трех сторон окружавшие замок, казалось, подтверждали справедливость народной молвы. Со стороны моря замок в летнюю пору был скрыт буковым лесом. Морской ветер безжалостно обламывал в нем верхушки самых высоких деревьев. А осенью, когда листва облетала, сквозь голые стволы там и сям проглядывали крестьянские лачуги, стоявшие на окраине поселка Ставербю.
Подальше от берега Юнгсховедский лес смыкался с Эрремандсгордским лесом, окаймляя узкий фьорд, глубоко врезавшийся в сушу. Под раскидистыми ветвями дубов и буков всегда царил сумрак, а пробраться между стволами было почти невозможно — так густо разрослись ольшаник и кусты ежевики. Только в двух местах в чаще леса виднелись светлые прогалины. Одна вела в сторону замка Юнгсховед: здесь дорога поднималась вверх по крутому склону, и деревья были повалены ветром, потому что дожди и оттепели подмыли землю у их корней. У самого берега лес был огорожен частоколом, а поодаль стояла крестьянская хижина, прозванная охотничьей сторожкой. Вторая прогалина находилась в глубине леса — она окружала маленькое озеро с крутыми берегами, заросшими тростником. На одном из берегов возвышался могильный курган, поросший папоротником и обложенный камнями. Кроны деревьев отражались в зеркале воды, в зарослях тростника обитали болотные утки, вокруг царила ничем не нарушаемая тишина. Окрестные жители никогда не задерживались у озера, а если егерям из замков Юнгсховед и Эрремандсгорд по приказу господ приходилось идти лесом после захода солнца, они предпочитали сделать крюк, лишь бы обойти курган стороной.
Однажды в начале зимы 1657 года лес вокруг Юнгсховеда и Эрремандсгорда огласился лаем собак, выстрелами, звуками рога — тем беспорядочным шумом, который обычно сопровождает веселую охотничью кавалькаду. Еще с раннего утра крестьяне, которых назначили загонщиками, прочесали лес, чтобы выгнать дичь из чащи на более открытые места, где собрались охотники. Все дело было в том, что накануне к владельцу замка Юнгсховед — ленсману Йоргену Редцу пожаловали знатные гости.
В замок приехала супруга датского короля Фредерика Третьего, королева София-Амалия.
После того, как ригсдаг, собравшийся в Оденсе, решил продолжать войну со Швецией, король направился в провинцию Сконе, на границах которой датская армия воевала с генералом Стенбуком. Но вскоре Фредерик получил известие о том, что воинственный шведский король Карл Густав неожиданно начал стремительное наступление в Голштинии и Ютландии. Датские войска тотчас были переправлены из Сконе на острова Зеландию и Фюн, чтобы прикрыть их от врага. Сам король отплыл из Фальстербу в Престё, где было решено строить оборонительные укрепления. А королева тем временем выехала со своей свитой из города Ибструп, на севере Зеландии, чтобы встретиться со своим супругом в замке Юнгсховед. Король еще не успел прибыть в замок, и, чтобы время прошло быстрее, королева выразила желание поохотиться в окрестном лесу.
Из глубины леса к озеру у могильного холма сбегала маленькая тропинка, дальше она шла берегом узкого фьорда, который был упомянут выше и назывался Норет. У этой тропинки, притаившись позади векового дуба, сидел на корточках человек. Его ружье с необычно длинным стволом было прислонено к дереву, а сам он, низко пригнувшись к земле, напряженно всматривался в заросли.
Взгляд маленьких живых и черных глаз этого человека казался на редкость проницательным. Высокий и широкий лоб свидетельствовал о мужестве и честности, хотя, пожалуй, игравшая на губах человека улыбка, лукавая и хитрая, отчасти ставила под сомнение это последнее его свойство. Человек был смугл и черноволос, впрочем волосы его были почти совсем скрыты ярко-красной вязаной шапкой. На нем была куртка из недубленой овчины, вывернутой мехом наружу, и короткие холщовые штаны. Обувь ему заменяли куски воловьей кожи, обмотанные шнуром. Подпоясан он был кожаным ремнем, за который был заткнут нож с широким лезвием.
Много часов подряд просидел человек за дубовым стволом, не меняя своей неудобной позы. Тем временем небо на западе стало окрашиваться в густые темно-красные тона — это солнце опускалось за лес. Часы на церкви в Аллерслёве пробили пять. А человек сидел все так же молчаливо и неподвижно. Вдруг в кустах что-то зашелестело. Человек мгновенно вскочил и, схватив ружье, стряхнул пепел с фитиля на курке. И тут же из кустарника легкими стремительными прыжками выскочил самец косули. Он поднял голову, огляделся по сторонам, повернулся и снова бросился в чащу по тропинке, изгибы которой тотчас скрыли его от пытливого взгляда охотника.
Тогда человек поднялся во весь рост, сорвал буковый листок и, прикрыв им рот, несколько раз подряд издал возглас, напоминающий крик косули, призывающей самца в пору листопада, — крик, которому так умело подражают охотники.
Хитрость охотника увенчалась успехом. Человек улыбнулся и, снова схватив ружье, присел позади ствола; шорох листьев предупредил его о том, что самец возвратился. Он медленно спускался к тому месту, где прятался человек, но тот был так же неподвижен, как ствол, за которым он укрылся. Животное прошло мимо ствола. Раздался выстрел, многократно повторенный эхом на холмах, окружавших озеро, — самец рухнул на землю. А стрелок прежде всего швырнул ружье в кусты, а потом уже бросился к убитому зверю и, оттащив его подальше от тропинки, стал засыпать пожухлыми листьями.
— Тебе — горе, а мне — удача, — бормотал он. — Что поделаешь! Есть хочется каждому, и бедняку не меньше других. А сеном сыт не будешь! Сейчас я сооружу тебе славный могильный холм, лежи здесь до вечера, пока твои господа не разойдутся по домам. Только бы Свен ни о чем не проведал, он шутить не любит, и рука у него тяжелая.
Приговаривая так, охотник засыпал убитую косулю ворохом листьев, ружье спрятал в дупло дуба, потом обернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился и прислушался. И тотчас на тропинке показался человек. Он шел прямо навстречу охотнику.
— Эге! — пробормотал охотник. — А вот и Свен Поульсен, легок на помине!
Свен Поульсен был рослый, широкоплечий человек. Одежду его составляли темно-зеленая суконная куртка, желтые штаны из оленьей кожи и коричневые кожаные сапоги. За поясом торчал охотничий нож, на правом плече висело ружье.
Едва завидев приближающегося человека, охотник воскликнул самым приветливым голосом:
— Добрый вечер, Свен, да хранит тебя бог!
— А о тебе пусть пекутся черти, Ивер, после того что ты сейчас натворил, — ответил Свен. — Будто ты не знаешь, что тот, кто промышляет браконьерством в здешних лесах, да еще в день, когда в Юнгсховеде охотится ее величество королева, может поплатиться жизнью за свои проделки.
— Боже меня сохрани, Свен! — воскликнул Ивер, придав своему лицу самое простодушное выражение. — У меня и в мыслях не было стрелять запрещенную дичь, ты же сам видишь, у меня и ружья с собой нет.
— Сдается мне, если хорошенько поискать, оно отыщется. Уж не думаешь ли ты, что я не узнаю выстрела из моего собственного ружья, которое я тебе подарил.
— А все же это стрелял не я, — стоял на своем Ивер, обрадованный тем, что Свен настроен куда более добродушно, чем он опасался. — Я пришел сегодня в лес, чтобы набрать ягод можжевельника для знахаря из Престё, который варит из них свои целебные снадобья.
— А что это за пятно? — спросил Свен, показав на следы крови в том месте, где упал убитый зверь.
— Хочешь верь, хочешь нет, но у меня вдруг пошла носом кровь, да такой она хлынула струёй, что я еле ее унял.
— А эта куча листьев откуда взялась? — продолжал Свен, указывая на ворох листьев, под которыми была спрятана туша косули;
— Ну, раз уж ты ее заметил, — с плутоватой улыбкой ответил Ивер, — делать нечего, придется покаяться. Ты угадал — я застрелил маленького козленочка. Мой грех, не стану отпираться.
Свен подошел к куче листьев и поворошил ее прикладом своего ружья — показались ветвистые рога. Ивер понял, что дольше хитрить бесполезно. Он набрался храбрости и воскликнул тоном, в котором не осталось и следа былой униженности:
— Да! Я застрелил косулю! Но с чего ты взъелся на меня, Свен! Ты мой зять и не хуже меня знаешь, каково приходится бедняку вроде меня. Я должен как могу добывать себе пропитание. Мне нечего есть.
— Сам виноват, — горячо возразил Свен. — Если бы ты занялся делом, к которому я приспособил тебя накануне майского дня, тебя взяли бы егерем в Юнгсховед и были бы у тебя теперь и кров и пища. Но ты сбежал и отправился скитаться неведомо где со всяким сбродом.
— Правда твоя, — подтвердил Ивер уже более серьезным тоном, — но ты должен простить меня, Свен. Ах, дорогой мой зять, ты представить себе не можешь, что творится со мною каждый год, как только в воздухе запахнет весной. Едва проглянет солнце и запоет жаворонок, я бы так и полетел, как птица. Не сидится мне на месте, меня тянет в дорогу следом за такими же бродягами, как я. Так было с малолетства и, видно, будет до той поры, пока ноги не откажут меня носить. Да что об этом толковать! Ты сделан из другого теста, ты честнее и лучше меня. Позволь же мне забрать убитую косулю, чтобы я мог наесться досыта, а сам ступай к своим друзьям. У каждого из нас своя дорога, Свен. Тебе выпал сегодня хлопотливый день — ты ведь главный загонщик ее величества королевы. И его милости благородного рыцаря Кербица, — добавил Ивер с насмешливой улыбкой.
— Откуда ты знаешь рыцаря Кербица?
— Как же мне его не знать, когда мы с ним брели по одной дороге в ту пору, когда он явился сюда из Саксонии без гроша в кармане.
— Откуда ты знаешь, что он был без гроша?
— Как же мне этого не знать, когда я сам взял у него несколько последних скиллингов.
— Ты украл их, Ивер?
— Украл, Свен! Цыгане, среди которых я долго жил, не обучили меня другому ремеслу. Украл, потому что мне нужны были деньги, а еще потому, что такой у меня нрав. Не хмурься, с тех пор как ты просил меня отстать от этой дурной привычки, я ни разу больше не согрешил. Ну, а теперь, раз я тебе во всем признался, пора мне взять мое ружье, а то еще оно, чего доброго, заржавеет в дупле. — С этими словами Ивер извлек свое ружье из тайника. — Черт возьми! Дай же мне руку, Свен! Здесь нас никто не видит, и никто не узнает, что ты считаешь своим другом такого ничтожного и лишенного чести человека, как я.
Свен протянул Иверу руку, тот пожал ее, повернулся, быстро зашагал прочь и скрылся в лесной чаще, а Свен двинулся в другую сторону, туда, откуда доносился шум охоты.
Между тем как раз в ту минуту, когда загонщики приблизились к опушке леса, где их ждали стрелки, па лесной тропинке показался дикий кабан. А на опушке был разостлан большой темно-зеленый ковер, и на нем поставлены три походных стула для королевы и двух ее спутников — рыцаря Кербица и драгунского капитана Кая Люкке.
Едва кабан показался на тропинке, вокруг засвистели пули. Но ни одна не настигла зверя; во всяком случае, он продолжал своп бег.
Увидев, что кабан здрав и невредим, королева быстро поманила к себе конюшего, который стоял поблизости, держа под уздцы ее коня, и воскликнула, обращаясь к Кербицу и Каю Люкке:
— На коней, господа, на коней! Что, если мы пристрелим зверя на бегу? Может, это внесет разнообразие в сегодняшнюю охоту.
Заметив знак, поданный королевой конюшему, Кай Люкке проворно бросился к королевскому коню, чтобы опередить рыцаря Кербица и подсадить королеву в седло. И началась скачка по лесу, которая была королеве по душе куда больше, чем охота с загонщиками.
Кабан мелькал вдалеке среди голых стволов, словно дразня королеву. Она все сильнее пришпоривала коня, легко и ловко объезжая или преодолевая препятствия, которые встречались на пути. Ее щеки разгорелись, вуаль развевалась по ветру. Кай Люкке, у которого конь был лучше королевского, скакал следом за Софией-Амалией, умышленно отставая от нее на несколько шагов. Рыцарь Кербиц тоже отставал от королевы, но не из столь рыцарственных побуждений — по его напряженному лицу было видно, что скачка не доставляет ему никакого удовольствия. Но вдруг у него забрезжила надежда, что гонка подходит к концу, потому что вдалеке показалась довольно широкая и глубокая река, которая приводила в движение мельницу в Тюбеке и потом впадала во фьорд Норет. Кабан одним прыжком перемахнул на другой берег, королева хотела сделать то же, по ее конь как вкопанный остановился у воды. Дважды повторила королева свою попытку, но оба раза конь упирался передними копытами в землю и не двигался с места.
— Если ваше королевское величество снизойдет выслушать своего недостойного слугу, — по-немецки заговорил Кербиц, потому что королева не понимала никакого другого языка, — я позволю себе дать вашему величеству совет. Не стоит искушать судьбу и пытаться перепрыгнуть реку в столь широком месте, внизу река гораздо уже и течение у нее не такое бурное, там можно было бы поискать брода.
— Нет, рыцарь, — пылко возразила королева. — Мне не по вкусу ваш благоразумный совет. Впрочем, вы можете поступить как вам угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34