С большой враждебностью говорили о командире «Бевезье», виновном в том, что темной ночью он держался слишком близко от берега, на котором не было маяка и близ которого погибло уже несколько судов.
– Мне казалось всегда, – заметила скромно и рассудительно хозяйка дома, – мне всегда казалось, что в подобных случаях вы можете измерять глубину с помощью лота?
Л'Эстисак поклонился:
– Сударыня, ничто не может быть справедливее ваших слов, и вы делаете честь вашим преподавателям практической навигации. Если бы командир «Бевезье» поступил так, как вы советуете, он бы спас свое судно. Но по чрезвычайно показательной забывчивости ни этот человек, ни военный совет, которому было поручено это дело, не вспомнили, что на борту каждого из принадлежащих Республике судов имеются лоты! Одной из этих девочек следовало бы провести ночь накануне суда в постели одного из судей: и забывчивость, о которой идет речь, была бы исправлена, хочу сказать – наказана.
Жанник засмеялась и пожала плечами.
– Смею вас уверить, что это так! – настаивал на своем герцог. – Ведь вы знаете, что истина имеет обыкновение глаголить устами младенцев. И по этому поводу следует даже поцеловать означенные уста, с должным почтением.
И он поцеловал уста Жанник.
С сахарницей в одной руке и с чашкой в другой, Селия подошла к Пор-Кро, жениху:
– Два куска сахара, сударь?
– Один, прошу вас.
Она подала ему чашку, он поблагодарил ее:
– Не девица, а совершенство! Дьявол! Мне хочется послать к вам мою суженую: вы поучили бы ее. Вообразите, позавчера она самым скромным образом оросила колени одной почтенной дамы двумя литрами оранжада со льдом!..
Селия засмеялась:
– Господин Пор-Кро, мне хочется сказать вам сразу ваша суженая, не совсем верю в ее существование!..
– Отчего же?
– Вы слишком много распространяетесь о ней.
– Та-та-та!.. Это очень забавно!..
Он взял сахарницу из ее рук и сам поставил ее на стол. Он поставил на стол также и свою чашку, позабыв выпить ее, и возвратился к Селии:
– Дайте мне вашу руку, – сказал он, – я хочу погадать по ней. Вы провинциалка, дитя мое: это написано здесь. Провинциалка из Парижа, говорите вы?.. Пусть так. Париж не меньше провинция чем Лион, Марсель, Бордо или Загоняйгусынск… Итак, вы провинциалка, и вы еще не освоились с нравами нашей тулонской столицы. Но утешьтесь, это придет со временем.
Он прижался губами к влажной ладони и сказал:
– Поэтому вам, как провинциалке, кажется необычайным, что человек, который собирается жениться, спрашивает совета и мнения у дамы полусвета, которая была некогда его любовницей. Вам этот человек кажется смешным с головы до пят и, что много хуже, – неприличным от пят до головы: я даже готов держать пари, что вас страшно шокировало то обстоятельство, что в этом обществе «дурных женщин» вам пришлось услыхать имя чрезвычайно чистой девушки!.. Не пожимайте плечами: все это совершенно очевидно!.. Но не думайте, девочка, что я потешаюсь над вами. Совсем напротив, ваше возмущение прелестно, трогательно. Но только вы не правы, а я прав. Вы сказали себе: «Вот гадкий человек, который сегодня вечером будет ухаживать за невинной девочкой, а за чаем смеялся над ней у «потаскушки»!». Это неверно, дорогая моя! Я всего меньше насмехаюсь над моей невестой. И исключительно ради нее – да, ради этой бедной невинной девочки – я самым серьезным образом спрашивал мнения Жанник насчет того, каковы наши шансы быть счастливыми или стать несчастными, мнения Жанник, оттого что Жанник, что бы ни думали о ней все парижане, лондонцы, марсельцы и прочие варвары, вовсе не «потаскуха». Мы люди воспитанные, и мы совсем иначе относимся к нашим маленьким подружкам. А она, – он мигнул на хозяйку дома, – а Жанник, без сомнения, очаровательная женщина и нисколько не ниже девицы X ни по уму, ни по сердцу. И клянусь вам, что я не больше испытываю угрызения совести, называя сегодня Жанник имя девицы X, чем буду испытывать завтра, называя девице X имя Жанник. Кто может лучше знать меня и лучше оценить мои качества будущего мужа, чем умная и проницательная подруга, чьим любовником я был не больше полугода назад? Селия глядела на офицера, широко раскрыв глаза.
– Quod erat demonstrandum! – закончил он, еще раз целуя ее руку, которую он не выпускал все это время.
– Три такие лекции, и вы будете тулонкой до мозга костей.
Голос Фаригулетты, голос вырвавшейся на свободу школьницы, тоненькая струйка уксуса, прозрачного и терпкого вместе, звенел, сопровождаемый возгласами:
– Не знаю, который был час, девять или десять, наверно, не было еще полудня. Я спала, как камень, одна: мой мичман удрал рано утром, чтоб захватить шлюпку. Вдруг тук-тук-тук!.. Целый град ударов ногой в мою дверь!.. Я выскакиваю из постели, почти нагишом. Бегу отворять. Я подумала: верно, пожар, или землетрясение… И что же!.. На моем пороге я вижу двоих «отметчиков»: «Вы Мария Мурен»? Я чуть не упала!.. Вы понимаете: Мария Мурен мое настоящее имя. И ни одна душа не знает его здесь. Я не из Тулона: я «иностранка из других краев». Из Бандоля. Самый пакостный из «отметчиков» кладет мне на плечо свою лапу: «Ходу! идем в участок, и не брыкаться!» Это были два нравственных, и они пришли меня арестовать. Я сразу же поглупела, как целое стадо индеек, и, вместо того чтобы протестовать, звать на помощь, как-нибудь отбояриться, а закон был на моей стороне, это ясно как день, я ударилась в слезы, и только всего и прошу, чтобы мне позволили надеть юбку и захватить с собой Буль де Сюиф, моего терьера. И вот мы на улице. Можете вообразить, как мне было стыдно: я не одета, не причесана, и два «отметчика» держат меня за руки, как воровку. Слава Богу, идти было недалеко. Мы приходим в участок. Там был комиссар. Владыка небесный! Мне показалось, что я возвратилась к моим родителям, где из четырех слов три были грубые!.. Знаете ли вы, что первым делом крикнул мне этот «комиссар»? – «Наконец-то попалась мне одна из них! И они еще смеют иметь собак, эти собаки!» И пошел!.. Чего только я не услыхала… Короче говоря, он наконец зовет нравственных и приказывает отвести меня – отгадайте, куда? В особый квартал. Чтобы меня подвергли осмотру вместе с тамошними женщинами. Я думала, что уже все кончено и что мне дадут билет. К счастью, в последнее мгновение мне пришла в голову блестящая мысль. «Простите, – говорю я комиссару, – простите! Я спала тогда и не все поняла. У ваших людей был ордер, чтоб войти ко мне?» Он снова начинает ругаться: «Ордер, чтоб войти к такой твари, как ты? Вот еще!..» Но я помнила, что мой мичман как-то говорил мне: «У них не было ордера? Хорошо! Это доставит большое удовольствие моему другу, когда я расскажу ему это… Да, моему другу господину Тенвилю, редактору „Маленького тулонца“»… Это было почти правда – то, что я говорила: мы с ним обыкновенно проводили две ночи каждые две недели, и Тенвиль был так мил, что обещал помочь мне, если у меня будут какие-нибудь неприятности. Ну, дети мои! Едва услышав это имя, имя Тенвиля, комиссар побледнел. И сразу же предложил мне сесть!.. Четверть часа спустя все было в порядке. Вместо того чтоб тащить меня на «осмотр», послали агента за справками в редакцию «Маленького тулонца». Тенвиль черкнул пару слов. И меня сейчас же отпустили! Ну не счастливо ли я отделалась, а?!
Женщины заволновались. Л'Эстисак прервал их:
– Самое замечательное, – сказал он холодно, – это то, что 14 июля 1789 года банда фанатиков взяла приступом Бастилию из протеста против произвольных арестов, которые, как всякий знает, были позором старого строя.
Женщины все вместе покачали головами. Да, это было замечательно, и Л'Эстисак был прав. Но у них не хватило смелости шутить по этому поводу. И Жанник выразила общее их мнение:
– И все-таки, – прошептала она, – трудно жить так, вечно преследуемой, загнанной, травимой, как дикий зверь, как волк!..
Она задумалась. Потом внезапно сказала:
– Пор-Кро! Пор-Кро! Женитесь.
Тот даже привскочил:
– Тут же? – спросил он. – Немедленно? Без разговоров? Уж не история ли Фаригулетты внушила вам этот вердикт?
– Черт возьми! Да!..
Он удивился:
– Объясните?
– О! – сказала она, – я никогда не умела давать объяснений! Но я вполне убеждена в том, что говорю: женитесь! Так будет лучше.
Он спросил ее:
– Так, значит, вы полагаете, что я буду счастлив? Что мы будем счастливы, девица X и я?
Она поджала губы.
– Почем я знаю. Быть может – да, быть может – нет.
– Но тогда?
– Во всяком случае, вы будете менее несчастны, и вы, и она, чем если вы не поженитесь.
– Если уж непременно предстоит быть съеденным, и речь идет только о том, какую выбрать подливку.
– Нечего смеяться, оттого что только об этом и идет речь!
– Я больше не смеюсь. Смеяться больше не над чем. Кроме того, я слишком заинтригован. Эта Фаригулетта, которая решает вопрос о моем браке тем только, что сцепилась с полицией.
Л'Эстисак, который продолжал сидеть возле своего ствола сосны, изрек афоризм:
– Черт! Если бы Фаригулетта была в состоянии брачного сожительства, полиции никогда бы и в голову не пришло связываться с Фаригулеттой.
– Даже, – добавил один из присутствующих, – если бы Фаригулетта, в качестве замужней женщины, вела себя настолько же дурно, насколько Фаригулетта ведет себя хорошо на положении дамы полусвета.
Фаригулетта энергично подтвердила:
– Черт возьми! Все прекрасно знают, что замужние женщины – это черт знает что такое и они всегда норовят отбить у нас любовника, так что никто и пикнуть не посмеет! Жизнь чертовски несправедливая штука.
Она покачала головой и поджала губы. У нее был вид старой дамы, которая много видела на своем веку и чьи иллюзии давно исчезли одна за другой перед превратностями судьбы. И эта гримаса на ее пятнадцатилетней мордочке была страшно забавна.
Пор-Кро, кандидат в мужья, повернулся к Жанник.
– Ладно, – сказал он. – Вы слышали, надеюсь? «Все замужние женщины черт знает что такое!..» Так вот на ком вы хотите меня женить!
Жанник засмеялась и, как всегда, смех ее перешел в кашель.
Наконец она была в состоянии говорить:
– Да, – сказала она, – да! Вот на ком я и хочу заставить вас жениться. Оттого что, как вам уже разъяснил Л'Эстисак, история с Фаригулеттой – хороший урок для нас всех. Видите ли, голубчик Пор-Кро, хорошо живется только женатым людям. Варенье достается им, а черствый хлеб – холостякам!.. Не оставайтесь же холостяком, если можете стать «замужним человеком»! И хватайтесь за первый же случай. Девица X как раз по вас, друг мой. Она мила, спать с ней вовсе не будет неприятно, для вас в особенности, оттого что вы умеете спать с женщиной не грубо: ведь мы научили вас этому, мы, собаки, твари, как называл нас Фаригулеттин комиссар. Девица X пожнет плоды наших уроков. Когда у нее будут какие-либо прихоти, вы вспомните о наших прихотях, о прихотях собак и тварей. Вы не будете жестоки и эгоистичны. И вы как-нибудь проживете вдвоем. Женитесь, Пор-Кро!
– Дьявол! Нечего сказать, хорошо вы ободряете человека, только не слишком!.. Но вот что меня занимает: если брак, какой бы то ни было брак, представляется вам столь желательным, отчего вы сами, Жанник, не пытались выйти замуж?
– Я?
– Вы! У вас не раз был к тому случай, это мы все прекрасно знаем. Три или четыре раза дело было только за вами: вам стоило только захотеть. И вы не захотели.
Она всплеснула своими прозрачными руками и снова уронила их на креп своего кимоно:
– Дело было только за мной, быть может! Но ведь существует пословица: где козу привязали, там ей и травку щипать. А меня, друг мой, привязали вместе с другими холостяками.
Л'Эстисак оставил свое кресло зеленой травы и спинку из коры дерева. Он подошел к креслу Жанник, наклонился над ней и коснулся губами бледного лба девушки. Большая ассирийская борода эбенового дерева с инкрустацией из меди хотела, казалось, перелить немного своей силы в это хрупкое, слабое, бессильно распростертое тело.
– Щиплите травку, козочка!.. Так мило, мило, что вы не бросили нас, людей черствого хлеба.
Она запустила пальцы в длинные пряди, иссиня-черные и рыжие:
– Нет!.. Не мило, а благоразумно. Разве может выйти замуж та, кто родилась в грязной конуре в Рекуврансе от прачки и от портового рабочего, которые постоянно бывали пьяны три дня в неделю? Не может, не смеет!.. Конечно, если только она не захочет взять портового рабочего, сама стать прачкой, напиваться три дня в неделю, жить в грязи, среди драк и побоев – совсем так, как моя мать. Какова мать, такова дочь! Но видите ли! у меня не было призвания к этому: мне не нравились ни пинки ногой, ни град ударов веревкой, сложенной вчетверо. И я любила мыть лицо почти каждый день. Очевидно, я не была создана, чтобы стать порядочной женщиной. Я плохо кончила: у меня были любовники – офицеры, моряки, и они научили меня быть чистой, быть воздержанной, быть ласковой, не ругаться, читать, думать, всем порокам, не так ли!.. А что касается того, чтоб выйти замуж за одного из этих любовников и в благодарность за его уроки наградить его теми тестем и тещей, про которых я вам рассказала, – нет!.. Это было бы не слишком честно.
Последние лучи солнца окрасили пурпуром красноватые стволы похожих на зонтики сосен. Ночь стремительно надвигалась на весь рейд, гоня перед собою лиловые и зеленоватые сумерки. В усиливающейся тьме внезапно подул декабрьский ветер. Л'Эстисак властно поднял на руки больную и унес ее с лужайки в дом.
Было много поцелуев, потом все вместе ушли. Герцог один остался, оттого что он поселился на Голубой вилле, «экономии ради», как он говорил без тени улыбки. Кроме того, он уверял, что болен и прописал себе режим – режим Жанник.
И Жанник, которую покорила эта трогательная нежность, решилась, ради здоровья своего друга, следовать предписаниям врачей.
Маленький пароходик с желтой трубой спешил при свете звезд. Эскадренные броненосцы, сверкая разноцветными огнями: белыми, красными, зелеными, – казались архипелагом из драгоценных камней.
Селия, полусклонившись, сидела подле трапа, опираясь на борт, и смотрела в темноту.
– О чем вы думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31