А это строжайшее условие поставил Святейший престол в Риме, в противном случае церковь не признает выборы действительными.
Оба повторили одну и ту же пространную речь, которую некогда отбарабанил архиепископ Торир, один за другим повторили ее слово в слово. Кто-то даже шепнул, что они не иначе как позаимствовали текст у архиепископа Торира.
А дальше грянул гром среди ясного неба.
Биркебейнерские вожди один за другим выступали в поддержку тринадцатилетнего Хакона как законного короля Норвегии. Онунд-знаменосец и Вегард из Верадаля никого этим не удивили, но то же самое сказал и Роар, родич ярла, да и все остальные, кто, как говорится, имел в этом деле вес. Все они в один голос твердили, что Скули королем быть не должен и что есть только один претендент, вокруг которого они могут объединиться.
Наконец поднялся Дагфинн Бонд, чтобы сказать последнее слово. Некоторое время господин Дагфинн стоял молча, потом вынул из-за пазухи грамоту. Он был конюший дружины, сюссельман, законоговоритель на Гулатинге, начальник крепости короля Сверрира в Бьёргвине. Господин Дагфинн знал, что к нему прислушаются, а потому был краток:
– Я приехал с Гулатинга. И мне поручено сказать, что Гулатинг готов присягнуть на верность Хакону Хаконарсону как единственному законному королю. Если завтра здесь, на Эйратинге, он не будет избран королем, биркебейнеры увезут внука Сверрира в Бьёргвин и объявят войну всякому в Норвегии, кто дерзнет отнять у него королевский титул.
Тут грянуло ликование. Дружинники кричали и колотили по щитам, бросали в воздух все, что попалось под руку, обнимались. Кто-то выкрикнул имя Сверрира. Общий восторг захватил и бондов, они кричали: «Сверрир, Сверрир!» Духовенство хранило молчание. Говорить было бессмысленно.
Ярл Скули сидел точно парализованный. Он был совершенно уничтожен. Хитрого лиса перехитрили. Бледный, он встал, с отсутствующим видом поклонился тринадцатилетнему и ушел в свою палатку. Хакона подхватили и собрались было качать, но Дагфинн Бонд немедля пресек эту затею. С будущим королем подобные вольности недопустимы.
В палатке Инги и Хакона царила радость пополам с недоверием. Ошеломленный мальчик смеялся, и шутил, и никак не мог осознать, что все это правда. Хотя твердой уверенности пока не было. «Назавтра все может случиться, – говорила Инга. – Вдруг те, кто будет решать, передумают да и примут сторону Скули. Остается только надеяться, что ярл Скули не сочтет актом неприязни то, что Дагфинн Бонд явился на тинг с таким большим военным отрядом».
Всю ночь в палатке ярла Скули горели свечи. Он подолгу совещался со всеми вельможами, с какими только возможно, говорил громко и много. Все они отвечали учтиво, но обязательств ни один не давал. Вокруг конюшего слишком много дружинников, и речь господина Дагфинна прозвучала вполне однозначно. Под утро ярл понял, что опоздал. Все его приготовления пошли насмарку. Тринадцатилетний Хакон будет королем. Скули не хотел себе в этом признаться, но Дагфинн Бонд связал его по рукам и ногам. До поры до времени.
На следующий день тинг прямо дождаться не мог, как бы поскорее присягнуть Хакону. Привели старого Скервальда из Гаулардаля. Пусть мальчика провозгласит королем тот же человек, который пятнадцать лет назад провозгласил королем его отца, Хакона сына Сверрира. Что ж, ростом мальчик невелик, но взгляд у него решительный. Со слезами на глазах старик посмотрел на него, воздел руки и произнес:
– Присягаю тебе, Хакон, король Норвегии!
Разразилось ликование.
Хакон взмахнул рукой, призывая к тишине, и сказал:
– Первое наше повеление таково: отныне и впредь моя матушка будет зваться Инга мать короля.
Когда воротились первые участники Эйратинга, все в Нидаросе пришло в смятение. Никому здесь даже в голову не приходило, что рожденный в браке ярл Скули не станет королем. Куда же подевался архиепископ Гутторм? Почему его не было на месте? Не веря своим ушам, люди слушали, как лендрманы и дружина приняли присягу и стали воинами короля и ярла. Выходит, ярл по-прежнему был у власти – может, как правитель при короле Хаконе, пока тот не достигнет совершеннолетия? Один каноник, встретивши ярла Скули по дороге в королевские палаты, дерзнул сказать:
– Я слыхал, дело решено, господин?
– Ничего не решено! – прошипел Скули. – Окончательно и бесповоротно только правильное решение.
Это ярл Скули говорил и раньше, в другой связи. Он всегда так говорил, если что-то было ему не по нраву, но каноник об этом не ведал.
Теперь дружинники явились к Церкви Христа и потребовали от каноников вынести раку Олава Святого, чтобы король дал присягу. Каноники заперли двери, а звонари сказали, что если кто вынесет раку силой, без дозволения архиепископа, то будет предан анафеме. Казалось, вот-вот вспыхнет рукопашная, но подоспевший Дагфинн Бонд быстро утихомирил воинов. Рака подождет.
Последние дни были для короля Хакона куда более серьезным испытанием, чем думали многие. Инга мать короля, понимая мальчика, хотела, чтобы ему дали отдохнуть. Господин Дагфинн решил исключить все случайности и позаботился о круглосуточной охране молодого короля. Двенадцать отборных дружинников с оружием постоянно стояли на часах. Без предварительной договоренности и без надзора никто не входил; еду и питье подавали, только снявши пробу. Радостное ликование на тинге резко сменилось суровой необходимостью будней. Мальчик стал необычайно серьезен, прежде никто его таким не видел. За день-другой король Хакон повзрослел на несколько лет.
Очень скоро все уразумели, что если бы ярл Скули попытался захватить корону силой, без боя он бы ее не получил. Из фьордов нежданно-негаданно явилось великое множество кораблей с дружинниками из Бьёргвина и других городов. Корабли стояли в гавани, и случись что, конюший подаст им сигнал. Если Скули возьмется за оружие, он не сможет противостоять столь превосходящим силам. Хитроумный Дагфинн Бонд продумал все как надо. Скули вправду вынашивал планы захвата власти. Однако ж после разговоров со своими людьми он поневоле их изменил. Господин Дагфинн тоже знал от своих соглядатаев, что в Нидаросе зреют беспорядки.
Но до драки не дошло. Увидев в гавани лес мачт, ярл Скули тотчас отбросил эту возможность. Зато, чтобы выиграть время, он измыслил новую стратегию, а вместе нашел способ сохранить за собой львиную долю той власти, которая прежде была целиком сосредоточена в его руках.
На встрече с королем, господином Дагфинном и другими ярл сообщил, что считает себя регентом и опекуном – на несколько лет, оставшихся до совершеннолетия Хакона, после чего тот сможет править единолично. Все остолбенели. До сих пор никто об этом даже не заикался, хотя идея буквально напрашивалась сама собой. А Скули меж тем предложил кое-что еще, твердо зная, что на это они клюнут, а в итоге и регентство тоже будет за ним. Он вызвался сопровождать Хакона в парадном плавании вдоль побережья, чтобы все видели – между королем и ярлом нет ни малейшей неприязни.
Против такого предложения господину Дагфинну было нечего возразить – ведь это бы разом пресекло беспорядки. И вот они поднялись на борт; король Хакон, Инга мать короля и господин Дагфинн со свитой – на один корабль, новый регент, ярл Скули, со свитой – на другой. Дагфинн Бонд позаботился, чтобы обе партии плыли порознь. Флот направился в Бьёргвин. Малолетний король постоянно находился под охраной дружинников, которые не давали ему шагу ступить в одиночку.
Однажды на рассвете корабли обогнули Кварвен, и перед ними открылся Бьёргвин. Но что это? Вон там, у стен королевской крепости… Быть того не может! Там стояли на якоре два корабля, с оборванным такелажем, изрядно побитые непогодой. Не на этих ли кораблях ушел в свой крестовый поход Гаут Йонссон, лучший друг короля Хакона?
Еще не закончилась швартовка, а они уже услыхали всю историю из уст самого Гаута. Он стоял на причале, и настроение у него было превосходное. Крестовый поход Гаута Йонссона продолжался недолго. Набранная с бору да с сосенки команда, протрезвев, быстро охладела к плаванию в Святую землю, тем паче что большая часть жалованья была пропита еще до отплытия. Некоторое время они курсировали в Северном море, а через неделю-другую вошли в шхеры южнее острова Сторд. В конце концов собрался шторм. И тогда они начали опять пробиваться на север, чтобы укрыться в ближайшем порту – в Бьёргвине, и там корабли стали на якорь в Бухте, с оборванным такелажем, с изодранными парусами, явно выдержавшие в открытом море такую бурю, что просто чудом сумели добраться до гавани. Господь в мудрости своей не пожелал, чтобы Гаут Йонссон совершил крестовый поход.
Король Хакон был счастлив. Господин Дагфинн тихонько присоветовал ему по случаю возвращения пожаловать Гауту Йонссону Эльвесюссель. Король так и сделал, без колебаний, прямо на корабле, хотя не слишком хорошо представлял себе, где этот сюссель расположен. Годы спустя они частенько шутили, что господин Дагфинн не иначе как ясновидец. Только представьте себе: он знал, что господин Гаут будет ждать их в Бьёргвине, и с ходу придумал насчет Эльвесюсселя. И ведь по удачному стечению обстоятельств сумел разом отблагодарить всех трех братьев – Гаута, Аскеля и Арнбьёрна – за то, что некогда они спасли ему жизнь.
А на следующий день юный король Хакон, сбежав от своей охраны, отправился гулять по Бьёргвину и был найден за беседою с архидиаконом Аскелем Йонссоном, братом Гаута. Инга мать короля взяла с сына обещание, что больше такое не повторится. Правда, никто не надеялся, что он сдержит свое слово.
Начался июль 1217 года, и в Бьёргвине готовились приступить к разбирательству о наследстве, которое причиталось ярлу Скули после его брата, короля Инги. Защищать интересы ярла и на сей раз будет его родич Грегориус Йонссон, который взял себе в помощь еще одного родича, Паля Флиду. Оба понимали, что решение находится в руках войсковых вождей – хёвдингов, а их держит в руках Дагфинн Бонд. Так что вряд ли удастся добиться многого. Они чувствовали, что заранее было решено отдать ярлу Скули как можно меньше, и предчувствие их не обманывало.
Однако же ярл сдаваться не привык. Он немедля вскочил и взялся за дело сам, отстранив растерянных родичей. Скули произнес пламенную речь и в итоге нежданно-негаданно получил под свою руку третью часть страны и право на тамошние налоги, а также был утвержден как опекун Хакона впредь до его совершеннолетия. Хёвдинги оценили позицию человека, который не склонялся перед неудачей. Он так замечательно говорил и был один как перст – явно незаурядная личность, а на таких много напраслины возводят. И они его поддержали.
И вот настал черед Гулатинга провозгласить Хакона королем. Звонко запели трубы, созывая на сход к Церкви Христа. Под песнопения монахов торжественно вынесли раку святой Суннивы и другие священные реликвии. Сигурд из Онархейма обратился к Хакону с приветствием от имени лагманов Гулатинга. Конюший Дагфинн Бонд сказал речь. Первый и единственный раз суровый господин Дагфинн едва сумел скрыть умиление. Он злился на себя и все же был растроган до слез, понимая, что это высочайший миг в его жизни. На норвежском троне теперь внук Сверрира. И это его заслуга – так он, Дагфинн Бонд, отблагодарил короля Сверрира и Хакона сына Сверрира за все, что они для него сделали.
Под конец господин Дагфинн подал знак бонду Стейнгриму Стрюлю – тот вышел вперед и перед всеми собравшимися на Гулатинге провозгласил Хакона королем.
– Присягаю тебе, Хакон, король Норвегии!
Затем все они, лендрманы и бонды, торжественно принесли новому королю клятву верности. Хочешь не хочешь, сделал это и ярл Скули.

ИСПЫТАНИЕ КАЛЕНЫМ ЖЕЛЕЗОМ
Король Хакон, ярл Скули и Гаут Йонссон совершали морскую прогулку в Хегренес, что к северу от Бьёргвина, когда их неожиданно догнал корабль Дагфинна Бонда. Конюший поднялся на борт.
– Нидаросские каноники прислали письмо епископу и каноникам Бьёргвина, в котором пишут, что те не должны оказывать королю Хакону никаких почестей.
– Что же говорят на это священники Церкви Христа? – озадаченно спросил король Хакон.
– А то и говорят, что пребывают в сомнении. С одной стороны, хорошо бы явить покорство Нидаросу, с другой же – королю, со всеми надлежащими почестями.
– Тут мы ничего поделать не можем, – подхватил ярл Скули. – Церковь вправе иметь собственное мнение.
Король Хакон посмотрел на него.
– И каково же мнение нидаросских клириков?
– Не знаю, государь, но, возможно, там не уверены в твоем происхождении.
Дагфинн Бонд посуровел:
– Если церковь вправе иметь такое мнение, она быстро уничтожит высокое достоинство, которым облечен король.
– Езжай обратно к бьёргвинским каноникам, – сказал король Хакон, – и передай им, я жду, что они поступят лучше, нежели их нидаросские собратья. А коли нет, то очень скоро узнают, по душе мне это или не по душе.
Дагфинн отправился назад.
Когда королевский корабль показался в виду города, в церквах зазвонили колокола, а священство на лодках вышло навстречу, самым что ни на есть подобающим образом.
Бьёргвинское духовенство держало его сторону, и король Хакон чувствовал, что нидаросских клириков ему опасаться незачем. Ими он в другой раз займется. Пока что ему, четырнадцатилетнему, все было в новинку, и увлекался он больше тем, что интересовало его сверстников, – играми и шалостями.
Зато ярл Скули тратил время на серьезные дела.
Скули постоянно совещался со своими ближними людьми, и всегда при закрытых дверях. Слал письма на север страны и на юг. Мало кто знал, о чем в них речь, и королю никогда их не показывали. Но Дагфинн Бонд смотрел в оба, и однажды ярл Скули зашел слишком далеко. Он послал Оркнейскому ярлу Иону письмо и запечатал его печатью короля Хакона. Гонца звали Иостейн Томб, и был он верным человеком господина Дагфинна.
Канцлером король Хакон, по совету господина Дагфинна, назначил Ивара Бодди. Теперь канцлер Ивар пришел к королю и спросил, читал ли он письмо со своей печатью, которое отослал ярл Скули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23