Получают дворцы, золото для украшений, ценные ткани из шерсти молодых вигоней, редкие кушанья, доставляемые издалека, но и у них нет собственности.
Один только сын Солнца, сапа-инка, владеет третьей частью всех земель. Сын Солнца — это сердце, символ и сила, на которой держится государство. Государство — это все, человек — ничто.
Куда же можно бежать, где укрыться в этом государстве? Беглеца задержит первый же камайок, каждый старейшина айлью, любой сторожевой пункт. Власти — всюду, часки мигом известят их.
Синчи вспомнилось недавнее известие: «Из Чапаса бежали двое. Переселенцы из племени сечура. Направляются либо к перевалу…»
И вдруг словно что-то озарило его память, будто вспыхнула искра во тьме. Синчи зашевелил губами и свободно начал: «Святейшему уильяк-уму докладывает Кахид, ловчий. Уну Уануко в опасности. Если сын Солнца отправится на охоту…»
Он засмеялся с облегчением. Он помнит. Ничто не угрожает ему.
Откуда-то издалека донесся могучий, ровный гул Синчи сообразил, что это такое. Это Кориканча, главный храм, Это праздник Райми, это приветствуют прибывшего сюда сына Солнца. Сбылись сокровенные, казалось, самые неосуществимые мечты Синчи! Он увидит этот величайший, священный праздник.
Глава десятая
Он бежал, руководствуясь только инстинктом, по каким-то коридорам и переходам, лишь кое-где освещенным факелами или светильниками, пока совершенно неожиданно не очутился в главном зале храма. Плотная толпа жрецов и сановников застыла неподвижно, устремив взоры в одну сторону. Напряженная тишина нарушалась лишь слабым потрескиванием множества пылающих факелов. Воздух был напоен запахом древесной смолы и незнакомыми Синчи ароматами.
Он заметил молодого жреца без колец в ушах, облаченного в длинный темный плащ; тот пристроился на высоком основании колонны и с этого возвышения взирал на празднество. Бегун не задумываясь последовал его примеру. Для горца это не составило труда.
Толпа склонилась в глубоком поклоне. Синчи мог теперь наблюдать за всем без помех
Храм подавлял своими размерами. Гигантские двери были обращены прямо к востоку. Сейчас, распахнутые настежь, они позволяли увидеть над огромной площадью, освещенной тысячами факельных огней, черное и беззвездное небо.
На внутренней стене храма против дверей виднелось изображение Солнца, золотой круг в диаметре больше человеческого роста. Он был украшен резьбой, от него расходились извилистые, тоже из чистого золота, лучи. Ниже — длинный жертвенный алтарь из черного полированного и покрытого резьбой камня, на стенах — карниз или фриз из толстых, тоже украшенных резьбой золотых пластин.
Ручки факелов, кадильницы, орнаменты на дверях — все было сплошь золотое.
Узорчатый пол из разноцветных плит сиял зеркальной поверхностью, как и высокие, словно деревья, колонны, подпирающие своды. Они были сделаны из белых с прожилками камней, отливающих серебристым блеском, Всюду пылали факелы из ароматных ветвей толы, а перед изображением Солнца дрожал и мигал, испуская струйку благовонного дыма, маленький огонек в золотом сосуде с чудесной резьбой.
«Это священный огонь, который зажгло Солнце в прошлом году во время праздника Райми!» — подумал Синчи, однако взгляд его тут же привлекло нечто иное. По обеим сторонам зала, на возвышении, на массивных золотых тронах восседали мумии. Не те, что делают жрецы из тел простых смертных, не в согнутом положении, с коленями под подбородком, завернутые в циновки, а сидящие в позах живых людей, убранные в великолепные одежды, с золотыми украшениями.
Синчи догадался, что это мумии правивших сапа-инков. У самого алтаря, вероятно, умерший недавно Уайна-Капак, покоритель Кито. О нем говорил старый начальник сторожевого поста. Высокий, худой. Даже сейчас по лику мумии видно, что черты лица у него были резкие и грозные.
Рядом стоял не занятый золотой трон. Об этом тоже рассказывал старый воин. На нем воссядет нынешний властитель, сапа-инка Уаскар, в такой же позе, в том же уборе, что и его славные предки, чьи души витают здесь.
Сапа-инка Уаскар, сын Солнца, властелин Тауантин-суйю, правитель Куско, властитель гор Уарочиро и Уайуач, повелитель племен аймара, кечуа, колья, чанка, сечура, кайапас, Колорадо, как раз в эту минуту входил в храм, и Синчи мог прекрасно разглядеть его.
У властелина мира, выглядевшего еще молодо, широкого в плечах, были медлительные движения атлета. Он шел неторопливо, с достоинством. При свете бесчисленных факелов отчетливо различалась каждая деталь его наряда. На голове у него было льяуту, покрывало из тончайшей белой ткани, а также пурпурная повязка. Золотая застежка на лбу искрилась блеском искусно отшлифованных драгоценных каменьев. Радужно переливаясь и отсвечивая то фиолетовым, то золотисто-зеленым, колыхались над головой сапа-инки самые дорогие и священные реликвии — два пера птицы коренкенке.
На властителе была короткая туника без рукавов, плащ, сколотый огромной золотой брошью, над локтями, у колен и на щиколотках надеты золотые, украшенные смарагдами, браслеты, в ушах, удлиненных от тяжести подвесок, поблескивали огромные кольца. В руке сапа-инка держал обоюдоострый боевой топор с золотой рукоятью.
За повелителем, приотстав на шаг, шла койя, его законная жена. Волосы ее тоже покрывала льяуту, но без пурпурной повязки. Такая же брошь скалывала ее плащ, те же вышивки украшали длинную одежду, только в руках у нее было овальное зеркало из чистейшего с багряным отливом золота.
Уаскар воссел на троне рядом с мумиями своих предшественников, приняв ту же позу, с таким же неподвижным выражением лица. Койя поместилась подле него на более низком, но тоже золотом троне. Толпа придворных подалась назад.
Верховный жрец склонился в низком поклоне, промолвив что-то на языке инков, который не разрешалось знать людям, не принадлежавшим к правящей касте потомков давних завоевателей.
Он отошел в сторону, и на середину храма выбежали танцовщицы, исполнившие медленный страстный священный танец. Их оказалось гораздо больше, чем в других храмах, они были более красивы, но танец был тот же самый, что Синчи видывал не один раз. Через минуту Уаскар, не отрывая глаз от широко открытых врат, подал знак, и жрецы тотчас же принялись тушить факелы, а сам уильяк-уму, поклонившись изображению Солнца, погасил свой светильник.
В огромном храме наступила абсолютная темнота, но постепенно мрак начал рассеиваться, бледнеть. Синчи, лишь сбоку видевший главные двери храма, понял, чего все ждали: вставало солнце.
Еще минута. Мрак быстро таял, оставаясь лишь где-то по углам, все вокруг проступало теперь гораздо отчетливее, чем при свете факелов, и внезапно золотистый, таинственный и чудесный свет наполнил храм. Это солнце, всплывшее над далекими вершинами гор, бросило сноп лучей на свое громадное выпуклое изображение. Сияние полированного металла залило все пространство храма прекрасным жарким светом.
Но это длилось лишь одно короткое мгновение. Золотистый блеск внезапно погас, и зал погрузился в унылую полутьму.
— Недобрый знак! Ох, недобрый! — зашептал дрожащими губами молодой жрец, находившийся рядом с Синчи. — Инти лишает нас своей благосклонности. Инти грозит нам.
Посреди храма стояла группа жрецов, державших большое вогнутое зеркало из золота; сапа-инка восседал на своем троне неподвижный, как мумии его предков; танцовщицы у алтаря, толпа придворных и сановников замерли в полном молчании. Лица всех были обращены к вратам, а глаза упорно всматривались в сгущавшиеся серые тучи, ища хоть какого-нибудь просвета, какого-нибудь признака, что небо прояснится.
Однако над Куско, над всем плоскогорьем вплоть до западных горных вершин начал накрапывать дождь.
— Так было в последний праздник Райми перед смертью сапа-инки Уайны-Капака, — еле слышно проговорил молодой жрец. — О Виракоча, великий дух, будь милосерден к Тауантинсуйю, к твоему народу!
Легкое движение воздуха донесло до них слабый аромат потухшей кадильницы у большого алтаря. Синчи со страхом взирал в ту сторону. Огромный золотой диск, не озаренный ни единым огнем, кроваво отсвечивал.
— Нет святого огня, — зашептал он в страхе. — Что-то теперь будет?
— Доставят огонь из другого великого храма, с острова на озере Титикака, — отозвался молодой жрец. — Нужно еще принести в жертву ребенка или девушку. Это дурное предзнаменование на целый год. Да благословен будет великий Виракоча за то, что мы сейчас не воюем!
Синчи вдруг вспомнил порученный ему наказ, который еще не успел пересказать: «… необходимо выслать воинов! Это означает войну. Атауальпа собрал огромные силы и движется на Куско!».
Пораженный, Синчи взирал на жреца, который не ведал ни о чем.
В храме внезапно началось движение. Сапа-инка поднялся с трона, весь кортеж двинулся вслед за ним куда-то в глубь храма, в темные и мрачные коридоры. Жрецы начали закрывать главные ворота.
— Сегодня не будет игр и свадеб, — зашептал взволнованный жрец. — Сын Солнца не появится перед народом и возвратится в свой дворец. Плохая примета, ох, плохая примета, недобрым будет этот год.
— О святейший! — Синчи спрыгнул с карниза и теперь помогал слезть с нее жрецу. — Соблаговоли показать мне дорогу в покои великого уильяк-уму. Я прибыл ночью со срочным поручением, но не успел его пересказать.
Жрец внимательно присмотрелся к гонцу и задумался на минуту.
— Уильяк-уму? Но у него сейчас неважное настроение. Наверняка неважное. Лучше подождать до завтра… Не можешь? Что ж, твое дело. Идем!
Но и на этот раз Синчи не суждено было повторить полученный наказ. Ворчливым тоном жрец призвал его, и он только принялся декламировать: «Великому уильяк-уму докладывает Кахид, ловчий…» — как его снова прервали. Прибыл, судя по одежде и украшениям, какой-то сановник, с золотыми кольцами инков в ушах.
— Благородный и светлейший! — сопел инка, грузноватый и немолодой, не обращая ни на кого внимания. — Я пребываю в большом беспокойстве. Из уну Пьюра получен кипу, содержание которого даже я, главный кипу-камайок, понять не в силах. Посмотри сам! Тот, кто вязал эти узлы, видно, сошел с ума. Гляди, святейший! Что это значит? Боги или люди? Но если люди, то какие? Цвет, посмотри, какой цвет! Белые люди? Об этом еще никто не слыхивал.
Уильяк-уму, взявши связку шнурков, внимательно разглядывал их, ощупывал пальцами, качал головой.
— Есть какой-то таинственный знак и знак опасности. Но это… это означает людей. Двести белых людей. А это ламы! Но какие огромные ламы! Что-то непонятное. Как получено это известие?
— Кипу доставил часки по приморской дороге. Без всяких объяснений.
— Необходимо тотчас же потребовать дополнительных разъяснений! Если это не ошибка…
Они обменялись понимающими взглядами.
— Атауальпа, — шепнул вновь прибывший, а верховный жрец отвечал шепотом:
— Не знаю, но я верю, что он использует все.
Тотчас, однако, он вспомнил о Синчи и, обратившись к нему, коротко бросил:
— Говори!
Синчи прикрыл глаза и старательно продекламировал:
— … Атауальпа собрал большие силы и идет по направлению на Куско. Я, Кахид, ловчий, советую отменить охоту.
Оба сановника слушали молча, пытливо глядя на бегуна.
— Атауальпа, — снова шепнул кипу-камайок, а уильяк-уму Ударил в ладоши и, указав какому-то молодому жрецу, бесшумно появившемуся, на Синчи, сказал: — Возьмите с собой этого человека, накормите, пусть отдохнет. Он должен быть постоянно готов к тому, что я могу его вызвать, И не должен ни с кем разговорить, кроме наших людей, — прибавил жрец на тайном наречии инков.
Глава одиннадцатая
Инка Майти, тот самый, который на площади возле храма помог освободить дорогу для Синчи, не дождался окончания празднества. Когда солнце, осветив на миг небо, безвозвратно исчезло за все более сгущающейся завесой туч, он дал знак своему молчаливому спутнику и, спокойно, но решительно расталкивая толпу, поторопился покинуть площадь.
Заговорил он лишь в доме коменданта города, что находился у самых городских стен. Оба, скинув плащи и шлемы, принялись согревать озябшие руки.
— Боги с нами. Теперь даже самый глупый чанка ждет в Этом году каких-либо несчастий и ничему не удивится.
— Из простых людей никто ничему не удивляемся, потому что никто не думает. Ведь они издавна так воспитаны. Жуй листья коки и выполняй приказания, — проворчал Тупанки, начальник гарнизона столицы.
— Все это так, но приказание должно быть понятным и простым. Если приказы начнут отдавать две власти, простой люд оглупеет окончательно и… не станет слушать никого.
— Дело не в толпе. Ее легко успокоить. Будет праздник, устроим торжественную церемонию. Ха, можно даже принести в жертву одну девку из чужого племени! Чернь это любит. Меня беспокоят те, что способны мыслить самостоятельно, те, кто все понимает и решает судьбу государства. Иначе говоря — инки, кураки, жрецы.
— Разумеется. Уильяк-уму…
— Да. С ним мы должны увидеться как можно скорее. Этот ловчий Кахид — преданный, исполнительный слуга, но он человек недалекий. Верен Уаскару, а известие посылает уильяк-уму. Он ничего не видел, не слышал, не понял, хотя и находился при дворе.
Инка Майти, комендант крепости Саксауаман, неприступной твердыни, прикрывающей столицу с юга, негромко рассмеялся.
— Нам везет. Жрец бога Инти не далее как вчера публично провозгласил, что сегодня не только появится солнце, но будет даже радуга. Как знак благосклонности великого Инти к Уаскару. Теперь люди, наверное, на все лады обсуждают это.
— Люди?
— Тьфу, я имел в виду жрецов, сановников, тех инков, что пока не с нами и находятся в полном неведении.
Хотя комната имела массивные стены, он невольно понизил голос.
— Ты уже получил какие-нибудь известия? — спросил Тупанки.
— Два дня ничего нет. Войска Атауальпы передвигаются очень быстро. Вероятно, сейчас они на отдыхе.
— Атауальпы? — выразительно переспросил Тупанки.
Майти понял и тут же поправился:
— Войска сына Солнца, сапа-инки Атауальпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40