Новый правитель уну медленно приближался; его плащ простого воина был покрыт пылью, и только тяжелые золотые серьги указывали на его высокий пост. Да еще, пожалуй, обоюдоострый боевой топор, который, подходя к городу, Пиуарак взял у одного из своих приближенных, отдав тому обычное солдатское копье, в дороге служившее ему посохом.
На приветствия прибывший отвечал сдержанно. Сказал, что все останется по-прежнему: сын Солнца, сапа-инка Атауальпа, подлинный наследник своего великого отца Уайны-Капака, уважает старые законы и обычаи. Тот, кто признает Атауальпу и станет верой и правдой служить ему, может рассчитывать на его покровительство.
— Теперь веди меня во дворец, — обратился он к старому кураке, который управлял дворцами всей округи.
— В какой дворец, великий господин? В тот, где жил прежний правитель уну?
— Нет. Во дворец Уаскара.
Собравшиеся в замешательстве поглядели друг на друга. Наконец курака отважился сказать:
— Действительно, здесь есть дом бывшего властелина. Он обычно там отдыхал, когда отправлялся на охоту. Двух женщин он сделал там своими женами. Но… но, великий господин, обычай повелевает, чтобы дом прежнего властителя оставался незанятым и чтобы туда никто не входил…
— Я сам знаю законы и обычаи. Этот обычай относится только к умершим сынам Солнца. А Уаскар жив. Веди!
— Пусть будет так, великий господин. Однако там сейчас главная мамакона. Она готовит к смерти тех женщин, которых сапа-инка удостоил своей благосклонности.
— Забудь об этом! — Пиуарак гневно оборвал его. — Вас не посещал никакой сапа-инка… Постой, а эти женщины, это что, девы Солнца?
— Да, великий господин.
— Значит, они нарушили обет. Мамакона должна мне ответить теперь, какое наказание ждет деву Солнца за утрату девственности. Ведь они не были женами настоящего сапа-инки.
Кто-то успел предупредить мамакону, и та встретила нового наместника перед дворцом. Она заискивала и раболепствовала перед прежним властителем, а теперь приняла гордую позу, закутавшись в плащ из тонкой шерсти, плащ, который могли носить лишь койя и главная мамакона; ее украшали бесценные золотые браслеты, серьги, ожерелья. Золотое, тщательно отшлифованное зеркало на длинной ручке, которое она держала в правой руке, было немногим меньше зеркала самой койи.
Она не поклонилась и вызывающе взирала на нового правителя.
С минуту Пиуарак и мамакона молча глядели друг на друга. Первым заговорил Пиуарак:
— Моих ушей достигла молва, что две девы из числа находящихся под твоим надзором, почтеннейшая, нарушили обет чистоты. Какое наказание полагается за это?
— Смерть! — коротко ответила женщина.
— Ты правильно сказала. Пусть же они погибнут. Сапа-инка Атауальпа приказал мне свято соблюдать законы и обычаи страны. Так пусть же они погибнут.
— Да, они умрут, но это будет не карой, они умрут с почетом. Как и положено по обычаю вдовам сапа-инки.
— Они не вдовы, ведь Уаскар жив. Ведь эти девки…
— Они не знали ни о чем. Я сама…
— А надо бы знать. Уильяк-уму уже три месяца давал понять тебе, почтеннейшая, что это должно случиться. Ты боялась поверить. Теперь же тот, кто поверил, пребывает в милости, а тот, кто оказался в стороне…
В его голосе прозвучали угрожающие нотки. Мамакона смутилась. Однако она тотчас же взяла себя в руки, подошла к наместнику и зашептала:
— Эти две умрут так, как ты повелишь, великий господин. Однако, может быть… может, ты только утром выскажешь свою волю? Ведь это самые красивые девушки во всем Кондесуйю. Ты сказал истинную правду, господин: если Уаскар жив, то вовсе незачем оставлять дворец для его духа. Соизволь войти и занять его.
— Я займу его и без твоего разрешения.
Мамакона сделала вид, будто не расслышала слов наместника, и снова торопливо прошептала:
— Здесь есть еще шесть дев Солнца. Одна другой прекраснее. Скажи только слово, и я прикажу им нарушить обет. Прикажешь, потребую новых. Из Чапаса, из Айякучо…
Пиуарак заколебался и огляделся вокруг. Прежний правитель уну, решив, что беседа с надзирательницей дев окончена, нерешительно приблизился.
— Великий господин, изволь выслушать, пришли крестьяне из селения Кахатамбо, они с раннего утра ждут тебя. У них какая-то просьба к тебе.
— Просьба? Я теперь уши и глаза моего господина, сапа-инки Атауальпы. Пусть все знают, что просьбы простого народа незамедлительно выслушиваются. Пусть же крестьяне войдут и убедятся, что при новом властелине торжествуют прежние законы и справедливость.
Крестьяне как раз и просили, чтобы соблюдались прежние законы. Они жаловались, что до сих пор не получен приказ начать полевые работы, хотя пора для этого давно наступила; они сетовали на то, что при переделе земельных участков в этом году не оказалось ни одного камайока. А старейшина их айлью…
— Это некий Бичу, великий господин. Очень скверный человек.
— Забери его от нас, великий господин.
— Он взял себе самый лучший надел. На нижней террасе. Там, где в прошлом году у Уачи уродилась вот такая кукуруза.
— А старому Учу, прекрасному земледельцу, отвел участок у самой вершины. Такому старику! Он сделал это нарочно.
— Известно. Все дело в том, что дочь старика не согласилась…
— Если уж говорить о девках, то от этого Бичу с их помощью можно добиться всего.
— Великий господин, разве это справедливо? Нас с каждым годом становится все больше и больше, а земли не прибавляется.
— А откуда ей взяться? Земля возделана до самой вершины. Прямо смех один. Уж и не знаешь: то ли мы люди, то ли вигони?
— Для кого, может, и смех! Да только не для крестьянина!
— Великий господин, где же справедливость? Мы слышали, теперь новый сын Солнца. Может быть, он смилостивится над нами и выслушает нас. Лишь одна треть земли остается нам, хотя с каждым годом едоков все больше и больше. Вторая треть земли — для храма, третья — для сына Солнца. Человек работает, он все выше забирается в горы, но только одна треть земли достается ему. Пусть повелитель отдаст новые террасы крестьянам!
— А теперь даже камайок не явился Делите, мол, сами! И что нам делать, новый господин, мы не знаем. То женщины поднимают крик, то старики…
— Есть такие, что уже готовы и общие стада поделить. Это моя лама, и тебе до нее нет дела.
Пиуарак гневно оборвал их.
— Пусть только посмеют! Ни земля, ни стада не могут быть ничьей собственностью! Это старый закон инков, так будет и впредь! Твоё — одежда, домашняя утварь и то, что ты получишь из государственного склада. Каждому — что причитается. Земля общая, стада тоже. Так порешили сапа-инки, так и будет. Кто назначен земледельцем или пастухом, тот обязан выполнять свое дело. Кто определен на постройку храмов, крепостей или дорог, кто отправлен в рудники, те, что разносят вести, — каждый обязан выполнять свое дело. У каждого свой дом, каждый получает достаточно ткани для одежды, каждому выдаются припасы из государственных складов. А как они будут пополняться новыми запасами? Сами собой? Для этого и существуют земли сапа-инки, которые вы обрабатываете. Запомните, что две вещи святы и нерушимы: земля и закон сапа-инки. Не только человек, но даже и самая священная мумия когда-либо превратится в прах. Закон же вечен и неизменен. Закон велит, чтобы каждый делал то, что ему назначено. Вы, крестьяне, кормите всех, за это вам дают и одежду и утварь, вас охраняют воины сына Солнца. Каждый должен быть на своем месте — и да существует вечно и вечно процветает великая держава Тауантинсуйю!
— Это нам ясно, великий господин. Конечно, это справедливо. Только вот женщины иногда…
Мамакона вспомнила что-то и прошептала наместнику:
— Великий господин. Кажется, здесь в селении Кахатамбо есть красивая девушка. Ее зовут Иллья. Она еще не замужем.
Пиуарак едва заметно кивнул.
Затем он благосклонно обратился к делегации:
— Сын Солнца, сапа-инка Атауальпа, взрыхлит золотой мотыгой священную землю в ближайшие дни. Что же касается передела ваших участков, то я вижу, что вас действительно обижают. Я хотел бы выслушать также и женщин. Они подчас тоже бывают правы. Пусть ко мне явится девушка по имени Иллья и скажет мне, что на этот счет думают женщины. Я выслушаю ее и окончательно все решу. Да будет так!
Он отвернулся от изумленных просителей и буркнул мамаконе:
— Думаю, что твои девки останутся живы и что ты сохранишь свое место. Я тотчас же направлю часки и распоряжусь, чтобы девушка из Кахатамбо явилась сюда.
— Я буду послушной слугой сына Солнца Атауальпы, — с поклоном заверила его старуха.
Глава девятнадцатая
Синчи медленно приближался к Юнии. Новое назначение он принял покорно, ожидая случая, чтобы снова просить о земле и об Иллье. Временами он испытывал даже радость и гордость, особенно при мысли о том, как вытянутся лица у его прежних товарищей, когда они увидят, какая он теперь важная фигура.
Часки-камайок самого сына Солнца! Стоит ему захотеть — и он назначит бегуном любого юношу; помешать ему здесь не сможет никто, даже сам курака. Захочет — и пошлет распоряжение, какое только ему заблагорассудится. Захочет — задержит весть, пусть даже с самого края света. Только он имеет на это право.
Синчи приближался к сторожевому посту уже днем, издалека наблюдая за движением по дороге. Где-то со стороны города Чапас взвился сигнальный столб дыма и — издали видная в прозрачном воздухе — появилась маленькая фигура бегуна. По всей равнине сновали люди, — ведь уже два дня назад сын Солнца, сапа-инка Атауальпа взрыхлил золотой мотыгой землю у храма в Уануко, и он, Синчи, сделал так, чтобы эта весть мгновенно разнеслась по всей стране. Видно, и здесь, в долине, это известие уже получено.
Бегун приближался, тяжело дыша: дорога шла в гору. В руках у него не было связки кипу.
« Вероятно, какая-нибудь важная весть «, — подумал Синчи, и вдруг ему захотелось испытать свою новую власть. Он стал посреди дороги и поднял руку. Часки остановился, удивленный и негодующий.
— Ты что, с ума сошел? — разгневанно выдохнул он. — Разве ты не знаешь, какое наказание грозит тому, кто остановит часки? Пропусти меня: я бегу по повелению сына Солнца!
Синчи гордо усмехнулся и показал бегуну свою бляху. Часки с недоверием поглядел на нее, потом перевел взор на четырех сопровождавших Синчи воинов и, наконец, осознал истинное положение вещей. Он поклонился.
— Что за известие ты несешь?
— Срочное сообщение в Куско. К самому сыну Солнца.
— Кто направил тебя? Сын Солнца Атауальпа сейчас в Уануко вместе со всем двором и советниками. С какой стати посылать известие в Куско? Повтори мне, что тебе поручено сообщить.
Часки заколебался, еще раз бросил взгляд на золотой знак и принялся докладывать:
— Сыну Солнца, сапа-инке докладывает и бьет челом инка Локоче, правитель уну Кахамарка. К нам приближаются белые люди на больших ламах. Они уже уничтожили по пути наших воинов. Разорили храмы. Я собираю бойцов и иду, чтобы умереть в битве. Это последнее донесение из уну Кахамарка.
Синчи, который уже дважды слышал об удивительных белых пришельцах, хмуро выслушал новую весть.
Решение принять было нетрудно.
— Возвращайся на сторожевой пост и скажи начальнику, чтобы эту весть тотчас же доставили в Уануко. Зажечь два сигнальных огня!
— Я сделаю так, как ты приказываешь, господин.
Бегун повернулся и заторопился обратно, словно неожиданно осознав всю важность того известия, которое он нес.
— Как бежит! Любо поглядеть! — засмеялся один из воинов, а другой добавил:
— Приближается еще гонец. Задержать его, господин?
Синчи кивнул.
Со стороны Юнии действительно бежал другой часки. И у него не было кипу. При виде воинов, преградивших ему дорогу, он остановился и без колебаний принялся по их требованию пересказывать содержание приказа.
— Бичу, старейшине в айлью Кахатамбо. Приказ от инки Пиуарака, правителя уну Юнии: девица Иллья обязана явиться в тамбо над озером и ожидать дальнейших распоряжений. Ты отвечаешь своей головой за выполнение приказа.
— Кто? Кто должен явиться? — Синчи показалось, что он ослышался.
— Иллья. Какая-то девушка из Кахатамбо. Иллья…
— Великолепная работа, господин! — загоготали воины, когда часки, получив неожиданный удар древком копья, на которое перед тем опирался Синчи, со стоном свалился на дорогу. Он медленно поднялся, держась за голову и боязливо поглядывая на этого странного сановника, который сразу же начинает бить. И за что? Ведь часки только повторяет приказ!
Синчи уже научился принимать быстрые решения. На Этот раз он и вовсе не раздумывал.
— Возвращайся на свой сторожевой пост. Ты обязан забыть об этом распоряжении. Поплатишься головой, если тотчас же его не забудешь!
— Господин, инка из Юнии приказывал…
— Я приказываю всем часки! Ты должен забыть!
— Я уже забыл, великий господин.
— Вы, — обратился Синчи к сопровождавшим его воинам, — отправляйтесь вместе с ним в Юнию, охраняйте его, чтобы он не болтал, и ожидайте меня.
Синчи остался один. Он машинально мял в руках походную сумку, оставленную одним из сопровождавших его воинов, словно изучая ее содержимое. Неожиданно Синчи различил шелест листьев коки, запас которых был сделан на дорогу без его ведома. Он испытал минутное искушение, ему захотелось погрузиться в блаженное состояние безразличия, чтобы не мучиться. Но он тотчас же пересилил себя.
Здесь речь идет об Иллье. Инка из Юнии знает о ней и хочет ее заполучить. Он, Синчи, не сможет помочь девушке, если у него затуманится разум.
Но хотя Синчи теперь большой камайок, он ничего не может придумать. Инки всегда выбирают себе тех девушек, каких захотят. В его же власти одни только бегуны.
Синчи взглянул в сторону Юнии. Бегун, которого он вернул, уже скрылся из глаз. Он прибудет на свой сторожевой пост, пожалуется, что его ударили, объяснит, кто задержал его. И сообщит, что поручение не отправлено дальше.
А начальник поста, хотя бы ради того, чтобы завоевать благосклонность нового инки, сообщит об этом в Юнию. Инка снова направит приказ о том, чтобы Иллья…
Синчи не колебался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40