Наконец зверь устал рваться. Он только тихонько охал и сопел, поглядывая бегающими глазами на своих мучителей. Когда зверь затих, Ойху приказал выдернуть горизонтальные бревна клетки, и медведя вывели вон. Снова загремели бубны, певцы запели песни, и под их оглушительные звуки медведя повели с растянутыми в обе стороны передними лапами.
Перед ним, махая руками, танцевала и кружилась «невеста». Сзади и по сторонам шли остальные зрители и участники церемонии. Сам Ойху, опираясь на палку, горделиво шел впереди всех.
Шествие продолжалось недолго. Оно направлялось к тому месту, где невдалеке от идолов стояли две сосны с обуглившейся корой и осыпавшейся хвоей. Эти сосны служили как бы воротами, через которые надо было проходить, чтобы проникнуть в святилище. За ними виднелась гладкая гранитная поверхность Мыса.
Зверя поставили между соснами и старательно привязали ремнями к стволам. Когда узлы были крепко завязаны, все отошли в сторону. Медведь стоял с распростертыми лапами посреди хоровода и кротко поглядывал на продолжавшую жеманничать перед ним «невесту». Ойху подошел к медведю и сунул ему в нос рыбу, которую взял из корзинки Йолду.
Медведь только отвернулся, и рыба шлепнулась наземь. Ойху низко поклонился ему, стал на колени и прикоснулся лбом к примятой траве.
— Кланяемся тебе, лесной гость! — сказал он, поднявшись и глядя зверю в глаза. — Не гневайся, что мало угостили. Не гневайся, что плохую дали невесту. Лучше не было, — сказал он, придвигаясь ближе к морде медведя. Медведь со страхом попятился, стараясь отвести глаза от этого пронизывающего взора.
— Ну, пойте теперь последний раз, — сказал Ойху, обернувшись к стоящему кругом хороводу.
Опять началась та же громкая песня, с визгом и хлопаньем в ладоши.
«Невеста» опять стала кружиться, обходя вокруг медведя. Сделав три круга, люди остановились. Теперь перед зверем плясала только «невеста», взвизгивая и махая руками.
— Кланяйся жениху, — сказал Ойху.
Девушка поклонилась.
— Ближе подойди! Чего боишься?
Ойху схватил ее сзади за шею и так сильно толкнул, что она ткнулась лицом в мохнатую звериную грудь.
Медведь огрызнулся. Девушка отскочила и с плачем бросилась бежать.
Ойху громко хохотал.
— Ну, пора! — сказал он и поманил мальчика-сына, который держал в руках лук и стрелы.
Колдун стал против медведя, наложил стрелу и, почти не целясь, спустил тетиву.
Медведь зарычал и начал неистово рваться. Каменное острие пробило ему кожу и застряло между ребрами.
Ойху опять засмеялся. Потом обернулся к толпе:
— Ну, кто добьет? Только разом! Кто сразу добьет, тому дам глаза: увидит, чего никто не видал. Лесом пойдет — не заблудится, кого будет искать — найдет даже в темную ночь.
Рыбаки переминались с ноги на ногу и молчали.
— Что, боитесь? — хохотал Ойху.
— Уоми! Уоми! — раздалось несколько голосов с той стороны, где стояла кучка рыбноозерцев.
Уоми вышел вперед; в руках у него не было никакого оружия.
— Возьми! — сказал Ойху, протягивая Уоми свой лук со стрелами.
Уоми покачал головой и вынул из-за пазухи бронзовый кинжал. Нож был заново отточен, и лезвие ярко сверкало, отражая пламя костра. Уоми обошел привязанного на ремнях медведя и, выбрав место, вдруг вонзил свой длинный кинжал под левую лопатку зверя. Кинжал вошел сразу по самую рукоятку, как будто проткнул кусок сала. Медведь охнул и бессильно повис на ремнях.
Уоми выдернул нож из раны и, не взглянув ни на кого, вышел из хороводного круга.
СЕРДЦЕ МЕДВЕДЯ
Три дня праздновали Ойху с гостями медвежью свадьбу. Пока медведь еще висел между сосен, Ойху нацедил глиняный горшок теплой медвежьей крови. Отпив половину этого питья, он приказал привести Гуллинду.
Девушку привели, держа за обе руки, потому что она ни за что не хотела идти добровольно.
Ойху велел ей выпить три глотка, потом обмакнул ладони в горшок, вымазал девушке щеки и лоб и приказал сидеть возле убитого «супруга». Теперь она считалась женой медведя и не должна была отходить от него ни на шаг.
На другое утро ее нашли еле живую от страха, забившуюся в кусты в нескольких шагах от медвежьего трупа. Всю ночь ей мерещились всякие страхи, слышались крики и голоса, но, несмотря на смертельный ужас, она не смела вернуться домой и отойти от места, где ей приказано было сидеть. На другой день Ойху помазал кровью губы идолам, столпившимся на священном погосте.
Накормив идолов, Ойху отослал всех сопровождавших его, а сам прошел на конец Мыса, куда никто не смел ходить без его разрешения.
— С самим будет говорить, — таинственно шепнул Йолду Карасю, который шел с ним рядом.
— С кем? — спросил Карась.
— С хозяином Большой Воды. С Водяным Стариком. Он с ним один разговаривает.
Женщины уже хлопотали около костра и вместе с подростками усердно тащили сухие сучья, которые набирали в лесу.
Костер разгорелся, и уже пора было делить мясо. Никто, однако, не начинал этого делать. Ждали возвращения Ойху. Наконец Ойху вернулся и велел начинать.
Прежде всего принялись отделять медвежью голову. Это делалось с особенной торжественностью. Медвежья супруга Гуллинда была положена рядом на землю и накрыта шкурой. Когда медведю срезали голову, Гуллинду подняли и поставили перед тушей. Она сейчас же начала голосить, оплакивая обезглавленного «супруга». Она называла его ласковыми именами и жаловалась на врагов, которые сделали ее вдовой. Плач ее продолжался все время, пока потрошили зверя и делили его на части.
Раньше всего зажарили голову и поднесли ее Ойху. Остальные гости почтительно сидели кругом, присутствуя при торжественной трапезе хозяина Мыса.
Как только Ойху взял в руки зажаренную голову, плач вдовы прекратился, и Гуллинда отправилась в хоровод вместе с другими женщинами. К костру подвели слепца Ходжу, и церемония закончилась прославлением Уоми и его волшебного ножа.
Ходжа, впрочем, не ограничился восхвалением только этого молодецкого удара. Перед хозяином Мыса Идолов и толпой его гостей певец пропел все свои былины про бедствия и подвиги близнеца-героя. Он рассказал и про войну с бродячими лесными людьми, и про славный свадебный поход из далекого Ку-Пио-Су к берегам Большой Воды. Он рассказал о том, как Уоми затеял этот поход, чтобы отыскать девушку своих сновидений. Но вот уже много дней скитается он по берегам Великого Озера. Вся его дружина нашла себе жен. Все вернутся домой женатыми. А сам Уоми до сих пор не встретил свою невесту. Девушка, которая ждет его здесь, на берегу Большой Воды, еще не открыла ему свое лицо…
Так рассказывал Ходжа свои былины возле костра.
— А где же Уоми? — спросил Ойху, когда Ходжа закончил свои песни.
Ему ответили: Уоми взял копье и ушел один по берегу Большой Воды. Он ищет ту, которая является ему во сне.
— Пусть придет сюда. Без Ойху ему не найти, кого ищет. — Колдун вдруг осклабился и засмеялся глухим, неприятным смехом. — Пусть придет! Ойху поворожит и скажет, где живет невеста.
Только вечером привели Уоми к костру и усадили на траву против Ойху.
— Ешь! — сказал Ойху и протянул ему большой кусок зажаренного мяса. —
Ешь, Уоми! Это сердце. Кто съест сердце свадебного медведя, тот найдет не одну невесту. Две найдет или больше, сколько захочет. Уоми вынул из-за пазухи бронзовый кинжал и разрезал сердце вдоль на две половинки.
Одну он положил около себя, другую протянул Ойху.
— Довольно, — сказал Уоми. — Уоми нужна одна невеста. Другой не надо.
Уоми сорвал пучок травы и старательно вытер запачканный кинжал. Ойху с восхищением глядел на сверкающий в руках гостя острый бронзовый клинок.
— Подари нож, Уоми! — сказал колдун, и глаза его хищно прищурились.
Уоми молча покачал головой.
— За этот нож возьми у меня что захочешь.
Уоми засмеялся.
— Нож не простой, — сказал он. — Заговоренный. Уоми с ним ходит днем и спит ночью. Ойху пристально посмотрел на Уоми.
— Ойху все знает, — сказал колдун. — Духи ему сказали, зачем приехал Уоми. Уоми ищет девушку, которая ему снится. Уоми встрепенулся.
— Девушка здесь. Близко тут, у воды, живет… Во сне летала к Уоми.
Ойху прищурился и замолчал. Уоми побледнел.
— Она близко, только без Ойху ее не найти.
Уоми изумленно глядел на колдуна. Он не знал, что Ходжа целый день распевал тут про него свои хвалебные песни, и прозорливость хозяина Мыса его взволновала.
— Давай нож. Ойху поможет Уоми.
Уоми вскочил. Первым его движением было сейчас же отдать кинжал. Но острый, отталкивающий взгляд колдуна, который он поймал на себе, заставил его удержаться.
— Помощь твоя — и нож твой, — сказал он. — Уоми возьмет невесту, и тогда Ойху возьмет нож.
Глаза гадальщика сверкнули. Злая искра пробежала в них, и лицо его передернулось судорогой досады. Но через миг он спохватился, и взор его принял приторно-приветливое выражение.
— Кушай, Уоми. Зачем встал? Ты еще не съел жареного. Глаза ешь: ночью увидишь, чего никто не видал. Сердце съешь — невеста любить будет. Уоми уселся и принялся за свою долю. С утра он еще не ел ничего, а потому был голоден и ел с удовольствием.
Ойху внимательно следил за ним. Велел дать ему еще кусок и, когда Уоми наконец утолил голод, наклонился и на ухо сказал ему:
— Взойдет месяц, приходи опять сюда! Жди Ойху возле сосны. Ойху будет ворожить, Ойху все скажет…
У ИДОЛОВ
Луна поднималась круглая и красная, как кровь. Едва она выглянула из-за леса, как пять темных фигур подошли к месту медвежьей свадьбы. Вот тут горел костер, тут сидели на траве пирующие; вот две сосны, между которыми был привязан медведь.
— Берегись, — говорил тихо Карась. — Обманет!
Уоми с досадой махнул рукой.
Когда вечером у костра Гунды Уоми рассказал о том, что колдун будет ему ворожить этой ночью, все страшно встревожились. Гунда стала умолять его не ходить. Ная всхлипывала и вторила тому, что говорила мать. Кунья сидела в стороне и молчала.
Уоми нахмурился и пошел к лодкам.
Тэкту, чтобы как-нибудь утешить мать, сказал, что он с Карасем и его сыновьями будет вместе с Уоми. Они позовут с собой также двух младших сыновей Сойона.
Через час семь вооруженных людей уже спускались по Черной Речке к озеру. Молодые Сойоны, два сына Карася и Тэкту сидели на веслах. Карась на корме действовал рулевым веслом, Уоми сидел на носу. Он зорко вглядывался в темные очертания прибрежных кустов.
Когда лодки вышли в озеро, стало сильно качать. Ветер дул с запада. Большие волны бежали к берегу и плескались о гранитные отвесы. Когда причалили к бухте у Мыса Идолов, луна уже ярко светила. Молодые Сойоны остались сторожить лодку, остальные отправились к месту свидания.
Ждать пришлось недолго. Ойху появился внезапно. Он вышел из кустов совсем не с той стороны, с какой его ожидали.
На Ойху была надета пестрая женская шубка. В руках его был большой бубен.
— Пойдем, — сказал гадальщик и поманил Уоми пальцем. — Круглая луна! — сказал Ойху. — Хозяин Большой Воды в гости приходит.
— Хозяин Большой Воды? — переспросил Уоми.
Дух у него захватило. Он стоял перед Ойху, прижимая к груди обе ладони, словно старался остановить забившееся сердце. Хозяин Большой Воды! Отец Капли! Она говорила о нем, когда первый раз являлась Уоми во сне. Значит, она тут, близко…
Такие мысли проносились в голове Уоми, но слов у него не было, чтобы сказать, что он думал.
— Шумит, — сказал Ойху, прислушиваясь к реву волн.
Колдун пошел вперед, Уоми и его спутники шагали за ним.
Когда подошли к стойбищу идолов, Ойху оглянулся и погрозил пальцем.
— Тише, — сказал колдун. — Они не любят тех, кто шумит.
И он многозначительно показал на идолов.
К святилищу подходили молчаливые и серьезные, стараясь ступать неслышно. У Тэкту робко пригнулась голова и глаза потупились в землю. Штук сорок деревянных идолов стояли тесной кучкой вокруг большого гранитного валуна. Некоторые были просто прислонены к камню, другие — вкопаны в землю, третьи — воткнуты в трещины оголенной подпочвы, выступавшей там и здесь наружу.
Перед камнем лежала целая груда костей и черепов, светлых или побуревших от времени. Больше всего было больших оленьих и лосиных голов. Лежало несколько крупных медвежьих с оскаленными зубами. Немало было также черепов собачьих, волчьих и лисьих. Позади камня, на высоком колу, висела голова северного оленя с длинной белой гривой волос. Перед черепом на земле чернело пятно пепла и углей, сохранившееся от недавнего жертвенного костра.
Одни идолы были похожи на простые колья, воткнутые в землю. Только вырезанный кольцом желобок, изображавший шею, отделял набалдашник — голову — от туловища. Другие были значительно толще и выше ростом. Они имели слабое подобие человеческой фигуры.
У некоторых можно было ясно различить голову, длинную шею, плечи и косые нарезки по бокам, изображавшие ребра.
Старый Карась и близнецы с опаской поглядывали на хранящее сумрачное молчание стадо идолов. Они боялись даже громко вздохнуть, чтобы не рассердить раздражительных и вспыльчивых божков, Молча смотрели они, как Ойху по порядку, начиная с самых больших, мазал медвежьим салом губы идолов.
Когда кормление божков кончилось, колдун повел своих спутников к глубокой трещине, пересекавшей гранитную спину Мыса. Здесь он приказал остановиться товарищам Уоми, а его взял за руку и повел за собой.
ВОРОЖБА
Ойху привел Уоми на самый конец Мыса. Уоми робко разглядывал странное место, на котором они находились.
Мыс Идолов был частью твердого гранитного ложа ледника. Это был слабо покатый гранитный спуск, гладко отполированный тяжелым утюгом ледника. Скала выпукло спускалась в воду, как лоб черепа спускается к глазницам. Озерные воды, шипя, набегали на него косыми рядами и сердито брызгали на гранит клочьями белой пены.
Таких больших волн Уоми еще не приходилось никогда видеть. На Рыбном Озере не бывало ничего подобного и в самый сильный ветер. Ойху поставил Уоми так, что луна очутилась у него справа и немного сзади:
— Смотри! Смотри лучше!
Он ткнул пальцем вниз, на гладкую поверхность гранита. И тут только Уоми заметил то, на что раньше не обращал внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20