тоска по дому становилась невыносимой, и я отлично понимал, не смея даже себе признаться в этом, что вовсе не отца мне страстно хочется увидеть, хоть я и не знал, находится ли он еще среди живых. Зато я не сомневался в том, что, невзирая на бесчисленные коварные ловушки, которые подстраивала мне судьба, я все еще тосковал по девице, одурачившей меня и заставившей расстаться с родимым кровом, и мечтал хоть разок поймать мимолетный взгляд ее черных глаз, полюбоваться ее стройной фигурой, грациозно плывущей через лужок в Крукнессе, услышать ее веселый смех и снова заметить маленькую прелестную ямочку на подбородке, прячущемся в складках ее пышного кружевного воротника. Так я лежал, погруженный в мечты и воспоминания о ней и о ее очаровательных манерах, пока сухая ветка, громко треснувшая в костре, не вернула меня к действительности. Некоторое время я молча глядел на сэра Джаспера, уснувшего с раскрытым ртом и беззаботно храпевшего на всю поляну, и завидовал его бодрости и оптимизму, но затем в моей памяти вновь всплыли дела и события минувшего; мне захотелось узнать, что стало с Ханиманом и Кроуфордом, я вспомнил о Бартлоу и о том, как он был наказан, и о многих людях, которых я знал и которые ушли в мир иной, но больше всего я сожалел о мастере Роджерсе, честном и отважном моряке, надежном и верном товарище. Вспомнив о нем и о его печальной судьбе, я непроизвольно вздохнул, и Саймон поднял на меня глаза, оторвавшись от своей работы над треснувшим древком пики.
— Скучаешь по дому, приятель?
— Верно, Саймон, ты угадал. Как бы мне хотелось очутиться сейчас снова в Шотландии!
— Ха-ха, эта девица Марджори все еще не дает тебе покоя, несмотря на свое коварство! — сказал Саймон. — Держись-ка подальше от нее, парень, когда вернешься домой: все они лживые и непостоянные — вспомни хотя бы историю несчастного индейца!
— Чума на тебя, старый брюзга! — вмешался неожиданно пробудившийся сэр Джаспер. — Что ты знаешь о женщинах? Твоя рожа до смерти перепугает любую девицу в городе Лондоне! Послушай, Джереми, женщины сделали меня тем, кто я есть, женщины создали нас, троих друзей, — и более того, именно благодаря женщине мы получили шанс отыскать бесценное сокровище! И если хочешь знать мое мнение о твоей девушке, Джереми, то я не сомневаюсь, что она просто пошутила, чтобы испытать тебя. Господи Боже мой! Да если бы я принимал всерьез половину тех шуток и розыгрышей, которые они проделывали со мной, то я сидел бы сейчас с такой же унылой миной, как наш друг Саймон! Лживые или верные, прелестные или дурнушки — Господь да благословит их, говорю я вам, и пусть Он даст мне возможность поскорее увидеть хоть несколько дюжин милых шалуний подходящего цвета!
— Слабая надежда, — возразил я, — поскольку мы торчим здесь, в дикой глуши, в четырех с лишним тысячах миль от Англии и без малейшей возможности выбраться отсюда!
— Да ты никак тоже стал брюзгой, Джереми? А мне кажется, мы были в худшем положении, когда испанская Милосердная Дева собиралась нами подзакусить, — и что же? Вот мы здесь, в целости и сохранности, если не считать нескольких сотен укусов насекомых и вконец испорченного платья, годного теперь разве только для огородного пугала! Клянусь головой, у этого поросенка, которого мы съели, был дурной характер, раз он навел на нас такую меланхолию! Однако пора спать. — И с этими словами маленький рыцарь, добродушно подмигнув мне, завернулся в свой плащ и тотчас же снова захрапел.
— Веселый парень, — сказал Саймон. — Если бы не он да не табак, нам бы туговато пришлось, приятель: здешние леса держат своих узников почище тюремных казематов! Ну а теперь, Джереми, я хотел бы услышать о твоих похождениях из твоих собственных уст, так как Бог знает, сколько правды было в истории, рассказанной мне сэром Джаспером. Она звучала как сказка!
Однако, когда я закончил свой рассказ, Саймон пришел к выводу, что маленький кавалер соврал всего лишь самую малость; он теперь понимал, почему я улыбался там, в каюте «Сан-Хуана», когда он хвастался мне своими подвигами и героическими делами.
На следующее утро мы снова отправились в путь и три дня брели по непроходимым лесным дебрям, не находя и следов того, что искали. Мы не переставали удивляться, почему индеец Чиапас выбрал столь трудный путь для бегства, ибо берег здесь состоял из сплошного нагромождения поросших лесом и густым кустарником обрывистых скал да промытых в них прибоем многочисленных глубоких расселин; видимо, «доны» шли за ним по пятам и у него не было другого выбора, как только бежать в лесную глушь.
Идти нам было немного полегче, и мы беседовали более свободно, поскольку нас теперь не отвлекали заботы о людях, об их питании, отдыхе, о безопасности, а также о сохранении тайны сокровищ мертвой головы. Сэр Джаспер без устали сыпал рассказами и анекдотами, так что порой я готов был лопнуть от смеха и даже Саймон иногда удостаивал его улыбки; к этому времени немного похолодало, мы приободрились, и, честное слово, во всех западных землях, по-моему, трудно было встретить трех более веселых искателей приключений. Когда мы делали привал, то беседовали о чем угодно, в том числе и об искусстве фехтования; и так случилось, что однажды сэр Джаспер, напомнив мне мои рассказы о драках с Диком Ханиманом и о схватке с французским задирой, предложил мне помериться с ним на рапирах. Поскольку он повсюду хвастал своим мастерством и тем, что по крайней мере одного противника убил на дуэли, чего со мной не случалось, я сначала было заколебался, но в конце концов, желая проверить, известен ли ему секретный прием де Кьюзака, поддался на уговоры и согласился. Мы сбросили нагрудники и, оставшись в одних рубашках, приступили к делу, выбрав для этой цели ровную площадку на берегу небольшого ручейка, предохранив острые концы наших шпаг костяными пуговицами и назначив Саймона главным судьей.
Вскоре я убедился, что сэр Джаспер далеко не слабый противник и если он не обладал мастерством де Кьюзака и силой де Папильона, то был настолько гибок и изворотлив, что напоминал мне тонкий побег дерева, называемого здесь «бамбуком». Его рапира извивалась ужом, мелькая то тут, то там; при этом он то и дело азартно вскрикивал и принимал, казалось бы, нелепые, но тем не менее труднопредсказуемые позы. Некоторое время я с трудом парировал его выпады, поскольку сказывалось долгое отсутствие практики, но, когда на теле выступил первый пот, я разогрелся и моя нескладная фигура с непомерно длинными руками начала давать мне преимущество, так что сэру Джасперу пришлось оставить свои ужимки и манерничанье и всерьез заняться защитой. Я пытался различными способами преодолеть ее, но он всякий раз успешно отбивал мои атаки и наконец, окончательно уверившись в победе, улыбнулся и насмешливо кивнул мне головой.
— Ха-ха, Джереми, — сказал он. — Где же этот твой знаменитый прием?
— Знаменитый прием? — переспросил я. — Вы имеете в виду прием де Кьюзака?
— Ну да!
— А вот он! — сказал я и вывернул кисть тем неуловимым молниеносным движением, которому научил меня человек, выброшенный волнами на берег Файфа. Шпага сэра Джаспера отлетела в сторону, и сам он остался стоять с таким озадаченным видом, что мы с Саймоном буквально покатились от хохота.
— Клянусь собственной головой! — растерянно проговорил маленький рыцарь, почесывая только что упомянутую деталь своей фигуры. Он подобрал рапиру, внимательно осмотрел ее, затем перевел взгляд на меня, после чего тихонько присвистнул себе под нос и молча надел камзол. В течение нескольких последующих часов он почти не заговаривал с нами и лишь вечером сообщил то, о чем мы не знали до сих пор: оказывается, он считался первым бойцом на шпагах в Лондоне. «И тем не менее, — добавил он, — здесь, на Тринидаде, я всего лишь второй!»
— Стыдитесь, сэр Джаспер, — возразил я. — Вы не принимаете во внимание «донов»!
— Да полно тебе, Джереми! — отмахнулся он. — Я готов признать твое превосходство, но что касается любого испанца… — он покачал головой и надолго замолк, глубоко переживая свое поражение. Я не вытерпел и попытался объяснить ему секрет приема де Кьюзака, однако то ли я был никуда не годным учителем, то ли он оказался тупым учеником, но ему никак не удавалось взять в толк, что главная хитрость здесь заключается в том… — впрочем, это предмет для особого разговора, а мне надо продолжать свое повествование.
Следующие три дня мы провели в пути, выйдя почти на самую крайнюю северную оконечность острова и не переставая восхищаться удивительными красотами леса. Здесь росли высокие стройные деревья с гладкими, точно полированными, стволами, иные с пучками необычных перистых листьев на макушке, но почти все, даже самые крупные, были сплошь усыпаны яркими цветами. На плоских, открытых солнцу террасах тянулись ряды грациозных пальм, некоторые с крупными зелеными орехами, другие без них, но тем не менее все одинаково великолепные; было здесь немало и гигантских деревьев сейба, хотя ни одно из них не соответствовало описанию индейца. Землю устилал плотный ковер из высокой жесткой травы, перевитой разнообразными вьющимися растениями, и низкого кустарника с диковинными ягодами и еще более диковинными цветами. Множество змей и всяких ползучих тварей копошилось здесь, и среди них я дважды видел тех — огромных волосатых пауков, о которых мне приходилось слышать: поистине они выглядели, как порождение ночного кошмара, — огромные, с жабу величиной, но во сто крат более страшные и отвратительные. Кое-где здесь попадались и сухопутные крабы; индейцы арраваков охотно их поедают и, говорят, считают деликатесом, хоть для меня краб без привкуса моря все равно, что яйцо без соли, по крайней мере, мне так кажется, поскольку я их не пробовал.
Я немало мог бы порассказать о деревьях, скрюченных и высохших, словно древние колдуны, о птицах с роскошным оперением и резким голосом, напоминающим крик осла, о гигантских жуках и бабочках, об огненных мухах, проносящихся сквозь мрак в ночное время, точно крылатые светлячки, но мне отлично известно, что существует множество подробнейших описаний этих удивительных мест, а я — всего лишь обыкновенный человек, о чем не раз уже упоминал, и не очень-то большой мастер выражать словами то, для чего обычный человеческий язык слишком беден; поэтому я продолжу рассказ о том, как мы отыскали сокровище мертвой головы и вместе с тем нечто такое, чего вовсе не ожидали найти и что едва не положило конец Джереми Коротышке, о чем вы узнаете в свое время.
Ярким солнечным утром, искупавшись в небольшом лесном озерце с чистой, прозрачной водой, мы поднялись на высокий водораздел и остановились, потрясенные великолепным зрелищем, открывшимся нам внизу; более того, мы убедились, что нашли наконец заветное дерево сейба, при виде которого разразились громким троекратным «ура». Сэр Джаспер приветствовал дерево в изысканных выражениях и произнес целую речь на тему о поощрении упорства и настойчивости, пока Саймон с серьезной миной не поинтересовался, не собирается ли он утащить огромное дерево на себе и известно ли ему доподлинно, что череп находится именно здесь, а если так, то сохранились ли в нем еще драгоценности, — после чего маленький рыцарь немного поостыл а успокоился, довольствуясь созерцанием величественной сцены, расстилавшейся перед нами.
С вершины водораздела нам были видны внизу три невысоких, поросших лесом горных хребта, расходившихся, точно лучи из центра, от единственной высокой скалы на самом берегу океана в южном направлении. Узкие извилистые долины пролегали между ними, а вдалеке, за самым отдаленным хребтом, простиралась безбрежная водная гладь, омывавшая восточное побережье острова и тянувшаяся до самого Старого Света и далее в неизвестность.
Все это было неописуемо красиво и, несомненно, достойно восторженного любования, однако мы неотрывно смотрели на вершину скалы — точку соединения всех трех хребтов, — ибо на ней, как и говорил индеец Чиапас, высилось огромное дерево, одинокое и могучее, раскинув в сторону неба и моря длинные ветви, которые даже с такого большого расстояния выглядели мертвыми и лишенными листвы. У подножия этого древнего лесного гиганта лежали другие деревья, поваленные ударом молнии, поразившей их с небес, но они почти истлели и развалились на части, источенные насекомыми и заросшие ползучими растениями-паразитами. Конечно, нам все это не было видно с того места, где мы стояли, и прошло целых четыре часа, прежде чем мы достигли основания гигантского дерева, так как сначала нам надо было спуститься, потом пересечь широкую долину с топким болотистым грунтом, где под ногами на каждом шагу лопались зловонные пузыри, а затем нам предстояло вскарабкаться на ближайший хребет и по нему добраться до цели; но в конце концов мы достигли вершины скалы и остановились, переводя дыхание и озираясь по сторонам.
Это было странное и жуткое место: гигантское дерево возвышалось над нами, опутанное бесчисленными лианами, заканчиваясь развесистым шатром из сухих, мертвых ветвей, лишенных листвы. Огромная трещина проходила с одной стороны вдоль его могучего ствола, начинаясь от вершины и заканчиваясь в восьми футах от земли, где виднелось зияющее отверстие, наполовину скрытое, как и сама трещина, растениями-паразитами; дальше трещина не распространялась, однако дерево издало пустой звук, когда Саймон постучал по его стволу ту. пой стороной широкого ножа, которым он пользовался при ходьбе по лесу, прорубая себе дорогу в тесном переплетении лиан. Заглянув за край скалы, можно было увидеть далеко внизу бушующие волны прибоя, с грохотом разбивающиеся о каменный берег, оставляя после себя сплошную полосу пены, белоснежной, точно горностаевая оторочка на темно-зеленой мантии моря. Вокруг сейбы на расстоянии в двадцать ярдов лежали жертвы громового удара — истлевшие и превратившиеся в труху стволы деревьев, большие и маленькие, извилистые корни, похожие на змей, и сучковатые сухие ветви, все в одинаковой степени заросшие лианами и вьющимися растениями, — а внизу росли живые деревья, густой лес, простиравшийся к югу плотным непроницаемым пологом, покрывавшим склоны гор и устилавшим долины, сплошная зеленая кровля, сплетенная из бесчисленных ветвей и листьев, мирно и безмятежно покоящаяся под знойным тропическим солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49