– Вы уже ничем не поможете сегодня. А я пробуду возле него до самого утра. Идемте, – он указал на неболь шую дверь, через которую можно было попасть в хозяйскую гардеробную, – я провожу вас через гардеробную сэра Грейстона. Так будет лучше. Женская прислуга бывает весьма жестока в своих сплетнях и пересудах.
В кабинете у Ридли все еще горела свеча. Отблески ее пламени причудливо играли на висевших над камином кинжалах, загадочно мерцала позолота и полированная сталь. После сегодняшней душераздирающей сцены с Баттерби в Ладлоу эта странная коллекция предстала в новом отвратительном свете. Трус из Бэньярд-Холла, которого бросает в дрожь от одного прикосновения к шпаге, обрекает себя на существование в окружении символов своей слабости. Вряд ли коллекция являлась просто жестоким напоминанием. Это скорее выглядело как самобичевание, которому подвергали себя в глухих кельях фанатики от веры: цепи и вериги эти люди добровольно носят, не снимая, постоянно терзаясь от пытки.
– О Боже… – простонала Аллегра и зажмурилась.
– У вас доброе сердце, – промолвил Джагат Рам, тронув ее за локоть. – Да благословит вас Аллах.
– Ох, Рам, – взмолилась она, – расскажи мне о нем.
– Мне не полагается о нем рассказывать. А вам не полагается слушать.
– Знаю.
– Но вы зажгли искру жизни в его взоре, – продолжал индиец, чьи карие умные глаза, казалось, смотрели ей в самую душу. – И мне кажется, что в отличие от многих не обратите излишнюю осведомленность ему во зло.
– Я неустанно молю Господа помочь мне составить такое снадобье, которое исцелило бы его недуг, – горячо произнесла Аллегра.
– Так было не всегда, – медленно начал Джагат Рам. – И если молодого сэра Грейстона постигла беда, она явилась как следствие его несравненных достоинств. Про таких говорят, что им везет во всем. Ему сопутствовал успех в любых делах, причем все давалось с такой легкостью, которой позавидовал бы всякий смертный. Если у него и были недостатки, – пожал плечами индиец, – а они наверняка есть у каждого, то я назвал бы излишнюю гордость, даже на грани заносчивости, и неумение сочувствовать чужим бедам, насколько я могу судить, из-за отсутствия опыта личных невзгод и неудач. – И Рам умолк, задумчиво улыбаясь. – Он вел беззаботную жизнь. Его обаяние и положение в свете открывали любые двери. А о благосостоянии позаботилась сама фортуна.
У него были связи при дворе, уважение сверстников и всех, с кем он имел дело. Как бы вам сказать… словом, это был просто Грейстон Морган, сквайр, второй сын в семье, с довольно тощим кошельком. Отец оставил ему в наследство какие-то крохи. Однако ему удалось отличиться во время войны в Шотландии, так что король пожаловал его в рыцари и кавалеры ордена Бани и назначил изрядное денежное вознаграждение. С присущей ему верой в удачу сэр Грейстон оставил все деньги в распоряжении своего поверенного, уволился из гвардии, продал свой патент и отправился в Калькутту офицером Ист-Индской компании. Естественно, судьба была к нему благосклонна. И в делах, и в битвах – то и дело возникали восстания, которые приходилось подавлять.
– И там он нанял вас на службу?
Джагат Рам резко выпрямился, и его темно-карие глаза полыхнули в пламени свечи. Несмотря на подчиненное положение, самолюбие слуги вряд ли уступало самолюбию хозяина.
– Меня никто не нанял, – на удивление мягко промолвил он. – Я принц у себя на родине. Сэр Грейстон спас мне жизнь. И я поклялся служить ему, пока долг не будет оплачен.
– Но такая жертва… – не поверила своим ушам Аллегра.
– Он спас мою собственную жизнь. И я дал клятву Аллаху.
– Ему здорово повезло, что у него есть вы, Рам. – По крайней мере Ридли не оставался совсем один во время припадков. – Он что же, разбогател на службе в Индии? – вернулась она к рассказу.
– Нет, – рассмеялся Рам. – Как всегда, ему улыбнулась фортуна. Сэр Грейстон собирался подольше пожить в Индии, ведя довольно скромное существование. Ему полюбилась моя родина.
– Он был счастлив там? – Впрочем, ответ был ясен и так. Стоило хотя бы оглянуться на экзотическое убранство этого кабинета. – Он находит облегчение здесь, верно? В стенах этой самой комнаты? И благовония, и та память о прошлом, что оживает при виде вас, успокаивают его?
– Да. Довольно часто. – И Рам со вздохом добавил: – Насколько ему вообще доступен покой.
– Тогда зачем же он уехал?
– Умер его брат, виконт, и оставил ему титул, изрядную сумму денег и Морган-хаус – особняк в Лондоне. Сэру Грейстону казалось, что виконту не подобает наживаться на биржевых операциях, и он приказал своему поверенному продать все акции, в которые тот вложил его деньги. Это случилось летом тысяча семьсот двадцатого года. – Рам умолк и заглянул ей в лицо: – Ах, судя по вашему виду, вам невдомек, о чем идет речь. Это же крах акций «Южных морей».
– Я находилась в тот год в Колониях, – заинтригованно качнула головой Аллегра.
– Я имею в виду грандиозную аферу с дутыми акциями, разорившую множество народу. Чрезвычайно шумный скандал. Со временем стало ясно, что нити заговора ведут на самый верх, в правительство. Но когда сэр Грейстон, ни о чем подобном не подозревая, продал свои акции, они шли по самой высокой цене и принесли по тысяче фунтов дохода на каждую сотню вложений. А скандал разразился буквально через месяц. Однако сэра Грейстона он не коснулся, и милорд обрел богатство, величину которого трудно вообразить в самых диких мечтах. Столько денег не растранжирить даже за десять жизней.
– Это похоже на детскую волшебную сказку с чудесами и феями. Виконт был рад?
– Он был напуган, – помрачнел Рам. – Наверное, впервые за всю свою жизнь. Это было слишком чудесно. И слишком неожиданно. Сначала титул и наследство его брата, а потом вот это. В тот же год в Лондоне разразилась эпидемия чумы. И церковь, и общество набросились с упреками на продававших акции «Южных морей». Дескать, чума – это Господня кара за их дьявольскую алчность. Насколько я могу судить, сэр Грейстон еще не успел оправиться от потери брата. Но в ней он себя не винил. А теперь он стал считать свое богатство проклятым. И постоянно твердил мне: «Рам, когда-то небеса спросят с меня за все мои удачи. Помяни мое слово».
– Но ведь не он составил тот заговор! – не вытерпела Аллегра. При чем тут вина? – Ее всегда бесила любая несправедливость.
– Почему многие из нас чувствуют вину, хотя ни в чем не виноваты? Тем не менее это так. И я останусь с ним, пока не воздам сторицей за то, что он даровал мне жизнь. А в вашем сердце не шепчет тайное чувство вины за других?
Девушка отвернулась, устремив взгляд в темную пустоту кабинета. Не зная о ней ничего, этот удивительный человек сумел коснуться незаживающей душевной раны. Ведь в сердце у нее всегда жила боль оттого, что она не заслужила права жить. Одна – когда все Бэньярды покоятся в могилах.
– Но вы, наверное, желали бы услышать продолжение истории его милости, – наконец произнес Рам после долгого молчания. – Я не ошибся?
– Да. – Аллегра заставила себя снова повернуться к нему, подавив душевную боль.
– Мы находились в Лондоне. Милорд открыл Морган-хаус. Отремонтировал заново, обставил мебелью. Все делалось шикарно и в то же время со вкусом. На званые вечера являлись самые известные личности: поэты, художники. Бывал даже сэр Роберт Уолпол, премьер-министр. Ненадолго приехали из Индии его старинные друзья, лорд Ричард Хол-форд и леди Мортимер. В то время служить ему было для меня счастьем. Мало-помалу он свыкся с неожиданным богатством, и под сводами Морган-хауса поселились веселье и смех. А потом он повстречался с барышней Пикеринг.
– С Руфью?
– Со знатной особой, – кивнул Рам. – Они с семейством приехали из Кента – насколько я могу судить, в погоне за женихами.
– А она… – Аллегра замялась, дивясь, отчего простой вопрос застрял в горле? – Она была красивой?
– Руфь была божественна. Нежная, хрупкая, томная. От ее красоты у мужчин кружилась голова, а ее голос был так похож на детский. Она то и дело улыбалась. Никогда ни на кого не гневалась. Ловила каждое слово сэра Грейстона, сияя от восхищения. Он был пленен. И через месяц женился.
– Он любил ее?
– Больше, чем когда-либо мужчина мог полюбить женщину, – это его собственные слова.
– Значит, они должны были быть счастливы вдвоем. – В душе у Аллегры почему-то зарождалась обида на эту умершую когда-то женщину. – Судя по всему, она была таким же совершенством, как и он.
– Да, возможно.
– А вам она нравилась? – Ее насторожила какая-то странная нота в голосе индийца.
– Не мне ее судить. – Его лицо превратилось в неподвижную маску. – Руфь была супругой моего хозяина, и он ее обожал.
– Но неужто у вас нет своего мнения?..
– Когда я вернусь на родину и выберу жену, мне бы меньше всего хотелось, чтобы за спиной судачили о том, что я совершил ошибку. Милорд ее любил. Этого было довольно. А когда она располнела оттого, что носила под сердцем его дитя, он был готов плакать от счастья, глядя на нее.
Аллегра попыталась представить себе, как выглядел Грей в счастливые времена. Он сейчас почти не улыбался. Но если это случалось и в глубине янтарных глаз мелькали золотистые искры – у нее становилось так тепло на душе… И девушка промолвила с грустью:
– А потом она потеряла его дитя. Мне рассказала леди Дороти.
– Не совсем. Был еще один джентльмен, старше ее годами. Старинный друг леди Ридли, ее земляк, он явился с визитом. У них с сэром Грейстоном вышла ссора из-за какой-то ерунды. Слово за слово – и брошен вызов, и назначена дуэль. Леди Ридли заклинала сэра Грейстона взять вызов обратно. Она умоляла его и хватала за руки. Тот человек был ее другом детства. Он был для нее как родной дядя. И она боялась, что его ранят.
– А его милость настоял на дуэли, несмотря на ее мольбы?
– Сэр Грейстон – человек чести, а тот джентльмен нанес ему чрезвычайно тяжкое оскорбление. Более того, в ту пору хозяин был не только горд, но и вспыльчив в равной мере, а временами и упрям вопреки здравому смыслу. – Рам посмотрел ей в лицо мудрым, проницательным взором. – Он чем-то походил на вас, мисс, тогда, два года назад. Не думаю, что он решил во что бы то ни стало убить того джентльмена, но… – его плечи устало поникли, – …такое подчас случается. На все воля Аллаха.
– А леди Ридли?
– Она слегла и отказалась видеть сэра Грейстона. А через неделю потеряла ребенка.
– Боже милостивый!.. – опустила голову Аллегра.
– Ее состояние ухудшалось на глазах, и нежное, хрупкое тело билось в конвульсиях. А от боли она кричала так, что тряслись стены Морган-хауса.
– Ах, какой ужас! Представляю, каково ему было это слышать!
– Милорд ни на минуту не отходил от ее постели, он ухаживал за ней и умолял не умирать. Но всякий раз, как только она приходила в себя, с ее уст срывались проклятия. И нежный детский голосок звенел от ненависти. Она кричала, что это сэр Грейстон ее убил. И что ваш Бог никогда не простит его за то, что он сделал! – Рам вздрогнул от страшных воспоминаний. – Это было великой милостью – день, когда она наконец умерла. А когда он вернулся из церкви после похорон, то схватил свою шпагу и сломал об колено.
– Вам не кажется… – Аллегра, не стесняясь, плакала в три ручья. – Вам не кажется, что это виконт убил ее, правда?
– Об этом шептались многие. Внезапность ее смерти, ее упорные обвинения. И ведь существуют определенные яды…
– О нет! – выкрикнула девушка. – Он не мог!..
– Я не берусь судить. Я просто пересказываю вам все тогдашние слухи. А потом виконт ударился в пьянство.
– А вторая дуэль? Та, с которой он сбежал? Леди Дороти рассказала и про нее, – пояснила она.
– Месяцем позже. С кузеном Пикерингов, который особенно усердствовал в распространении слухов про убийство. Сэр Грейстон… – тут даже на бесстрастном обычно лице Рама проступило смущение, – сэр Грейстон счел, что он не в состоянии драться с тем человеком. Больше я ничего не смогу сказать ради верности сэру Грейстону.
– Он задрожал, побледнел и выронил шпагу, не так ли? Его как будто бы трясло в лихорадке. – И Аллегра уверенно кивнула в ответ на удивленный взгляд Рама. – Я сама видела это сегодня, в Ладлоу. Эта свинья, Кромптон, со своими наглыми дружками…
– А, – негромко воскликнул Рам, – теперь я понимаю. Этого давно уже не случалось. Обычно ему удается избежать подобных сцен.
– Ох, Рам, видеть это было ужасно…
– Не менее ужасно чувствует себя и сэр Грейстон. Он сам не понимает, что с ним происходит. В такие моменты милорд словно одержим дьяволом и пытается бороться с чем-то у себя в душе, превосходящим его по силе. Сэр Грейстон не любит обсуждать это с другими. Его боязнь перед дуэлью. Его беспомощность. Но иногда, когда джин развязывает ему язык, милорд повторяет мне, что случилось так, как он предсказал. Что его настигла наконец Божья кара.
– И он не смог себя переломить?
– Сэр Грейстон старался, – горестно вздохнул Рам. – Еще в самом начале, в Лондоне. Он нарочно напрашивался на дуэль, надеялся, что к нему вернется отвага, что он победит трусость окончательно и бесповоротно. Но с каждым разом получалось еще хуже. И в конце концов нам пришлось укрыться в поместье.
– Где он стремится обрести ложное мужество с помощью джина и толпы сговорчивых женщин, готовых разделить с ним постель, – грустно закончила она.
– Я не имею права рассказывать вам, – немного обиженно ответил Рам, – но существуют и иные способы, по средством которых сэр Грейстон утверждает свое мужество.
Аллегра сделала вид, что намек ею не понят. Она не станет оскорблять доверие мистера Бриггса. А также распространяться про свое собственное открытие в богадельне.
– И вы ничем не можете ему помочь? Ведь он же спас вам жизнь.
– Но разве можно помочь человеку, если он сам стремится себя уничтожить? Он тронул ваше сердце?
– Конечно, нет! – выпалила девушка. Однако ее слова прозвучали слишком натянуто. – О чем мне печалиться? Он живет так, как хочет. А я всего лишь служанка. Мне своих забот хватает… И ни к чему мне его… – Тут она всхлипнула и зажмурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50