Дверь распахнулась, и в этот момент черноту неба расколола ослепительная вспышка молнии. Рика инстинктивно вскинула руку, а когда опустила ее, Гален стоял перед ней, как бы материализовавшись из самой грозы. Не просто человек, а посланная ей природой помощь!Ветер растрепал ее распущенные волосы, тонкая сорочка прилипла к телу. Словно обнаженная, стояла она под его взглядом, и в эту минуту наконец-то приняла волю богов. Окончательно и навсегда она приняла этого человека, этого римлянина и ринулась в спасительные объятия.
Спазма боли снова пронзила ее тело, распростертое на покрывале. В Могунтиакуме, где он служил перед Дэвой, Галену пришлось однажды присутствовать при родах. В конце зимы в занесенном снегом лагере будущий отец в ужасе поднял Галена с постели — ребенок шел ногами вперед. Гален вызвал хирурга легиона. Двадцать лет принимая незаконных отпрысков римской армии, тот умудрился спасти и ребенка, и мать.Но Гален не был хирургом, и опыт помощи в одних единственных родах едва ли сделал из него повивальную бабку. Он также понимал, что ребенок рождается слишком рано. Но рано или поздно — главное, что он рождается…
Рика вцепилась в одеяло, прижимая кулаки к бокам. Она не могла кричать, только чувствовала, как из-под закрытых век струятся слезы.— Кричи, Рика. Это поможет вынести боль. Она покачала головой, но тут ее снова схватило. Боль переворачивала все ее внутренности. Спина прогнулась, и глаза в ужасе широко открылись.— Я не могу, — простонала она.— Нет, можешь. — Встав на колени рядом с ней, он взял ее за руку и осторожно вытер слезы. — Когда становится плохо, жми крепче.Тотчас ее рука сжалась, и ногти впились в его ладонь. Он продолжал повторять:— Сейчас все кончится. Держись за меня.Она так и сделала, и инстинктивно начала быстрее дышать, приспосабливаясь к приступам боли. Спустя некоторое время боль отпустила. Рика лежала опустошенная и наполненная ужасом, зная, что скоро она вернется.И она вернулась.Схватки стали еще чаще и сильнее, едва кончалась одна, наступала другая. Иногда боль была такой нестерпимой, что не оставалось ничего, кроме боли. В какой-то момент, не выдержав, она простонала:— Я больше не могу.— Ты должна и ты вытерпишь. — Он сжал другую руку. — Взгляни на меня.Она подчинилась. Взгляд его светился добротой, но пожатие было крепким, а голос непреклонным.— Послушай меня, не думай о боли. Ты должна все вынести.В очередной раз ее пронзила боль. Судорожно глотая воздух, она вертела головой, взгляд лихорадочно метался по хижине, не в силах остановиться на чем-нибудь.Твердый настойчивый голос заставил ее сосредоточиться.— На меня, смотри на меня. Только на меня.— Будь ты проклят! — крикнула она. Все было заполнено болью. — Пусти меня. Я хочу умереть!— Нет. Нет, ты не умрешь. — И снова голос заставил сосредоточиться. Прохладная ладонь коснулась лба. — Ты можешь, иначе ты не выжила бы той ночью. А теперь открой глаза. — Его рука крепко держала обе ее руки. Она открыла глаза, и он сжал их сильнее. — Этой ночью ты не одна.
Всю ночь за стенами хижины бушевала гроза, и всю ночь продолжались мучения. Иногда его лицо пропадало в каком-то красноватом тумане, однако он не дал ей потерять сознание. Она крепко сжимала держащую ее руку, не чувствуя, что ногти впиваются в его ладонь.И только на рассвете, когда тьма начала сереть, она родила ребенка. Мертвого. Он задохнулся при родах.Боль отпустила, и Рика забылась в спасительном сне. Гален завернул крошечное тельце в свой плащ.Алый плащ римского центуриона стал саваном этому ребенку. На закате он его похоронит.Гален подошел к постели и встал около нее на колени. Рика проснулась и лежала бледная и недвижимая. Она даже не спросила о ребенке. Но она должна знать, что тот мертв. Гроза закончилась недавно, и все еще дул свежий ветер, шурша соломой на крыше, проникая в дымовое отверстие и заставляя плясать язычки пламени в очаге. Гален подложил дров, чтобы согреть ее. Она была настолько бледной, что казалась почти прозрачной и совсем холодной на ощупь. Эта бледность и лихорадочный блеск в глазах беспокоили его. Казалось, она смотрит на него и не видит.Рика скрипнула зубами и уставилась на закопченный потолок. Почему все звуки так похожи на плачь ребенка? Ветер в соломе крыши… утреннее пение птиц…Слезы обожгли уголки глаз, и она отчаянно замигала. Не в силах больше сдерживаться, Рика с трудом приподнялась и уткнулась лицом в крепкие руки, прижавшись к Галену, ища в нем поддержку и силу.Если Гален и был застигнут врасплох, то не показал этого.— Поплачь, Рика, — прошептал он, нежно поглаживая ее по голове. — Пожалей о своей потере.Мгновенно Рика отшатнулась и взметнула свирепый взгляд.— Я не потеряла ничего, о чем нужно было бы жалеть, — прошипела она. — Или ты забыл, что жизнь, которая ушла, была римской?— Но она выросла в тебе, — тихо ответил Гален. Он протянул руку и прикоснулся кончиками пальцев к ее мокрым щекам и дрожащим губам. — Он был твоим сыном.— Будь ты проклят! — крикнула Рика в исступлении и попыталась оттолкнуть его от себя. Она не хотела ничего знать. Пока он не имел ни пола, ни имени, она не потеряла ребенка, а избавилась от нежеланной ноши.Гален не отпускал ее и, когда она притихла, еще крепче обнял ее.— Поплачь, домина.Рика закрыла глаза и наконец зарыдала. Это были глубокие, очищающие душу рыдания.Когда рыдания затихли, Рика, совершенно обессиленная, впала в бессознательное состояние, которое в конце концов дало ей отдых.Гален прижал ее к груди, сердце к сердцу. Его рука гладила ее волосы. Первый раз в жизни Гален Мавриций, центурион когорты и римский воин, чувствовал себя беспомощным. То, что он испытывал к этой женщине, не было вызвано нуждой или случайным обстоятельством, чувством вины или похотью. Казалось, он сам находится в объятиях, переполненный нежностью, от которой перехватывало дыхание.Гален поднял ее, положил на постель и поднялся. Пока она спала и ее можно было оставить одну, нужно было закончить дело.
При свете ало-оранжевого заката Гален похоронил маленькое тельце в ящике из досок, предназначенных для его колыбели. На одной из досок он вырезал слова Dis Manibus — посвящение богам мертвых. Прежде чем укрепить крышку, он снял с левого запястья широкую кожаную ленту — солдатский кошелек. Только тогда, через разрез с внутренней стороны, открывался доступ к его содержимому. Невзрачная на вид лента не привлекала внимания, очевидно, поэтому кошелек сохранился.Мертвых нужно было переправить в Аид через реку Стикс. И Гален, вытащив монету, положил ее в рот младенцу, не испустившему ни одного крика, ни одного вздоха. Теперь душа сына Рики сможет заплатить лодочнику Харону.
Сердце болело… под сомкнутыми веками жгучая боль… Даже чтобы просто вздохнуть, требовалось усилие. Она хотела снова уйти в темноту, но уже не смогла.Заставила себя открыть глаза. В тусклом свете масляной лампы можно было увидеть фигуру, согнувшуюся у очага. Рика постаралась сесть и поняла, что силы совершенно оставили ее. Все тело как будто налито свинцом. Она снова беспомощно откинулась на постель и наблюдала за человеком, разводившим огонь.Гален стоял спиной, и она не видела его лица. Он пришел во время грозы и был с ней, когда…Внезапно память вернулась, и тело наполнилось тошнотворной болью. Она поспешно сглотнула и, крепко зажмурив глаза, попыталась вернуться в сон, который охранял от страданий, даруя покой.Чуть позже Рика услышала его шаги. Она хотела притвориться спящей, но прикосновение испугало ее. Она открыла глаза и увидела над собой его лицо.— Я не хотел будить тебя. — Он убрал руку и сел на пятки. — Я просто хотел проверить, нет ли лихорадки.Она смотрела на него, не слыша. В этих усталых глазах отражалось все, что пережили они в эту ночь. Бессознательно она провела рукой по ставшему плоским животу. Под покрывающим ее мехом она лежала обнаженной и все же не испытывала стыда. Руки, ухаживающие за ней, касались ее только с нежностью.— Ты необыкновенный человек, римлянин, — шепнула она.Он покачал головой в молчаливом отрицании, просунул руку ей под голову, чтобы помочь сесть, и поднес к губам кружку.Попробовав, она попыталась отвернуться. Голода не было, и очень не хотелось глотать теплую похлебку из ячменя и лука.Так же твердо, как держал ее за плечи, он настоял, чтобы она выпила.— Хочешь или нет… но ты должна поесть. Ей стало жаль себя.— Зачем?Гален удивленно приподнял брови.— Чтобы выжить, домина. Или ты захотела сейчас отдать своим насильникам то, что они не смогли взять тогда?Рика съежилась и взглянула на него. Захотелось набрать в рот похлебки и выплюнуть ему в лицо!Как будто прочитав ее мысли, он улыбнулся и прищурился.— Если хочешь сделать это, сделай, — с мягкой насмешкой сказал он, прижимая кружку к ее губам. — Но знай, что каждый глоток, который ты выплюнешь, я волью в тебя снова и заставлю тебя жить.Сквозь гнев мелькнула мысль: из всех мужчин этот менее всего заслуживает ярости. Почувствовав снова себя очень усталой, она откинулась на его руку и глотнула.Когда кружка опустела, он осторожно опустил ее на постель.— Сегодня я буду спать снаружи у дверей. Если я буду тебе нужен, позови.Рика смотрела, как он встает. Но когда он повернулся, чтобы уйти, почувствовала страх.— А что… что, если я не хочу, чтобы ты уходил? если я хочу, чтобы ты остался со мной?— Тогда я останусь.В возникшей тишине было слышно только потрескивание дров в очаге. Затем, почти неслышное, прозвучало одно слово.— Останься.
Медленно к Рике возвращались силы. Скоро, видимо, она будет выглядеть как раньше. Однако внутренне она совершенно переменилась. Сердечная рана не излечивается так быстро. Лишь на третий день Рика смогла подойти к месту, где Гален похоронил ее сына — в нескольких шагах от расчищенного участка, в лесу, между двумя высокими соснами.Рика долго стояла, глядя на маленький холмик из свежевырытой земли. Все казалось бессмысленным: жизнь, которой так и не суждено было стать жизнью, ее муки, которые оказались никому ненужными. Или богиня специально забрала ее ребенка «до того, как он узнал жизнь смертных? Но почему? Это акт милосердия или наказания?Почувствовав озноб, Рика поплотнее запахнула свою накидку. Вдруг она ощутила присутствие Галена. Оглянулась и увидела, что он стоит на почтительном расстоянии, и явно стоит тут уже некоторое время. Когда Рика заметила его, он шагнул вперед.Пряча глаза, чтобы он не заметил слез, она объяснила, отходя от могилы:— Дафидд сказал мне, где… где она.— Я не был уверен, что тебе захочется знать.— Я и не хотела до сегодняшнего дня. — Несмотря на тепло утреннего солнца и на плотную накидку, она поежилась. Он, конечно, заметил это. В последние дни между ними установилась связь, понимание, не требующее слов. — Я не поблагодарила тебя за все, что ты сделал, и за похороны, — тихо сказала она.— В этом нет нужды.— Есть. Конечно есть. — Внезапно последние остатки былой гордости рухнули. — Мне больно, — прошептала она, наконец посмотрев ему в глаза. — Я не думала, что так будет, по крайней мере, так сильно.— Память еще свежа. Со временем это утихнет. Она кивнула, но только чтобы показать, что услышала, и посмотрела на него. Он не изменился. Квадратный подбородок не потерял своей чеканной твердости, а выражение лица нисколько не смягчилось. И все же теперь она видела нежность, которая была частью его силы.— Тебе надо вернуться.Рика покачала головой и перевела разговор.— Нет. Я хочу поговорить с Дафиддом. — Она показала на мальчика, чертившего что-то прутом на толстом слое подсохшей грязи около стойла. — Сегодня он не в себе… какой-то отрешенный и угрюмый. Я заговорила с ним, и он не ответил. Сказал только, где найти могилу, и ушел.Черные глаза посмотрели на маленькую фигурку, сидевшую на корточках рядом с лужей грязи.— Ты должна помнить, что Дафидд узнал об этом только вчера. После грозы он не смог прийти. Сейчас у него несомненно появились вопросы. В конце концов, он всего лишь маленький мальчик, впервые лицом к лицу столкнувшийся со смертью.Рика опять покачала головой.— Нет. Тут что-то другое. Я знаю Дафидда. Вчера вечером, когда ты рассказал ему все и привел ко мне в хижину, я почувствовала. Он, конечно, обескуражен, зол и огорчен и в какой-то мере винит меня за то, что случилось… за мертворожденного.Очень трудно было это произнести, и Галену снова захотелось утешить и защитить ее, теперь от душевной боли.— Дафидд не винит тебя. Он знает, что случившееся — воля богов. Но, может быть, он тоже ощущает потерю? — Он коснулся ее плеча, и в голосе послышались нотки сочувствия и нежности. — Ты для него больше, чем его собственная мать. В некотором смысле он может чувствовать, что потерял брата. Иди в хижину. Я поговорю с ним.Рика посмотрела на него. По озадаченному выражению ее лица он понял, сейчас она задаст вопрос, на который у него нет ответа. Повернулся и пошел прочь. Не услышав за собой шагов, он с радостью понял, что она вернется в хижину и ляжет в постель. Мальчик все еще сидел на корточках у лужи. Вдруг вопросы, которые Дафидд задал несколько дней назад, приобрели новый смысл. Но, может быть, он ошибается. Гален был уже совсем рядом, когда светлая головка повернулась к нему. Пронзительный взгляд неистово горящих синих глаз остановил его.— Ты не собираешься остаться, правда? Ты уйдешь?Пораженный обвинением и страстью, с которой оно прозвучало, Гален не сразу сообразил, как ему следует реагировать. Присел на корточки рядом и, стараясь не смотреть в глаза, помолчал.— Почему ты так говоришь, Дафидд? — мягко спросил он.— Потому что я знаю, — не задумываясь, выпалил ребенок. — Я слышал, как об этом разговаривали воины в крепости. Они не обратили внимания на то, что я рядом. Неважно, если даже я и услышу разговор. На меня никто не обращает внимания.Гален искоса посмотрел на мальчика. Дафидд моргал, стараясь удержаться от слез и от гнева.— Они… они сказали, что ты д-дал слово Церриксу, что ты и другие не будете стараться убежать до весны. Поэтому вас больше н-не охраняют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39