Он потер ее плечики, пытаясь хоть немного согреть, и очертя голову признался:
— Я тебя одурачил. Никакого паука не было, но твои мама и папа очень расстроены. Нужно сказать им, что ты в порядке.
Она попыталась вырваться, но он продолжал растирать ее плечи легкими, успокаивающими движениями. И одновременно пытался сообразить, что сделала бы на его месте Изабел. Она нашла бы, что сказать. Умное. Участливое. Идеально подходящее для данного случая.
Пропади все пропадом.
— У тебя паршивый план, Стеффи. Нельзя скрываться здесь вечно, верно? Рано или поздно ты проголодаешься и выйдешь к людям. И что тогда?
— Да, меня это тоже волновало.
Она чуточку расслабилась, и Рен улыбнулся в темноту.
— Нужен новый план. Но такой, чтобы сработал. А начни с того, что расскажешь папе и маме, что тебя так расстроило.
— Наверное, я оскорбила их чувства?
— И что же? Они ведь оскорбили твои, правда? Послушай меня, малышка: если собираешься пройти по жизни, не оскорбляя ничьих чувств, превратишься в тряпку и зануду. Никто не любит тряпок и зануд.
Он уже почти видел, как хмурится Изабел, но какого черта! Ее здесь нет, а он делает что может. И все же Рен поспешно поправился:
— Я не говорю, что нужно специально обижать людей. Но следует бороться за то, что читаешь важным для себя, и если в процессе ранишь чьи-то чувства, это их проблема.
— Но они могут ужасно разозлиться.
— Не хотел упоминать это раньше, но думаю, твои мама и папа все равно разозлятся. Не в первую минуту. Сначала они будут безумно счастливы видеть тебя живой, обольют слезами и осыплют поцелуями. Но когда волнение немного уляжется… полагаю, тебе придется немного потрудиться.
— А что это значит?
— Хорошенько подумать, как держать себя, чтобы не попасть в беду.
— Какую именно?
— Какую? А вот когда они закончат тебя облизывать, вспомнят, как ты огорчила их, сбежав из дома, и тогда ты окажешься в опасной зоне. Придется выложить правду насчет того, как ты подслушала их ссору, и… запомни, это очень важно, — вот тут тебе лучше немного поплакать, причем с самым жалостным видом. Сумеешь?
— Не уверена.
Рен снова улыбнулся.
— Давай подойдем к двери, где немного светлее, и я тебе покажу, ладно?
— О'кей.
Он поднял девочку и понес к двери. Носки сандалий бились о его колени. Она цеплялась за его шею, уже взрослая, чтобы проситься на руки, и все же такая маленькая и несчастная!
Добравшись до двери, он снова присел на корточки и посадил ее себе на колени. Дождь перестал, и света оказалось достаточно, чтобы различить ужасно грязное личико с дорожками слез на щеках. Выразительные глаза уставились на него, как на Санта-Клауса. Если бы она только знала!
— Значит, так, основная мысль — уберечься от наказаний до конца жизни, поняла?
Стеффи торжественно кивнула.
— Итак, только они успокоятся, тут же решат врезать тебе, чтобы больше в голову не приходило убегать из дома. — Он метнул на нее убийственный взгляд. — Кстати, на случай, если тебе в голову взбредет еще раз выкинуть нечто подобное, учти, меня не так легко провести, как твоих родителей, поэтому лучше пообещай мне прямо сейчас, что для решения своих проблем выдумаешь способ поумнее.
Очередной торжественный кивок.
— Обещаю.
— Вот и хорошо.
Он откинул с ее лба легкую прядку волос.
— Когда родители начнут объяснять, что тебе придется терпеть последствия своих поступков, значит, они подумывают о наказании. Так вот, самое время объяснить им, почему именно ты убежала. Только не забудь упомянуть, как ужасно подействовала на тебя их ссора, потому что, признай, это твой главный козырь. Естественно, рассказывая все это, ты снова расстроишься, что очень хорошо, поскольку для того, чтобы выглядеть жалкой и несчастной, нужно пустить в ход эмоции. Усекла?
— А плакать обязательно?
— Не повредит. Покажи, как ты это проделаешь. Сначала несчастный взгляд. Только очень несчастный.
Она смотрела на него, мгновенно превратившись в огромные печальные глаза: самое трогательное зрелище, которое Рен когда-либо видел, но оказалось, что Стеффи еще и не начинала. Он едва не рассмеялся, когда она сморщила личико, вытянула губы и театрально всхлипнула.
— Переигрываешь, малышка.
— Это как?
— Веди себя более естественно. Думай о чем-то грустном. Например, как тебя запрут в комнате на всю оставшуюся жизнь, отберут игрушки, будут держать на хлебе и воде, и пусть все это отразится на твоем лице.
— Или как папочка уйдет навсегда.
— Тоже неплохо.
Немного подумав, она изобразила достаточно убедительную тоску, дополненную дрожанием губ.
— Превосходно.
Нужно быстренько положить конец уроку актерского мастерства, прежде чем она окончательно увлечется.
— А теперь короткое описание сценария, и довольно.
Она вытерла нос тыльной стороной худенькой руки.
— Если они начнут злиться, я должна рассказать, что слышала их ссору, и о том, что почувствовала из-за отъезда папы, даже если это ранит их чувства. И заодно начну плакать. Подумаю о чем-то ужасно грустном, например, о том, как папа собирается навсегда нас бросить, и приму несчастный вид.
— Молодец! Дай пять!
Они хлопнули по рукам, Стеффи улыбнулась, и Рену показалось, что из-за туч вышло солнце.
Ведя ее за руку по мокрой траве, он вспомнил свое обещание.
— Наверное, теперь тебе ни к чему толковать с доктором Изабел, верно?
Не хватало еще, чтобы преподобная утешительница испортила весь его филигранный труд своими рассуждениями об искреннем раскаянии. И тогда ни о каком актерском мастерстве не может быть и речи.
— Думаю… думаю, я уже в порядке. Но… — Она чуть крепче сжала его руку. — Не могли бы вы побыть со мной, пока я говорю с ними?
— Не слишком удачная мысль.
— А по-моему, удачная. Если останетесь со мной, тоже сможете… ну… сделать жалостное лицо.
— Каждый хочет ставить пьесу.
— Что?!
— Поверь, я только испорчу твой выход. Но обещаю, что буду держаться поблизости. И если они решат запереть тебя в подземелье или еще чего похуже, я пронесу тайком и просуну сквозь прутья решетки пару шоколадных батончиков.
— Они этого не сделают.
Исполненный мягкой укоризны взгляд напомнил ему об Изабел.
— Верно, — улыбнулся Рен. — Тем более, чего бояться?
Бриггс как раз вернулся проверить, нет ли новостей, так что все собрались перед домом, когда на тропинке показались Рен с девочкой. Родители немедленно бросились к ним и, встав на колени, прямо в мокрый гравий, едва не задушили бедняжку в объятиях.
— Стеффи! О Боже, Стеффи!
Они целовали ее, ощупывали, желая убедиться, что она цела и невредима. А потом Трейси вскочила и попыталась осыпать Рена поцелуями. Даже Бриггс, как ни странно, попытался обнять его, чего Рен успешно избежал, наклонившись, чтобы якобы завязать шнурки. Изабел тем временем гордо озиралась, что донельзя его раздражало. Интересно, чего она ожидала? Что он убьет девчонку?
И вдруг до него дошло, что в какой-то момент общения со Стеффи он, к счастью, совершенно перестал думать о Каспере Стрите.
Но даже досада на Изабел не мешала ему умирать от желания вновь погрузиться в нее, хотя с тех пор, как он в последний раз делал это, прошло всего несколько часов. Хотя при этом он вовсе не был в восторге от условий, поставленных ему в машине не далее как сегодня утром. Не то чтобы он так уж жаждал перевести их отношения на эмоциональный уровень — Богу известно, ему это совершенно не нужно, — но такого цинизма просто не ожидал. И при этом она глазом не моргнула! Голоса не повысила!
А тут еще эта история с Каспером Стритом. Ей и без того не слишком нравилось, что по роли он убивает молодых женщин. Страшно подумать, что она скажет, узнав о детях!
Он наконец умудрился отвести ее в сторону, напомнив, что промок до костей, замерз и ужасно голоден. Это, как он и надеялся, пробудило в Изабел женские инстинкты, и уже через час они лежали в постели.
— Вы сердитесь? — прошептала Стеффи.
В горле у Гарри застрял комок величиной с Род-Айленд. И поскольку говорить он не мог, ограничился тем, что откинул волосы со лба дочери и покачал головой. Стеффи лежала в постели, прижав к щеке своего самого старого мишку, вымытая, в любимой ситцевой голубой ночнушке; Гарри вдруг вспомнил, какая она была в детстве. Неуклюжий младенец, ковыляющий к нему с протянутыми руками. Сейчас она выглядела такой маленькой и трогательной…
— Мы не сердимся, — тихо заверила Трейси с другой стороны кровати. — Но все еще расстроены.
— Рен сказал, что если вы запрете меня в подземелье, он пронесет туда пару шоколадных батончиков.
— Совершенно неуправляемый тип!
Трейси поправила простыню. Ее косметика стерлась неизвестно когда, а под глазами темнели круги. Но в глазах Гарри она по-прежнему была прекраснейшей из женщин.
— Простите, что так вас напугала.
Трейси сурово нахмурилась:
— Хорошо, что догадалась извиниться. Но все равно проведешь завтрашнее утро в своей спальне.
Трейси, по-видимому, была сделана из более крутого теста, чем Гарри, который только и мечтал забыть обо всем, а тем более о наказаниях. Но ведь Стеффи не из-за нее сбежала.
Он окончательно растерялся. Внутри была сосущая пустота. И что-то вроде неприязни. Каким образом он ухитрился стать врагом?
— Все утро? — жалобно пролепетала Стеффи, и Гарри едва сдержался, чтобы не отменить распоряжение Трейси и не принести вместо этого мороженого.
— Все утро, — твердо повторила мать.
Стеффи немного подумала. Тяжело вздохнула. Нижняя губка начала подозрительно подрагивать.
— Знаю… я не должна была убегать. Но уж очень грустно стало, когда я услышала, как вы с мамой ссоритесь.
Гарри задохнулся. Трейси наморщила лоб.
— До половины одиннадцатого, — поспешно поправилась она.
Губка Стеффи перестала дрожать.
— Наверное, могло быть куда хуже, — серьезно, как взрослая, сказала она. Трейси дернула ее за локон.
— Это точно. И мы не заточили тебя в то подземелье, о котором говорил Рен, исключительно из-за твоей аллергии.
— Плюс пауки.
— Да, это тоже, — согласилась Трейси прерывающимся голосом, и Гарри понял, что сейчас они думают об одном. Для Стеффи так важно, чтобы ее родители были вместе, что она готова побороть самый главный страх. У дочери больше мужества, чем у отца.
Трейси, опираясь на изголовье, наклонилась, чтобы поцеловать дочь, и долго-долго не разгибалась. Все прижималась к ее щеке своей.
— Я так тебя люблю, тыквочка. Обещай, что больше никогда такого не сделаешь.
— Обещаю.
Гарри наконец обрел голос.
— И обещай, что, если тебя что-то расстроит, обо всем расскажешь нам.
— Даже если это ранит ваши чувства?
— Даже тогда.
Девочка сложила руки под подбородком.
— И ты… все равно уезжаешь завтра?
Гарри не знал, что ответить, поэтому просто покачал головой.
Трейси пошла посмотреть на Коннора и Бриттани, которые спали в одной комнате, по крайней мере пока не просыпались и не приползали в постель к отцу. Джереми все еще был внизу, занятый компьютерной игрой. С момента своей несчастной ссоры Гарри и Трейси ни разу не оставались наедине, и сейчас сердце болело так сильно, что хотелось уйти, но родители не всегда могут делать то, что хотят.
Трейси вышла в коридор, закрыла дверь и прислонилась к стене, как частенько делала на последних месяцах беременности, чтобы облегчить напряжение. Раньше он делал ей массаж. Но не в этот раз.
Тяжесть вины стала еще больше.
Трейси положила руку на живот. Дерзкая, чрезмерно самоуверенная богатая девчонка, которая заставила его погоняться за ней, прежде чем сдалась на милость победителя, исчезла, ее место заняла мучительно прекрасная женщина с глазами загнанной лани.
— Что нам делать? — прошептала она.
«Что собираешься делать ты?» — хотелось ему спросить. Это она ушла от него. Она, которая никогда и ничем не была довольна.
Гарри снял очки и потер глаза.
— Не знаю.
— Мы больше не можем говорить.
— Можем.
— Нет, мы просто начинаем обмениваться оскорблениями.
«Обмениваться»? Слишком сильно сказано. Это у нее острый язык и взрывной характер! Он всего лишь успевает уклоняться.
— От меня ты не слышала никаких оскорблений, — резонно заметил он, надевая очки.
— Конечно, нет, — ответила она без всякой злости.
Но узел в животе затянулся туже.
— Думаю, то, что случилось сегодня днем, поставило нас выше всех оскорблений.
Несмотря на добрые намерения, в его голосе звучали осуждающие нотки, и Гарри приготовился к отпору, но она просто закрыла глаза и прислонилась головой к стене.
— Я тоже так думаю.
Ему хотелось схватить ее в объятия и умолять о прощении. Но она уже составила о нем определенное мнение, и никакие слова не помогут его изменить. Если он не сумеет заставить ее понять, у них нет никаких шансов.
— Сегодняшний день доказал то, что я твердил все время. Необходимо сплотиться. Сомкнуть ряды. И это придется сделать.
— О чем это ты? — с искренним недоумением осведомилась она. Нужно же быть такой дурочкой!
— Пора начать вести себя как взрослые люди.
— Ты всегда ведешь себя как взрослый. Зато у меня с этим трудности.
Все верно. Именно это он пытался объяснить ей. Но на ее горестное лицо было невозможно смотреть. Почему Трейси не может принять вещи, какими они есть, и идти дальше?
Он старался найти нужные слова, но мешал водоворот чувств. Трейси верила в необходимость копаться в этих самых чувствах и выяснять отношения. Но не Гарри. Он никогда не видел в этом пользы. Только сплошные неприятности.
Трейси на секунду закрыла глаза. И очень тихо попросила:
— Скажи, как я могу сделать тебя счастливым?
— Вернись на землю! Отношения в браке меняются. Меняемся мы. Становимся старше. Жизнь нас не балует. Не всегда все бывает так, как вначале, и ожидать не следует. Довольствуйся тем, что мы имеем.
— И все? Просто смириться и жить?
В душе поднялась такая буря эмоций, что Гарри даже растерялся.
— Нужно быть реалистами. Супружеская жизнь не может быть вечно лунным светом и розами. Я не назвал бы это смирением.
— Зато я назову.
Резко, так, что разметались волосы, Трейси оттолкнулась от стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44