А музеи, мисс Гарнер? Были вы где-нибудь?
— В одном или двух. — Неуверенная улыбка снова пробежала по ее лицу. — Боюсь, Микаэль скучает там, его интересуют лишь роскошные венецианские костюмы, старинные украшения и оружие.
— Они очень впечатляют, я согласен. С той стороны башня вполне безопасна, давай подойдем к амбразуре. Я не наброшусь на тебя, как минуту назад. Бедный ребенок, — усмехнулся он. — Боюсь даже представить, кем я кажусь тебе — людоедом, вероятно? В таком случае твой визит — всего лишь ради прекрасного вида — верх либо глупости, либо смелости.
— Мною руководило простое любопытство, синьор. — Лаури выглянула из амбразуры на канал, омывающий фундамент палаццо. — Не водятся ли в венецианских каналах русалки, обитающие в подводных дворцах? — лукаво шепнула она.
— Очень может быть. — По его голосу Лаури поняла, что собеседник улыбается. Через секунду он подошел и встал рядом с ней. — Венеция — загадочный город, состоящий из сказок. Когда шпили и купола смыкают в воде свои тени — мы говорим, что они встречаются, — тогда всякое возможно.
Лаури вздрогнула. Почувствовав это, он произнес:
— В душах венецианцев меланхолия смешана с поэзией… Скажите мне, мисс Гарнер, где вы были прошлым вечером? Я обещал представить вас графине Риффини. Она была разочарована, что не познакомилась с моей маленькой английской балериной.
— Я… я совсем забыла об этом ужине, синьор. Сожалею… — Лаури заставила себя обернуться и взглянуть ему в глаза. Она не сомневалась, что синьор ди Корте разгневан, и весь день с ужасом ждала TQTO момента, когда он потребует объяснить причины ее отсутствия.
Лонца также не появился, — многозначительно проговорил он, гораздо мягче, чем тогда, когда терял терпение во время занятий. — Я полагаю, вы были вместе? Ты находишь его общество более интересным, нежели компанию моих друзей?
— Я не хотела пропустить этот вечер. — Лаури прислонилась к замшелой стене башни, дрожа от холода в своем бархатном платье, опасаясь его гнева. Сдвинутые черные брови венецианца сошлись над переносицей… такому человеку не суждено венчаться, как говорили у них в Даун-халлоу.
— Вы что-то слишком скромны, — подначивал он. — Лонца не стал бы искать вашего общества, будь вы бесцветным созданием, мисс Гарнер. Где же теперь наш Ромео? Вы решили отдохнуть друг от друга или, напротив, планировали встретиться здесь? Боюсь, мое возвращение в собственную башню стало для тебя неприятным сюрпризом.
— Вы преувеличиваете, синьор. — Она попыталась вернуть ему прежний шутливый настрой. — Нарушительница должна ожидать подобных сюрпризов, если, как последняя дура, слишком долго остается на чужой территории. Я действительно сожалею о прошлом вечере. Меня подвела память, а потом стало уже слишком поздно возвращаться к ужину…
— Я принимаю часть твоего объяснения, — перебил он. — Несомненно, Лонце не составило особого труда переубедить тебя. Куда же он тебя отвел?
— Мы поужинали в ресторане на маленьком островке. Кафе «У трех фонтанов».
— Я знаю, где это. Очень романтичное и уединенное место. И теперь, в наказание за то, что тебя не было за столом прошлым вечером, ты присоединишься к моему ужину в башне. Слуга уже ушел, но он оставил для меня холодное мясо, фрукты и конечно же кофе.
Не успела Лаури принять неожиданное приглашение, как он взял ее под руку и решительно направился к ступенькам, ведущим в его комнаты. Через минуту она оказалась в ярко освещенной комнате, темные деревянные стены которой украшали обрамленные рисунки и картины, изображающие танцоров и балерин. Книжные шкафы ломились от огромных фолиантов.
— Пожалуйста, располагайтесь, мисс Гарнер. — Хозяин указал на расшитую софу возле столика с расставленными шахматами. — Вы играете? — осведомился он, когда она склонилась над резными фигурами. Теперь строгий директор превратился в любезного аристократа и общался с Лаури как с высокородной дамой.
— Боюсь, что нет, — улыбнулась она. — Шашки — большее, на что я способна.
— Шахматы — удивительная игра. — Его взгляд скользнул по ее платью и волосам, спадающим до тонкой талии. — Игра, где короли штурмуют башни, а искушенные королевы ждут удобного момента, чтобы нанести удар.
— Вы говорите со мной так, словно я маленькая, — запротестовала она, — и верю в домовых и призраков.
— А это не так? — Он приподнял бровь, затем повернулся к ней спиной и нажал невидимую кнопку. Открылся потайной сейф, и на фоне темного дерева появился портрет. На большом холсте была изображена девушка, одетая в вышитую блузку, оборчатую длинную юбку и обшитый тесемкой передник. Ее темные волосы украшал венок из листьев и цветов.
Комната погрузилась в благоговейную тишину. Через мгновение Максим обернулся к Лаури.
— Травилла, — пояснил он. — Так она выглядела в образе Жизели.
Лаури глаз не могла оторвать от портрета… ей казалось, что она всю жизнь знала эту женщину.
Внешность балерины не была приукрашена; художник запечатлел ее со всей любовью, которую вызывала в людях юная грациозная Травилла. Ее глаза излучали мягкий свет, полураскрытые в улыбке губы были чувственны и в то же время невинны; белая шея казалась слишком тонкой и уязвимой, чтобы склоняться в бесчисленных поклонах под могучим бременем славы, которая обрушилась на нее сильнее, чем на кого бы то ни было.
Лаури машинально прижала руку к сердцу — так сильно оно забилось.
— Ее глаза совсем живые, — прошептала она. — Я даже слышу шорох ее платья, словно она вот-вот выйдет из рамы и начнет танцевать.
— Я всегда считал, что это изумительный портрет, — согласился он, и Лаури вспыхнула от смущения. Она нервничала, оставшись с ним наедине в этой башне, даже попав под власть его тонкого обаяния. В воздухе повисло затаенное чувство опасности.
Она почувствовала, что собеседник читает ее мысли, и по-кошачьи отвела взгляд. Яркое золото снова скрылось под длинными ресницами.
— После ужина, — он указал на элегантно сервированный маленький столик; на нем красовалась серебряная посуда, бутылка вина в корзинке и ваза с фруктами, — я покажу вам несколько вещей, оставшихся после Травиллы. Думаю, они произведут на вас впечатление.
— Буду ждать с нетерпением. — Лаури сама улыбнулась своему благовоспитанному ответу; в этот момент ее пальцы наткнулись на корешок книги под темно-красной диванной подушкой. Убедившись, что Максим ди Корте отвернулся к столику, она вытащила маленький томик и раскрыла на месте, отмеченном шелковой закладкой. Это оказались стихи Йейтса, и одно двустишие было ярко подчеркнуто, словно имело для владельца особое значение.
Лаури пробежалась по строчкам, и они запали ей в душу. Девушка мысленно повторяла их после того, как вернула сборник на место.
Я бросаю мечты к твоим ногам,
Ступай же мягко: ты идешь по моим мечтам.
Очарованная Лаури походила на Беатриче в алом платье, которое обессмертил великий Данте. Под чьи же ноги Максим бросал свои мечты — неужели под быстрые, острые каблуки Лидии Андреи?
Он привычно, по-домашнему гремел посудой за ее спиной; властность и страсть всегда отличали этого мужчину, чем бы он ни занимался. Лаури представляла себе, что должна чувствовать женщина, которую он любит. Он чем-то напоминал Фальконе ди Корте, который ни разу не взглянул ни на одну женщину, кроме Травиллы.
Но как не похожа сказочная Травилла на такую приземленную Андрею!
— Вы будете артишоки, мисс Гарнер?
— Да, пожалуй. — Лаури невольно залюбовалась его орлиным профилем, словно выгравированным на фоне лампы. Андрея лопнет от злости, если узнает об этом ужине на двоих.
— Вы очень спокойны. — Он присел напротив ее софы. — Я бы сказал, как кошка.
Максим сверлил ее лицо внимательными темными глазами, едва заметно улыбаясь, словно ему льстило, что гостье нравится его. убежище с роскошной, хотя и мрачной обстановкой и атмосферой тихого уединения.
— Будь у меня такая башня, — импульсивно воскликнула Лаура, — я никогда бы не покидала ее!
— Тогда мирный приют превратится в тюрьму. — Он подошел к буфету и вернулся с салатницей и ароматным мясом на серебряной тарелочке. — Чтобы получить истинное удовольствие от уединения, необходимо общаться с внешним миром.
— Наверное, вы правы.
Лаури наблюдала, как ловко хозяин расставляет ужин на столике. Она не узнавала своего строгого, мрачного директора, который сейчас азартно открывал вино, нетерпеливо подталкивая гостью к столу. Девушка побледнела, вспомнив о том, где она находится и кого заставляет ждать.
— Вы, должно быть, думаете, что я похожа на ленивую, сонную кошку, — смущенно проговорила она.
Я думаю, что вы молоды и застенчивы. — Вытащив пробку, хозяин наполнил два бокала с витыми ножками золотистым напитком. — Это вино называется Рейнгольд. Вам нравится, синьорина?
— М-м-м, оно восхитительно. — Заметив его улыбку, Лаури, бравируя, добавила: — Я уже пробовала вино раньше, вы знаете?
— Конечно. — Он сел рядом с ней и положил себе артишоков. — Я забыл, что многоопытный Лонца позаботился о вашем образовании. Рекомендую вот этот соус к салату.
— Спасибо. — Она приправила блюдо острым итальянским соусом, из-под опущенных ресниц наблюдая за тем, как он расправляется с артишоками. Максим с аппетитом поглощал деликатес, красиво разламывал хлеб с янтарной корочкой тонкой смуглой рукой, созданной, чтобы держать рапиру… или ласкать женщину.
О господи! Лаури пришлось торопливо склониться над своей тарелкой, когда Максим промокнул губы салфеткой и взглянул на нее поверх своего бокала.
— Выдержанное вино нужно пить медленно, — посоветовал он. — Вам нравятся эти бокалы, синьорина? Они веками передавались из поколения в поколение в моей семье. Не странно ли, что мы притрагиваемся к стеклу, которого касались губы мужчин и женщин далекого прошлого? Это не волнует вас, мисс Гарнер? Или вы находите грустным, что стеклянные бокалы пережили людей, пивших из них изысканное вино?
Лаури провела пальцем по витой ножке сверкающего бокала, и ее охватило странное чувство. Подумать только, эта хрупкая вещь пережила знаменитого Фальконе ди Корте, потомок которого сидит теперь перед ней! Девушка перевела взгляд с темных глаз венецианца на его сильные широкие плечи, подчеркнутые покроем темно-серого пиджака. Впервые этот властный аристократ показался ей человеком, полагающимся на милость судьбы, как и она сама.
— Я напугал тебя, малютка! — Он ласково приподнял ее подбородок, заставив посмотреть на себя. — Я позабыл, что старше тебя и лучше знаю жизнь. Увы, за каждый теплый лучик солнца мы получаем по три удара плетью.
— Жизнь — это ковер, сотканный из иллюзий, — вздохнула она. — Я признаю это, значит, я не такой уж ребенок, синьор.
Максим улыбнулся, и Лаури сполна почувствовала обаяние развеселившегося мужчины.
— Доедай своего цыпленка, крошка; мы вместе переломим волшебную косточку и загадаем желание. — Он указал на маленькую кость, лежащую на краешке серебряной тарелки. — Оказывается, жители Земли ангелов так же суеверны, как венецианцы?
— Разве что деревенские, — засмеялась Лаури. — Вы действительно считаете Британию Землей ангелов?
— Скажем так, падших ангелов, — улыбнулся и он. — Англичане и венецианцы очень похожи. Они одновременно меркантильны и романтичны, как ни один другой народ. Я также уверен, что британцы гораздо эмоциональнее, нежели любят показывать. Их пресловутая сдержанность — лишь маска: разве есть что-нибудь более непроницаемое, чем холодная застенчивость?
Лаури недоверчиво вгляделась в темные глаза на тонком смуглом лице.
— Что-то мне не доводилось слышать, как лондонские таксисты распевают серенады для своих клиентов, — усмехнулась она. — А вы бы не удивились, услышав романтическую балладу, доносящуюся из проезжающего такси?
— Видимо, это наш венецианский воздух настраивает на романтический лад. — Максим откинулся назад, так что верхняя часть его лица оказалась в тени и лишь темные глаза таинственно поблескивали, словно из-под полумаски. — А что, вам уже пели серенаду в гондоле, мисс Гарнер?
Лаури невольно вздрогнула, потому что в его голосе зазвенели льдинки: выражение неудовольствия, возврата к прежним отношениям. Он, конечно, решил, будто прошедшим вечером, когда вся труппа чинно ужинала, маленькая англичанка предавалась удовольствиям, на которые так щедра Венеция.
— Да, — призналась она. — Мне кажется, это очаровательная традиция.
— Особенно для Лонцы, — съехидничал Максим. — Он не приправлял это дело цитатами из Мюссе?
— А с какой стати он должен был это делать? — Превращение радушного хозяина в сардонического инквизитора заставило Лаури задаться вопросом — не было ли все это прелюдией к наказанию за то, что она не показалась прошлым вечером на глаза его драгоценной графине.
— Великий романтик Альфред де Мюссе полагал, что мужчина и женщина не познают всех тайн любви, пока не останутся вдвоем в гондоле. — Максим сцепил пальцы, и сокол на его перстне заиграл на свету, словно в мощных когтях птицы сверкнула молния.
— Вы думаете, что я познавала с Микаэлем тайны любви? — вспыхнула Лаури. — Считаете, что только об этом и мечтает девушка, выходящая с мужчиной на улицу?
— Нет, — он невозмутимо покачал головой, — я вовсе не считаю, что это предел ваших мечтаний, мисс Гарнер. Однако Лонца — один из наиболее привлекательных танцоров своего времени. Он красив, талантлив и настойчив — а вы очень юная и впечатлительная девушка, за которую я отвечаю головой.
— Мне почти восемнадцать, синьор, — с достоинством ответила Лаури. — Уверяю вас, я могу позаботиться о себе. Мне не нужны опекуны…
— Потому что у вас уже есть один. — Он выпрямился, и она снова оказалась во власти его гипнотического взгляда. Он безжалостно изучал ее. — Невинность не имеет ничего общего с возрастом, дитя. Это состояние души и сердца — качество, которое должен защищать зрелый и опытный человек, пока он не убедится, что вы готовы к более глубоким и важным отношениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22