— Я любила его больше жизни, — ответила я. Он с усилием сглотнул и поднял мою руку, которую я прежде нежно прижала к его щеке. — Но не больше, чем люблю вас, милорд, — закончила я, сделав последнее движение так, что мои бедра оказались под ним.
Теперь его обнаженный торс нависал надо мной, а темные пронизывающие глаза замкнулись на моих и не отпускали моего взгляда. Страсть, сжигавшая нас обоих, заставляла его кожу светиться — она казалась мне влажной, золотистой и опьяняющей. Мне хотелось упиваться им и его близостью. Его голова склонилась ко мне, и губы легко коснулись моей груди. Я закрыла глаза, и Руки мои зарылись в его густые волосы. Он по очереди захватил мои соски, сначала правый, потом левый, и теперь его язык ласкал каждый чуть приподнятый розовый пик, превращая его в отвердевший бутон желания. Внутри меня что-то затрепетало, все мое тело запульсировало жаром, зарождавшимся где-то внизу живота и отзывавшимся сладким томлением в паху. Мне казалось, что тело мое плавится изнутри, сжигая меня желанием, неотвратимой и неутолимой жаждой по нему, но, хотя мое тело изгибалось дугой ему навстречу, хотя я звала его, выкрикивая его имя, и плакала, — он отстранился, продолжал подвергать меня сладостной пытке поцелуями и ласками, пока кровь не заструилась у меня в жилах, как жидкое пламя, и всю меня не охватил небывалый восторг.
Когда мне уже казалось, что я не смогу больше выдержать ни секунды промедления, его пальцы сплелись с моими и, чуть качнувшись из своего положения на коленях, одним медленным и плавным движением он опустился и овладел мною. Голова его была откинута назад, руки продолжали отчаянно сжимать мои до боли, но мне было все равно, потому что я знала, что он чувствует: будто внутри его тела произошел взрыв, будто из его горла рвался крик.
И я ответила громким криком.
Николас испуганно посмотрел на меня, но я его успокоила, прошептав:
— Я счастлива. — И подняла руки, обвила его ногами, чтобы он почувствовал, как мне хорошо.
И он снова задвигался внутри меня со вздохом облегчения, сначала нерешительно, потом с такой страстью, что заразил ею меня, и я отвечала ему тем же. Счастье мое было безграничным: он был моим, только моим — сердцем, телом и душой. «Я никогда больше не отпущу его!» Я беззвучно плакала, ощущая, как наслаждение его нарастает, этот порыв подхватил и меня — Тело мое жаждало и требовало завершения. Я вцепилась в его влажные плечи, двигавшиеся взад и вперед в такт движениям его бедер. Я видела, что и он близится к пику. Узнавала это по гортанным звукам, зарождавшимся в его горле, по силе, с которой он сжимал меня в объятиях, пока наконец мне не стало казаться, что комната закружилась перед моими глазами, и все не слилось в какое-то неясное пятно.
Мы разделили наслаждение, мы достигли завершения одновременно, как это было и в прошлом, и страсть унесла нас за пределы возможного и мыслимого. Со вздохом, похожим на рыдание, он с силой провел пальцами по моим волосам и затих, как и я, и мы ощутили оба наших тела как единое целое.
Прошло несколько минут, прежде чем мы вернулись в реальный мир, но наши объятия все еще соединяли нас. Мне не хотелось отпускать его, я прижимала его к себе, как ребенок самую любимую и драгоценную игрушку, эгоистично, но полная любви и радости, которых никто и никогда больше не мог бы отнять у меня. Я слышала, как бьется его сердце рядом с моим, чувствовала его сладкое дыхание у своего виска. Кончиком языка он провел по моему уху, и когда наконец дар речи вернулся к нему, он заговорил, и тихие слова изумленно полились из его уст:
— Не понимаю, как это может быть… Я, ощущавший только черноту и безнадежность, вдруг при вашем появлении чувствую…
Я слегка повернула голову и посмотрел в его сияющие глаза:
— И что же вы чувствуете, милорд?
— Чувствую, что спасен. Он закрыл глаза.
— Боже, я обожаю вас.
Глава 13
Я сидела перед камином с Кевином на коленях, нежно качая его и с улыбкой глядя на его ангельское личико. Я пела ему колыбельную песню о щенках, ягнятах и бабочках. Я рассказывала ему историю Золушки, прекрасной молодой девушки, встретившей своего принца на балу и расставшейся с ним под бой башенных часов. Я понимала, что ребенок слишком мал и не может следить за событиями моего рассказа, но это не имело значения. Это была моя история, и она была правдивой.
Подняв глаза, я встретилась взглядом со своим возлюбленным. Опираясь на локоть, он настороженно наблюдал за мной, вглядываясь в мое лицо в неясном утреннем свете, среди серых теней, еще гнездившихся в углах. В его взгляде была напряженность, тревожившая меня, рот его был плотно сжат, и выражение лица вызвало у меня беспокойство: уж не сожалел ли он о том, что произошло между нами ночью.
— Доброе утро, — приветствовала я его. Ответ последовал не сразу. Потом Николас улыбнулся:
— Да, оно доброе. Не могу припомнить лучшего.
— Надеюсь, я не помешала вам. Когда Кевин проснулся, я принесла его сюда, пока Би не забрала его. Вы не возражаете?..
— Нет.
— Я пела ему колыбельные песни.
— Я слышал.
— Ему, кажется, понравилось.
— Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь пел ему хоть одну.
— Но это так печально! Моя мать часто мне пела.
— У него нет матери.
Мои глаза заволокло туманом и сквозь набегающие слезы я продолжала смотреть на лицо сына.
— Ариэль.
Я заставила себя снова посмотреть в лицо милорду, боясь, что не смогу ясно видеть его сквозь слезы; я боялась, что слезы брызнут у меня из глаз и потекут по щекам и что я выдам свои чувства. Темные волосы Уиндхэма упали на лоб, почти закрыли глаза. Я заметила, что веки его были слегка припухшими. Он не мигая смотрел на меня. Лицо его казалось высеченным из камня. Потом его губы раздвинулись в улыбке, и он неожиданно предложил:
— Выходите за меня замуж, мисс Рашдон.
Я мигнула, и из глаз моих закапали слезы. Потом еще крепче прижала Кевина к груди:
— Это совсем необязательно, сэр…
— Обязательно? Вы так думаете? Из-за вчерашней ночи?
— А разве я не права?
Ник снова откинулся на подушку и теперь смотрел в потолок.
— Да, — ответил он наконец, и голос его прозвучал устало. — Да, возможно. Да, из-за прошлой ночи… Каждое утро я просыпался, думая о вас, несмотря на отупляющую боль в голове… Боже, даже в моих кошмарах ваше лицо являлось мне и мучило меня. И, когда я думаю о вас, боль уходит и ничто больше не имеет значения — даже безумие. Ничто! Это эгоистично с моей стороны, мисс Рашдон? Рашдон. Даже ваше имя вызывает сумбур у меня в голове и сердце. Звук вашего имени все сильнее действовал на меня с каждым днем, с каждой ночью, пока я не принялся без конца писать ваше имя: «мисс Рашдон» — снова и снова, а потом смотрел на написанное, пытаясь понять заключенный в нем тайный смысл, тайну, которую я был не в силах понять.
Снова приподнявшись на локте, он заглянул мне в глаза:
— Знаете, как долго я искал подходящую натурщицу? Недели, месяцы. Я принимал женщину за женщиной в надежде найти ту, что напоминала бы мне преследующий меня образ, образ совершенной женщины, запечатленный в моем воображении. И я всех их отослал обратно, пока не появились вы. И как только я вас увидел, то понял, что вы поможете мне. Идите сюда, мисс Рашдон.
Я подчинилась, не выпуская Кевина из своих объятий.
Николас потянул меня на постель рядом с собой, провел пальцем по щечке сына, потом снова посмотрел на меня.
— Я никогда не причинил ему вреда вопреки безумию, болезни или жестокости, которые вынуждают меня стать тем, чем я становлюсь. Надеюсь, эта сила не такова, чтобы заставить меня причинить ущерб тем, кого я люблю больше всего на свете.Он поднял руку к моему лицу, притронулся к моей щеке ладонью и смахнул случайно задержавшуюся там слезинку пальцем.
— Я никогда не подниму на вас руку. Оставайтесь жить со мной, Ариэль. Поделитесь со мной своей нежностью. Успокойте меня, помогите бороться с безумием, и я буду лелеять вас до конца жизни.
* * *
Никогда я не любила его больше, чем в эту минуту, потому что никогда прежде он не говорил со мной так нежно. Никогда не смотрел он на меня с такой любовью. Я испытывала счастье, которое нельзя было измерить человеческими мерками, и ответила ему не словами, а улыбкой.
— Ну? — спросил Ник, и нежный блеск его глаз вдруг сменился страстью и нетерпением. — Вы так и будете сидеть здесь, улыбаться и держать меня в тревоге и неуверенности? Ответьте мне, мисс Рашдон, Ариэль, и поторопитесь… Или…
— Или что, милорд?
— Или я воспользуюсь силой, прижму к постели ваше прекрасное тело и снова овладею вами.
— Тогда, милорд, пожалуй, мне стоит помолчать.
Его глаза расширились, я прочла в них радость, рассмеялась и выпрыгнула из постели. Отступив к камину и прижимая к своему плечу головку Кевина, я сказала со всей искренностью:
— Да, лорд Малхэм, я выйду за вас, но с одним условием.
— Назовите его.
— Чтобы мы поженились тайно, чтобы ни слуги, ни ваш брат, ни сестра не знали о нашем браке, пока он не свершился, пока мы не принесем наши брачные клятвы.
Казалось, Николас впал в задумчивость, потом сулыбкой отбросил покрывало, прикрывавшее его бедра, и спрыгнул с кровати.
— Согласен, — сказал он.
* * *
В следующие пять дней я видела Николаса очень редко. Он казался далеким, как это часто бывало прежде, и редко покидал свою комнату, и только раз позвал меня в студию, где в течение шести часов пытался написать мой портрет. И в конце концов просто швырнул холст об стену и рявкнул, чтобы я ушла из комнаты, потому что мое присутствие вызывает в нем «смятение». И тогда я начала беспокоиться о ясности его ума и думать, что он забыл о своем предложении. Он больше не упоминал о женитьбе.
На шестой день я вернулась в свою комнату, проведя день в обществе Адриенны, пытаясь поддержать с нею разговор по-французски. Учитывая, что я почти ничего не знала об этом языке и не умела на нем говорить, для меня это было равносильно подвигу. Долгие часы мы сидели в большом зале: она произносила фразы из учебника и, думаю, поверила, что убедила меня сопровождать ее во Францию.
Войдя в свою комнату, я в изумлении остановилась. Высоко на моей постели и на туалетном столике громоздились дюжины штук ткани, рулоны тканей лежали также на полу. Ткани были разные: бархат, атлас, шелка, всех возможных и вообразимых цветов. На спинке моего единственного стула висели ярды кружев и лент.
— Мне нравится изумрудно-зеленый бархат, —послышался голос за моей спиной. — Он прекрасно подойдет к вашим глазам. Я круто обернулась.
Николас, засунув руки в карманы, прислонился к стене и улыбался мне. Потом сказал:
— Мы поженимся в будущий вторник в Берн-салле. Я нашел там викария, который обвенчает нас без оглашения. Он получит новый приход за все свои старания… Есть у вас какой-нибудь свидетель, который мог бы помочь вам в этом случае, дорогая?
— Да, — с трудом вымолвила я.
— Вы успеете за это время соорудить что-нибудь приемлемое? — Оглядев мой наряд, он нахмурился и добавил: — Боже, как я ненавижу это ваше платье!
В ответ я только вздернула подбородок.
Он повернулся и с непринужденным видом направился в коридор. Я услышала, как он тихо сказал:
— Лакомый кусочек.
Улыбаясь, я закрыла дверь своей спальни и, счастливая, как никогда, обхватила себя руками. Да, я была счастлива, хотя тревога грызла меня — следующий вторник наступит еще так не скоро, до него целая вечность.
И тут же принялась сооружать платье из зеленого бархата для свадебной церемонии. У меня вкомнате было все необходимое: ножницы, нитки, булавки и иголки. Уиндхэм не забыл ничего. Ему лучше, думала я. На его щеках я заметила румянец, глаза его блестели.
Весь день я трудилась, сначала сделала набросок платья, потом принялась кроить. К тому времени, когда стемнело, весь пол в моей комнате был завален ярдами изумрудно-зеленого бархата и атласа чуть более светлого тона, который я решила использовать для подкладки. Усталая и проголодавшаяся, я отложила в сторону шитье, заперла на ключ дверь спальни и направилась в кухню.
Проходя мимо приемной Тревора, я заметила под его дверью полоску света. Так как Тревор уехал в Йорк пять дней назад и должен был вернуться только завтра, любопытство взыграло во мне. Я осторожно приблизилась к двери и заглянула в комнату.
Адриенна, стоявшая спиной ко мне, исследовала флаконы и флакончики Тревора, поднимая к свету то один, то другой и пытаясь прочесть надписи на ярлычках. Рядом с ней на столе лежала открытая книга.
И тогда, будто внезапно почувствовав мое присутствие, она медленно повернулась и увидела меня. Глаза ее испуганно расширились, но она тут же успокоилась.
— Боже милостивый, я подумала, что это Тревор. Ариэль, дорогая, что у вас за манера бесшумно подкрадываться?
— Прошу прощения.
Несколько расслабившись, Адриенна как вы невзначай оглядела захламленную комнату, полную всевозможных вещей, и взгляд ее задержался на грязном и мрачном желтом скелете, свисавшем на веревках с потолка. По телу ее пробежала дрожь.
— Я не виню брата за то, что он решил немного отдохнуть. Это такое унылое место.
— Бывают и похуже, — сказала я. — Думаю, по сравнению с Бедламом эта комната могла бы показаться такой же приятной, как прогулка в Йорк.
Адриенна не ответила, и я вошла в комнату. — Прошу извинить меня, — сказала я, — но мне кажется, что цель поездки Тревора в Йорк заключается не только в том, чтобы немного развеяться.
Адриенна отступила назад и, толкнув спиной стол, остановилась — пузырьки от толчка задребезжали.
Бедлам — сумасшедший дом, в переносном смысле — место, где царят беспорядок и грязь.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Думаю, он предпринимает шаги, необходимые для того, чтобы поместить лорда Малхэма в лечебницу Сент-Мэри. Должны быть составлены бумаги, назначена дата судебного заседания.
Рот Адриенны широко раскрылся в безмолвном протесте.
Остановившись у стола, я бросила взгляд на раскрытую книгу, потом посмотрела на Адриенну.
— Вы больны? — спросила я.
— Да. — Она прижала дрожащие пальцы к вискам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42