Я совсем не собираюсь положить тебя в горшок и приготовить к обеду, хотя выглядишь ты очень аппетитно. Ну а теперь не съешь ли ты немного масла и меда с хлебом?
Она улыбнулась ему и стала такой очаровательной, что он растерялся и стоял как дурак с горшочком меда в руках. Она была очаровательна, когда краснела и избегала его взгляда, но она была вдвойне очаровательна, когда улыбалась и смотрела прямо в глаза.
— Да, спасибо, — сказала она и взяла горшочек из его рук.
С тяжелым глиняным кувшином он пошел в кладовую, прохладную темную комнату в дальней части дома. Здесь рядами стояли бутыли с элем и вином. В чистых ведрах стояло утреннее молоко со слоем сливок наверху.
Он наполнил молоком кувшин и вернулся на кухню, подошел к столу и разлил молоко по кружкам.
— Миссис Хэттон будет ругаться, если узнает, что мы пили молоко вместе со сливками, — сообщил он ей, садясь напротив нее за стол и пододвигая ей кружку с молоком.
Рот у нее был заполнен хлебом с медом. Она проглотила его и только потом смогла ответить.
— Вы тоже боитесь ее? — спросила Кристиана.
Гэрет отвел от нее глаза. Кристиана облизывала пальцы, выпачканные медом. Боже мой, даже язык ее нравился ему. Да, эти два месяца будут для него нелегкими.
— Ты не должна бояться миссис Хэттон, ей нравятся аккуратные люди, которые умеют себя хорошо вести, а ты очень воспитанная девушка, особенно, когда не бьешь своего брата и не ругаешься на меня по-французски, — добавил он.
— Я хотела вас спросить, — сказала Кристиана, принимаясь за большую кружку молока, — у вас нет в доме девушки, работающей по дому?
— Что-то вроде горничной? Нет, в доме только миссис Хэттон и девушки, которые приходят по понедельникам. Они помогают на молочной ферме. А что? Что тебе нужно? Может я смогу помочь?
Она снова покраснела, все ее миловидное лицо стало красным до корней волос. Густые ресницы опустились, прикрывая блестящие глаза.
— О, нет, видите ли, мне нужна девушка. Мне нужно помочь расстегнуть пуговицы. Я не могу расстегнуть их сама.
Гэрет рассмеялся.
— Не можешь расстегнуть пуговицы? А как же ты их застегивала?
Кристиане это совсем не казалось смешным.
— Вчера горничная в гостинице застегнула мне их. Этой ночью я спала в платье, и мне хотелось бы сменить его Гэрету было очень смешно. Его зеленые глаза искрились смехом. Он запустил пальцы в свои волосы, затем почесал бровь.
— Извини, что я смеюсь, но мне кажется так глупо не суметь раздеться самой в таком возрасте. Ты такое беспомощное и такое бесполезное создание, не так ли? Ты когда-нибудь в жизни раздевалась сама?
Кристиана больше не могла терпеть. Все, с нее достаточно!
— Я не бесполезное создание!
— В самом деле? Ну тогда, что ты можешь делать?
Вопрос поразил ее. Она никогда над этим не задумывалась, и была просто шокирована. Что же действительно она может делать?
— Я могу играть на скрипке, — наконец воскликнула она, гордо вскинув голову. — Я могу играть, как настоящий музыкант. Я могу играть с таким чувством, что люди плачут. Я могу сыграть любое произведение по нотам без подготовки. Я могу заставить скрипку звучать, как голос самого ангела.
Гэрет не считал это очень большим достижением, но маленькая кокетка была настолько горда этим, что он решил не возражать.
— Да, это уже что-то, — согласился он. — Мне бы хотелось тебя послушать.
Ее сверкающие глаза сразу потемнели, уголки губ скорбно опустились.
— У меня нет больше скрипки, — просто сказала она, но он был поражен, как печально она это сказала. — Она была, но ее у меня забрали.
Глядя на нее, Гэрет почувствовал, что она вдруг мысленно унеслась куда-то далеко-далеко. Как будто темная вуаль упала на ее лицо, таким замкнутым и напряженным стало оно. Вдруг это выражение сменилось холодным надменным взглядом.
— Какой глупый разговор, — быстро сказала она, — Давайте больше не будем об этом говорить. Какой у вас вкусный хлеб, правда?
— Да, — кивнул Гэрет, он склонился над столом, поставив на него локти. — И мед тоже. Пчелы на нашей ферме делают самый лучший мед в округе.
Она улыбнулась, лицо ее немного прояснилось, стало веселее.
— Как это может быть? — спросила она. — Чем же ваши пчелы могут быть лучше других?
— Это зависит от цветов, которые мы выращиваем, — объяснил Гэрет, показывая на старый сад за узкими окнами, где буйно росли наперстянка, вербена, фиалки, первоцветы. — Кажется, что они растут беспорядочно, но на ферме все имеет свой смысл и предназначение.
«За исключением меня», — подумала Кристиана, но вслух ничего не сказала. Он назвал ее бесполезной. Странно, но это больно укололо ее. А когда она хотела возразить, то не смогла вспомнить ничего «полезного», что она может делать, за исключением игры на скрипке, которой у нее больше не было.
— Можно мне еще молока? — спросила она, протягивая свою пустую чашку.
Гэрет снова налил молока из кувшина.
— Тебе не надо спрашивать. У нас много еды.
— Все очень вкусно. Как вы думаете, когда миссис Хэттон вернется?
— Через час или два. Ты в самом деле хочешь попросить ее расстегнуть пуговицы?
Кристиана с беспокойством взглянула на него.
— А что, нельзя? Мне не хочется сердить ее, но видите ли…
Она повернулась спиной к Гэрету, изогнувшись на стуле так, чтобы он мог увидеть бесконечные пуговички на спине размером с горошину. На каждой была маленькая петелька из розового шелка. Пуговицы шли вниз по ее стройной спине.
— Если я начну просто снимать, я испорчу платье, — объяснила она. — Сама я не могу их расстегнуть, и у меня нет горничной, чтобы сделать это.
Гэрет изо всех сил старался не рассмеяться.
— Знаешь, — предложил он наконец, — может быть сейчас самое удобное время чтобы ты научилась чему-нибудь полезному, предположим, одевать и раздевать себя. У миссис Хэттон нет времени для этого, а других женщин в доме нет. Может быть тебе придется быть заключенной в это платье, пока ты не уедешь. Ну, не вспыхивай, как полено в печи, я шучу. Повернись ко мне спиной, и я расстегну эти глупые пуговицы.
От этих слов она просто пришла в ужас.
— О, но вам нельзя. Это неприлично.
— Не будь ребенком. Я не собираюсь бить тебя. А кроме того, мне уже приходилось видеть женские спины. Если ты хочешь, я могу расстегнуть твои пуговицы, и тогда ты сможешь пойти и надеть другое платье. А можешь сидеть и ждать еще пару часов миссис Хэттон, которая тебе ответит, что ты должна это делать сама.
— Или ты думаешь, что я могу позволить себе что-то лишнее, — добавил он. — Я ничего не собираюсь с тобой делать. Мой отец сейчас в своей библиотеке, как раз через несколько комнат от нас. Ты можешь закричать, и он сразу прибежит.
На ее лице появилось выражение облегчения. Смешно, какой испуганной она кажется. Она повернулась к нему спиной, отбросила свои черные волосы с плеч.
Гэрет пересел на стул рядом с ней и начал снимать маленькие шелковые петельки, на которые были застегнуты пуговицы. Какой же странной колючей девушкой она была. Капризная и трогательная. Когда его пальцы коснулись ее шеи, она напряглась и вздрогнула.
Почему-то это вызвало у него раздражение.
— Какой же ты ребенок еще, — заметил он. — Ты считаешь, что ты очень умная, раз ты жила при французском дворе, но это совсем не так. Я думал, что ты упадешь в обморок, когда увидела, как я купаюсь у колодца.
Ее спина была как бледный шелк. Он расстегнул все пуговицы и смотрел на ее спину. От ее волос шел экзотический цветочный запах.
— Не называйте меня ребенком, — резко сказала она. — Я была просто удивлена.
Гэрет глубоко вздохнул и снова сосредоточился на выскальзывающих из пальцев маленьких пуговицах.
— Удивлена, — насмешливо заметил он, — ты наверно никогда в жизни не видела мужскую грудь.
— Я видела, — возразила Кристиана, — сотню раз. В Версале Артуа… — она вдруг замолчала, вспомнив об Артуа, который менял рубашку в ее присутствии так же спокойно, как он это делал при своем слуге, — пожалуйста, давайте не будем говорить об этом.
Гэрет замолчал, почувствовав грусть в ее словах. И так, у нее был любовник. Это не должно удивлять его. Правда, она застенчива, как юная девушка, краснеет, отводит глаза. Ну конечно, сказал он себе, ты же не французский аристократ, не так ли, Гэрет? Ты фермер глупый крестьянин.
Он продолжал расстегивать пуговицы. Показалось белое кружево корсета, плотное белое кружево сложного рисунка на фоне бледной кожи.
Не удержавшись, Гэрет поднял палец и нежно прикоснулся к ее спине. Прикосновение его было нежным, как у крыльев бабочки.
— Все твои пуговицы расстегнуты, — просто сказал он, не пытаясь дотронуться до нее снова.
Она быстро вскочила со своего стула, который с грохотом опрокинулся на пол, и быстро вышла из комнаты.
Только вбежав в свою комнату, она почувствовала себя в безопасности и долго стояла прислонившись к двери, часто дыша.
Надо было дать ему пощечину, ей надо было закричать. Она не должна была позволять расстегивать платье.
Но настоящая причина ее волнения была в том, что его нежное прикосновение сильно возбудило ее. Она много раз видела, как Артуа меняет рубашку, но когда она увидела, как Гэрет купается у колодца, она почувствовала совсем другое.
В самом деле, сейчас она испытывала совсем другое, новое чувство.
Она начала уже бояться того дня, когда Филипп и Виктория уедут в Новый Орлеан. Конечно, сейчас уже поздно что-либо менять, сказала она себе. Обо всем уже договорились. И даже если она передумала, как она смогла бы объяснить это?
Она пробудет здесь только два месяца, напомнила она себе. Два месяца — это не очень много, и она, конечно, сумеет избегать Гэрета Ларкина все это время.
Казалось, это будет так просто.
Но на самом деле все вышло иначе. Каждое утро он сидел за столом во время завтрака и смотрел на нее. Его странные желтовато-зеленые глаза смотрели насмешливо, на губах играла кривая ухмылка. Казалось, он понимал, как она смущается и, что хуже всего, казалось, это его ужасно развлекает.
Вместо того, чтобы вести себя, как джентльмен, (кем он, конечно, не был), и принципиально соблюдать приличное расстояние, он, казалось, наоборот все время искал встреч с нею, стараясь при каждом удобном случае коснуться ее. Он дотрагивался до ее плеча в зале или брал ее за локоть, когда она пыталась проскользнуть мимо него в дверях. Иногда он предлагал ей руку, когда она поднималась из-за стола. Все это были совсем невинные дружеские жесты, если бы не озорной блеск его глаз,
Кристиана не отходила от брата и Виктории, предлагая ей помочь няньчить ребенка, что (признавалась она себе) делала довольно неуклюже. Она предложила Виктории помочь упаковывать вещи, что заняло совсем мало времени. Или искала любое для себя дело.
Она терялась среди этих шумных людей с их странными привычками и громкими голосами. Они смеялись буквально над всем, спорили из-за всякой ерунды и, казалось, ничто не могло вывести их из себя.
Холодный взгляд и приподнятая бровь, которыми она пользовалась, чтобы разозлить маркизу Пьерфит, заставляли Ричарда хохотать. Холодный резкий голос, которым отчитывала слуг и горничных, вызвал просто недоумение у Джеффри и Стюарта, а позже она слышала, как Стюарт изображал ее гнев, копируя ее голос и манеры.
Она решила думать только о Новом Орлеане, куда она уедет еще до наступления осени. Она мечтала о том, что там она найдет себе богатого мужа, который купит ей бриллианты, платья, экипажи. И тогда ее жизнь станет такой же, как прежде, до того, как мир разрушился, и она никогда больше не будет иметь никаких дел с этими противными англичанами.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Когда Филипп и Виктория уехали в Новый Орлеан, Кристиана, действительно, почувствовала себя одиноко. Все в доме были заняты работой: кто ухаживал за овцами, кто за курами и коровами, кто работал в поле, кто в огороде.
Миссис Хэттон занималась кухней. Она сразу ясно дала понять, что не хочет, чтобы кто-нибудь «торчал здесь и путался у нее под ногами», и что она не собирается относиться к Кристиане как-то «по-особому». После этого Кристиана сразу же ушла в свою комнату.
Она попросила у Даниэля, который казался самым вежливым и мягким человеком из всех Ларкиных, ручку и бумагу и написала письма Артуа. Это были шесть одинаковых писем, адресованные во французские посольства в Риме, Венеции, Вене, Лондоне и туда, где он, по ее мнению, мог оказаться. Она понимала, что, возможно, в этих городах не осталось французских посольств и, что возможно, Артуа не удалось живым выбраться из Франции, но Кристиана все равно написала.
Кристиана чувствовала бы себя менее одинокой и более уверенной в своем положении в этом мире, если бы она знала, что Артуа жив.
Ясным прохладным майским утром Гэрет Ларкин с удовольствием осматривал акры возделанной плодородной земли. Глаза его были такими же ясными и чистыми, как нефрит на солнце. В них отражалась свежая зелень молодой листвы и первых всходов. Эта весна была самой теплой за последние пятнадцать лет. В этом году овцы рано принесли приплод, ветви с клубникой уже свешивались через деревянные подпорки, и букеты белых соцветий уже виднелись среди ее сочных зеленых листьев.
Ларкины приобрели еще десять новых коров для производства молочных продуктов, и на доходы от прошлогоднего урожая приобрели прекрасную породу овец «джерси».
Обходя чисто вымытые, покрытые соломой амбары, Гэрет думал, что следует ожидать хорошего урожая. Направо от него простирались поля со свежими всходами. Они тянулись длинными нежно-зелеными рядами: клубника и салат, бобы и горох, целых два акра хмеля — ярко-зеленые сильные ростки на темной плодородной земле.
Рои пчел шумно гудели вокруг своих ульев под старыми дубами. Амбары, хлева и все хозяйственные постройки были отремонтированы и находились в полном порядке, отметил Гэрет. Это было хорошо и умело ведущееся хозяйство, процветающая ферма.
Вид полей наполнил его радостью и гордостью. Он повернул лицо навстречу утреннему солнцу, чувствуя себя таким же живым и сильным, как дубы в лесу. Его земля, его ферма были самыми лучшими в графстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37