Может быть, она сможет найти его, если он все еще в Англии. Затем уложила миниатюрный портрет своей матери в рамочке, украшенной бриллиантами.
Некоторое время она рассматривала лицо матери, так похожее на ее собственное: широкие скулы, четко очерченный подбородок. Но больше всего на лице выделялись большие светло-голубые глаза. Это была женщина, которая дала ей жизнь и умерла через несколько месяцев. Тоже Габриэль, Габриэль Сен Себастьян, оставившая после себя двоих детей и крошечный портрет, чтобы напоминать им о себе.
Кристиана тщательно упаковала миниатюру в тонкие вышитые лайковые перчатки и положила в сумку.
Следующими были ее хрустальные, украшенные серебром четки. Она быстро и горячо помолилась, прижала крест к губам, прежде, чем упаковать.
Теперь ей оставалось только ждать. На прикроватном столике тихо тикали китайские часы, которые она взяла с собой из Версаля. Это были красивые часы. Тонкий фарфор с нарисованными пасторальными сценами, изображавшими красивых пастухов и миловидных пастушек. Прошлым летом она заключила пари с одной из приближенных королевы и выиграла эти часы. Она с гордостью показывала свой приз Артуа. Еще раз посмотрев на часы с идиллическими деревенскими сценами, она произнесла: «Страшилище». Кристиана улыбнулась, вспомнив это словечко Артуа и провела пальцем по стеклу часов.
— О, Артуа, какой же ты сноб, — пробормотала она, как будто он мог ее слышать.
Может быть это Артуа организовал ее спасение? И уже завтра они вместе будут есть пирожные, пить много кофе, болтать и смеяться.
Или может быть завтра она будет вместе с Филиппом, со своим красавцем-братом, у которого строгое лицо и такие блестящие черные волосы. Он снова будет называть ее поросенком, он заберет ее с собой в Англию, подальше от Парижа, от этих кошмаров революции. На какое-то мгновение перед ней возник невидящий взгляд Габриэль, ее золотые волосы, окрашенные кровью. Кристиана вздрогнула от страха и постаралась отогнать ужасное видение.
Без пяти минут десять она взяла с кресла накидку с капюшоном из плотного дымчато-лилового бархата и накинула ее на плечи.
Из окна в комнату проникал холодный влажный октябрьский воздух, пропитанный запахом горящих костров. Кристиане хотелось взять свою голубую бархатную накидку, отороченную горностаем. Но это было бы, конечно, глупо. Такое дорогое одеяние сразу выдаст ее, как ненавистную всем аристократку.
В одну руку она взяла сумку, в другую скрипку, проведя рукой по приятно пахнущей коже футляра. Больше по привычке, чем почему-то еще она бросила последний взгляд в зеркало, прежде чем выйти из комнаты. Ее собственная внешность удивила ее. Лицо ее выглядело напряженным и печальным, глаза встревожены и широко раскрыты, щеки от страха ярко горели.
Кристиана глубоко вздохнула, дрожа от волнения. Она пожалела, что так туго затянула корсет, погасила свечу и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
В часовне было тихо и темно, несколько свечей у алтаря почти догорели. Ее нижние юбки из тафты тихо зашуршали, и она вдруг услышала голос, громко прозвучавший в тишине.
— Мадемуазель Сен Себастьян?
Кристиана резко повернулась на звук голоса. Одновременно надежда и страх пронзили ее. Пальцы с силой сжали футляр скрипки, которую она прижала к сердцу, как ребенка.
Позади нее из темноты вышел мужчина. Ее сердце быстро забилось. Это был один из стражников, орестовавших Габриэль, тот самый небольшого роста жилистый мужчина, в котором она признала лакея из Версаля.
Он улыбнулся ей, обнажив гнилые зубы.
— Я подумал, что, возможно, вы решитесь прийти после того, что случилось с вашей подругой. Знаете, вам очень повезло. Приказ о вашем аресте будет доставлен завтра.
Кристиане чуть не стало плохо при упоминании о Габриэль. Она хотела что-то сказать, задать какие-то вопросы, но горло ее сжалось, и она не могла ничего сказать.
— Вот, — мужчина достал из кармана рубашки измятый, весь в пятнах, лист бумаги. Ее пальцы дрожали, когда она брала письмо из его грубых рук. Но сердце ее подпрыгнуло от радости, когда она узнала почерк брата.
«Кристиана, я здесь, в Париже, я делаю все, чтобы вызволить тебя. Никому ничего не говори. Будь готова в любой момент. Поверь, я ни за что не уеду без тебя из Парижа».
Кристиана хотела плакать от радости, она подняла радостный взор на своего спасителя. Глаза мужчины сверкнули в ответ.
— Ну, мадемуазель аристократка, вы очень счастливая девушка, не так ли? Вам очень повезло. Однако, вопрос стоит об оплате. У вас есть какие-нибудь деньги?
Кристиана покачала головой.
— Ничего, ни единого су.
Ее спаситель сплюнул с отвращением.
— Ничего? Черт возьми? И никаких драгоценностей?
Кристиана поставила сумку на землю, с готовностью открыла ее и начала шарить в ней дрожащими пальцами. Наконец она нашла нитку жемчуга. Прекрасный жемчуг красиво переливался при тусклом освещении. Она постаралась не заметить, как человек жадно схватил его своими грязными руками. Его темные глаза загорелись.
— Что ж, хорошо. А теперь, мадемуазель аристократка, вы молча пойдете за мной. Нам предстоит четырехчасовое путешествие. Ваш брат вынужден был покинуть город, мы встретимся с ним позже. А пока вы поедете в крестьянской повозке под копной сена. Вы не должны ни двигаться, ни разговаривать до тех пор, пока я вам этого не разрешу. Вы меня поняли?
Кристиана кивнула, думая, что она готова повиноваться самому сатане, если от этого зависит ее жизнь.
— Хорошо. Боюсь, что эта поездка совсем не будет похожа на те путешествия, которые вы привыкли совершать, но если вы хотите спасти свою задницу голубой крови, вы не будете возражать.
Он хотел попугать ее. Этот отвратительный человек наслаждался ее страхом. Он смаковал каждую насмешку, каждое грубое слово, которое произносил. Но ей было все равно, лишь бы он ее спас, а потом она быстро избавится от этой свиньи.
— Как бы там ни было, — ответила она холодно и спокойно, — нам нужно отправляться.
Его глаза сузились.
— Говорите «пожалуйста», когда разговариваете со мной, — резко сказал он. — Вам не стоит больше отдавать приказания, мадемуазель. И не забывайте этого.
Он повел ее к заднему выходу из часовни, остановившись, шумно глотнул святой воды у алтаря. Кристиана суеверно вздрогнула при таком богохульстве и последовала за ним в холодную темноту ночи.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Англия, 1790 год
— Я не хочу ехать в Новый Орлеан, — Кристиана взглянула через стол на брата. Официантка, прислуживавшая им за обедом, быстро убрала стакан Кристианы и тут же удалилась.
Филлип Сен Себастьян положил свою темноволосую голову на руки и тяжело вздохнул. Сегодня был тяжелый день. Нет, даже не день, весь этот год был тяжелым.
Революция потрясла его жизнь так же, как и жизнь всей его страны. Все переменилось в один день. Только что он был счастлив и влюблен, находясь в Англии. Он собирался жениться, но уже на следующий день он пересекал Ла Манш, чтобы попасть во Францию, надеясь вызволить сестру из раздираемого войной слишком опасного Парижа.
В течение долгих четырех месяцев он жил в опасном и кровавом Париже, скрываясь под видом виноторговца. Это было не так просто для человека такого необычного роста и грации, чье каждое движение говорило об аристократизме. Его кошелек быстро таял. Он потратил огромные суммы денег, пытаясь передать письма во дворец своей младшей сестре. А потом, в октябре, тот человек, через которого он посылал письма, вдруг сказал, что она уехала, исчезла, и один только бог знает куда.
Не зная, куда ехать, движимый только надеждой, он отправился в дальнюю поездку, в дом их детства, в Оверн, молясь, чтобы Кристиана оказалась там. Как и многие большие замки, замок Сен Себастьян был сожжен до тла, и Филипп нашел на месте родного дома только руины. Но Кристиана все же оказалась там, она жила в бедном домике у своей няни.
Она очень изменилась. Изнеженная беззаботная девушка, которая жила только приемами и новыми платьями исчезла навсегда. Вместо нее брат увидел похудевшее хрупкое нервное создание, которое вздрагивало при каждом неожиданном звуке и плакало от кошмаров во сне. В ее глазах постоянно появлялось выражение страха, она все время была в напряжении, словно ее поджидала опасность. Он с болью и сочувствием смотрел на нее, хотя иногда ее нервные срывы выводили его из себя. Подумать только, после того, как он, рискуя своей жизнью и судьбой своих близких, сделал все, чтобы спасти ее и вывезти благополучно в Англию, она теперь смотрела на него через стол в этой шумной гостинице и отказывалась слушать его разумные доводы.
Филипп беспомощно посмотрел на свою жену Викторию, молча моля ее о помощи, но счастливая Виктория все свое внимание сосредоточила на тарелке с зажаренным бифштексом и розовощеком ребенке у нее на руках.
— Как ты можешь просить меня об этом? — не соглашалась Кристиана. — Филипп, ты мне обещал, что когда мы приедем в Англию, наши мытарства закончатся. Ты обещал, что здесь я смогу отдохнуть. Филипп, у меня не было дома с тех пор, как я покинула Версаль. Уже прошло девять невыносимо долгих месяцев. Я пробиралась через горы и через Португалию, и через океан…
— Английский пролив едва ли можно назвать океаном, поросенок, — заметил Филипп. На его красивом лице появилось усталость.
— Он похож на океан и пахнет океаном, и поэтому я так его называю, — возразила Кристиана. — А что касается Нового Орлеана, то он находятся на другом конце света. Я не выдержу, Филипп, я умру, я это знаю.
Филипп был потрясен словами сестры сильнее, чем он мог себе в этом признаться. Она была очень худа, ее запястья были тонкими, как у ребенка. Она взрывалась по каждому поводу или пыталась казаться легкомысленной и беззаботной. Когда она смеялась, в голосе ее звучали слезы, и это очень пугало Филиппа.
Кристиана кричала по ночам, во сне она продолжала бороться с воспоминаниями о революции. Уже не один раз она рассказывала ему о том, что ей пришлось пережить, говорила ему по секрету, что ее преследуют демоны.
— Мне нужен отдых, — тихо сказала она. Филипп видел, что это правда. Она была так измучена, пальцы ее дрожали, когда она брала со стола стакан с вином.
Филипп наклонился к ней, его голубые глаза светились беспокойством и сочувствием.
— Я знаю, что тебе нужно отдохнуть. Но послушай, поросенок, у нас нет другого выхода. У меня осталось всего три английских фунта, меня здесь ждет бедность. Этьен предложил мне эту работу. Мне жаль, что это в Новом Орлеане, но у меня нет выбора. У меня жена и ребенок. Куда еще ты могла бы поехать?
— Она могла бы остаться с моей семьей, — вдруг сказала Виктория, — мы как раз сейчас туда собираемся. Места там достаточно. Деревенский воздух пойдет тебе на пользу, Кристиана. А когда ты отдохнешь, наберешься сил и сможешь путешествовать, мы пришлем за тобой.
Кристиана обдумывала это предложение. Отдых в загородном доме. Она вспомнила английские загородные дома, которые они проезжали по дороге сюда. Сверкающие белые здания, сочные зеленые лужайки, дорожки между цветущими деревьями, покрытые серым гравием. О, иметь, наконец, свою постель, никогда больше не останавливаться в гостиницах, не думать о мухах и клопах в гостиничных кроватях. Может быть у нее будет даже своя горничная.
— Но я уже заплатил за три билета.
— С нами может поехать Мэри, — сказала Виктория, имея в виду свою горничную, — она так хорошо ухаживает за ребенком, так мечтает вернуться домой и найти другую работу. Не будь глупым, Филипп. Кристиана будет совершенно счастлива с моей семьей. Они полюбят ее.
— Если они похожи на тебя, и я полюблю их, — быстро сказала Кристиана, улыбаясь хорошенькой жене брата.
Как это будет прекрасно находиться среди воспитанных людей и прекратить, наконец, эти цыганские путешествия. Может быть, семья Виктории познакомит ее с каким-нибудь местным графом, она сможет выйти замуж, и тогда ее будущее будет обеспечено.
— Тогда решено, — воскликнула Виктория, в своей английской манере, не терпящей лишних разговоров.
Но Филипп сомневался.
— О, ради бога, не устраивай лишней суеты, — сказала ему Виктория, тряхнув рыжей головой. — Кристиана права, она сейчас не выдержит путешествия через океан. Она слишком слаба. Я пойду скажу Мэри. Она, бедняжка, плачет там наверху, потому что мы уезжаем.
— Как только мы купим дом, — сказал Филипп сестре, — я пришлю за тобой.
Кристиана почти не слушала его. Ее взгляд был устремлен вдаль. Она представляла себе элегантные дома с полированными полами, прекрасными дорогими коврами, бархатными креслами перед отделанными мрамором каминами.
В ту ночь Филиппа разбудил крик, доносившийся из комнаты сестры, В ее голосе были слышны ужас и боль.
— Черт возьми, — пробормотал он, ища в темноте свои брюки. Жена, спавшая рядом с ним, проснулась тоже. Она протянула теплую руку и дотронулась до его плеча. Голос ее был хриплым и мягким от сна.
— Что случилось, Филипп? Опять Кристиана?
— Да. Я пойду разбужу ее, пока она не подняла на ноги всю гостиницу.
Он зажег свечу, и в комнате стало светло. Лицо Филиппа выражало тревогу. Он беспокоился за сестру.
Филипп бросил страстный взгляд на свою жену, теплую и нежную в пуховой постели. Ее рыжие волосы сверкали на белых плечах как осенние листья.
— Я сейчас вернусь. И еще, Виктория… Она сладко потянулась.
— Не вздумай засыпать.
— Замечательно, — ответила она, улыбаясь, глаза по-прежнему были закрыты.
Из соседней комнаты снова раздался крик, и Филипп не медля больше поспешил разбудить Кристиану, проклиная революцию и все то, что теперь мучает его сестру в ночных кошмарах.
Жан-Клод смеялся ей в лицо, зажав в грязных руках ее жемчуг. Она слышала неприятный запах от его гнилых зубов, противный запах от его жирных волос, затхлый запах в его грязном доме: смешанный запах капусты, кислого вина и пота.
— Тащи ее бриллианты, Рауль. Поройся среди ее вещей.
Она снова слышала эти слова во сне. Темные грубые стены дома, казалось, надвигались на нее и давили, не отпуская, руки ее были грубо скручены за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37