— Что, моя дорогая, холодно? Ничего. Скоро согреешься. Я присмотрю за тобой. Мне уже давно следовало это сделать. — Послышался неприятный смех. Кайла заморгала, пытаясь сквозь дымку рассмотреть говорившего.
— Норт… уик… — Кайла сама не узнала своего голоса, он словно доходил до нее откуда-то издалека.
— Да, моя дорогая. Ты понемногу приходишь в себя. Очень хорошо. Я хочу, чтобы ты все чувствовала, все слышала. — Снова послышался неприятный смех, и Кайла ощутила холодок в позвоночнике. — Не сопротивляйся. Это не принесет тебе ничего хорошего, как ты сама скоро сможешь убедиться. Ты отсюда не убежишь, очаровательная маленькая шлюшка! У тебя красивое тело, правда, формы чуть более пышные, чем это отвечает моим вкусам. Ты ведь знаешь это. Я помню тебя ребенком. Такая белокурая, хорошенькая, хрупкая… и невинная. Нетронутая и незапятнанная. Не то что сейчас. Сейчас ты стала такой, как все, — залапанная грязными руками шлюха, которую может взять любой мужчина.
Слова Нортуика медленно, словно тяжелые камни, погружались в нее. Кайла подняла глаза, но туманная дымка застилала ей взор, мешая понять характер опасности. Она заморгала, чтобы разогнать туман, смочила языком пересохшие губы. Ее собственный голос показался ей незнакомым и скрипучим:
— Нет… я не… не шлюха…
— Они все это отрицают. — Послышался звук шагов, затем перед ней возникло лицо, пугая своей близостью. Бесцветные глаза излучали холод. Нортуик приподнял рукой ее подбородок — не грубо, но властно, требуя, чтобы она не отворачивалась, а смотрела на него. — Ты можешь отрицать это на словах, но твое тело выдает тебя. Все женщины вначале отрицают, но в конце концов вынуждены раскрыть свою грешную суть. И ты не отличаешься от других. Но помни — я пытался уберечь тебя от всего этого. Если бы твоя сучка мать не забрала тебя, я бы тебя спас…
Он многозначительно замолчал. Кайла невольно вздрогнула.
— Что вы… намерены… со мной делать?
— Спасти тебя.
Эти простые слова словно пронзили Кайлу. Она стала соображать, как бы потянуть время, пока у нее прояснится в голове. Голова ее упала назад и ударилась обо что-то твердое. Позади нее влажная каменная стена. Руки ее связаны в запястьях, зато ноги свободны. Не удастся ли ей убежать. Но где она находится? В комнате полумрак, горят лишь свечи на полках. Кайла снова поморгала, втянула воздух и ощутила зловоние, которое бывает в морге. Она снова содрогнулась.
— Милорд, пожалуйста… мои руки слишком крепко связаны… мне больно.
— Да, сейчас мы что-нибудь сделаем. — Нортуик поднялся на ноги и перестал казаться тенью. Он отошел от Кайлы, а она осмотрелась. Оба находились в комнате, напоминавшей винный погреб, но бочонков или бутылей не было видно. Были только пустые полки, и чувствовалась сырость.
Ныли связанные руки, болела голова, и было холодно, очень холодно. Что он собирается делать? И где Брет или даже Кенуорт? Очевидно, Нортуик увез ее, но зачем?
Вскоре ей все стало ясно, когда граф вернулся, взял ее на руки и понес через комнату. Он положил ее на каменную полку, освещенную свечами. Кайле она показалась похожей на жертвенный алтарь. Она содрогнулась от этого сравнения и попыталась вырваться. Граф тихо засмеялся, снова уложил ее, поднял руки над головой и привязал к железному кольцу, вделанному в каменную стену.
— Глупый ребенок… Не пытайся уйти от своей судьбы. Это должно было произойти, просто задержалось на несколько лет.
В его голосе слышалось какое-то странное воркование, от которого Кайла вдруг пришла в ужас и отчаянно задергалась.
— Будь ты проклят, отпусти меня! Брет убьет тебя за это!
— Разве? Сомневаюсь… Даже если он обнаружит твое отсутствие, то не поспеет сюда вовремя. Об этом месте не знает никто, кроме тех людей, которым я доверяю. А те, которым я не доверяю, редко уходят отсюда.
Всхлипывая, Кайла попробовала освободить руки, но они были привязаны крепко. Камень под ней казался ледяным, и тонкое платье не могло защитить ее от холода и сырости. Боже, что он собирается делать?
— Ты выглядишь напуганной, моя дорогая. Не надо бояться. Я намерен освободить тебя из этого греховного мира. Хотя ты и потеряла девственность, но все еще красива. Я помню, каким очаровательным ребенком ты была. — Затем он забормотал что-то неразборчивое, широко открыв бесцветные глаза.
— Вы… вы сошли с ума, — прошептала Кайла непослушными ледяными губами, чувствуя, как ею овладевает ужас. Ей показалось, что он весь из воска, и только в глазах читались какие-то эмоции. — Зачем вы это делаете? Я ни в чем не виновата перед вами.
— Неужели? — Его руки оказались удивительно теплыми, когда он задрал ей платье и положил их на обнаженные бедра. Кайла сделала попытку лягнуть его, и он навалился на нее своим телом. — Ты вынудишь меня крепко связать тебя. Если бы ты поняла, то приняла бы это.
Кайла подавила рыдания. У нее перехватило горло от ужаса, когда Нортуик стал привязывать ее ноги к кольцам в каменной стене. Затем он снова наклонился над ней, а вверху, на потолке, и за его спиной колебались огромные тени, напоминающие чудовищ из ее детства. Только сейчас это был не сон и не ночной кошмар, а суровая и опасная явь, и ей нужно придумать, как спастись и выжить.
Кайла совершенно отчетливо поняла, что Нортуик безумен и настроен убить ее. Она должна найти в нем какую-то слабину и воспользоваться ею, иначе ей грозит гибель в этом мрачном, сыром склепе.
— Милорд… — Кайла облизала пересохшие губы и заставила себя говорить чуть громче. — Милорд, возможно, вам не надо меня связывать. Скажите, что от меня требуется, и я не стану бояться.
— Я требую покорности. — Нортуик улыбнулся, посмотрел на нее и хрипло добавил: — Абсолютной покорности, как от послушного ребенка. Дети могут быть такими послушными и восприимчивыми. Только когда становятся постарше, они обретают способность притворяться и обманывать. Ага, я вижу, что ты начинаешь меня понимать.
Говоря все это, Брейкфилд не терял времени даром. Он безжалостно разорвал на ней платье. Холодный воздух овевал ее кожу, Кайлу била дрожь. Она стиснула зубы, когда Нортуик легкими, но настойчивыми прикосновениями стал ощупывать ее тело. Теперь Кайла лежала перед ним совершенно обнаженная. Нортуик пожирал ее глазами, лаская ее груди, живот, бедра и треугольник волос между ними.
Свои ласки он сопровождал хриплым бормотанием.
— Я так хотел тебя тогда — чистую, невинную дочь проститутки, чтобы сформировать тебя, сделать такой, какой я хотел тебя видеть, — сладостно наивной и податливой. Но она отказала мне, сучка! Я поклялся, что в один прекрасный день ты станешь моей. Но она увезла тебя из Лондона! — Ярость исказила лицо Нортуика. — Я искал тебя несколько недель, пока не узнал о предательстве. Будь она проклята! Я бы не причинил тебе зла. Я только хотел уберечь тебя, спасти от судьбы шлюхи, чтобы ты не стала такой, как все другие женщины, которые приходят на землю, чтобы соблазнять мужчин. Ты знаешь, что я дал бы тебе все? Я лишь хотел обнимать тебя, касаться тебя — такой невинной и чистой девочки с красивыми белокурыми волосами. Такой, как ты, больше не было, хотя я искал многие годы, обыскал весь Лондон в поисках такой же прелестной девочки… А сейчас, когда я наконец-то нашел тебя, Уолвертон погубил тебя… Да, погубил… Но он за это заплатит.
Когда Нортуик замолчал, Кайле отчаянно захотелось вырваться, однако она заставила себя не шевелиться под его руками, понимая, что это вызовет еще большее насилие с его стороны. Не поэтому ли он предпочитал детей? Вероятно, их легче запугать и вынудить молчать, они не способны оказать сопротивление его извращенным ласкам.
У нее болели руки, связанные над головой. Было унизительно лежать перед ним обнаженной и молча сносить прикосновения его рук к самым интимным местам. Кайла не понимала до конца, чего он хотел от нее, кроме покорности. Он не делал попыток изнасиловать ее, а лишь гладил ее живот и раздвинутые бедра, не отводя восхищенного взора и бормоча какие-то ласковые слова. Постепенно его речь становилась все более неразборчивой и бессвязной.
Вздрагивая от прикосновений его рук, Кайла попробовала на прочность шнур, которым были связаны ее руки, затем пальцами ощупала один из узлов. Озябшие руки плохо слушались, и ей не удавалось потянуть за спутанный конец шелкового шнура. Возможно, это ее единственный шанс. Если бы ей удалось освободить хотя бы одну руку!.. Может, в какой-то момент он потеряет бдительность.
Неожиданно Нортуик бросился ее целовать, сунув свой язык между губ. Было такое ощущение, будто ей вогнали в рот кляп, однако она сдержалась и не оказала сопротивления. Кайла лишь плотно закрыла глаза, пока он целовал ее. Если этот порочный граф предпочитает невинность, то любая ответная реакция с ее стороны может быть ложно истолкована и наверняка приведет его в ярость. Разве он не заявил, что все женщины шлюхи? Она должна оставаться в его глазах невинным ребенком, о котором он мечтал, должна быть покорной, испуганной и послушной, пока ей не удастся каким-то образом вырваться из плена.
Однако как же трудно оставаться неподвижной, когда его руки и рот прикасались к тем местам, до которых дотрагивался только Брет. О Господи, куда подевался Брет? Почему он так глупо поступил, почему настоял, чтобы она осталась в игорном доме, хотя она уже поняла, какие подозрительные типы там находятся? А все дурацкая ревность, которая взыграла в ней при мысли, что Брет собирается встретиться с оперной певицей. Вот причина ее идиотского поступка. И что за необъяснимо глупая реакция? Как будто она любила его! С какой стати ее должно волновать, с кем он проводит время? Почему она отправилась за ним, словно обманутая жена, хотя являлась просто любовницей?
Нортуик поцеловал ее снова. Кайла почувствовала запах кислого вина и табака. Она опять закрыла глаза. Ее тело дрожало мелкой дрожью, пока Нортуик целовал ее в шею, озябшие груди, затем его влажный рот опустился к животу и ниже. О Господи, откуда взять силы, чтобы вынести все это?
В ее ушах стоял шум, похожий на шум моря. Кайла сосредоточила все внимание на этом шуме, чтобы не слышать и не чувствовать, что делают с ней вездесущие руки графа. Она изо всех сил старалась сохранить над собой контроль, не выказать протеста, интуитивно понимая, что ее бурная реакция спровоцирует Нортуика на непредсказуемые действия. Она должна быть сильной, должна сконцентрироваться на своих внутренних чувствах. Нет никого, кто помог бы ей. Она может рассчитывать лишь на собственную сообразительность, если хочет спастись от этого маньяка.
Но каким образом? Как освободиться, если она крепко привязана? Надо найти способ убедить графа, чтобы он развязал ей по крайней мере руки. Но убедить его будет очень непросто. Кайла медленно и осторожно открыла глаза, чтобы взглянуть на графа. Тот поднял голову и посмотрел на нее затуманенным взором. Похоже, он находился в трансе. Он был сумасшедшим, и Кайла целиком находилась в его власти. Помоги ей Бог!
Граф выпрямился, и Кайла увидела блестящий металлический предмет в его руке, когда он отошел на шаг. Она затаила дыхание, ее парализовал страх, ибо девушка поняла, что это нож. Отступив назад, Нортуик поднял нож и некоторое время сверлил ее взглядом.
— Ты боишься?
Его голос прозвучал почти нежно. Кайла кивнула, глядя на острое лезвие широко раскрытыми глазами:
— Да.
— Милый ребенок! Я лишь хочу помочь тебе. Этот мир такой злой, в нем так много пороков и скверны… — Он прикоснулся плоской стороной лезвия к обнаженному бедру Кайлы, как бы погладив его, и она приглушенно вскрикнула. Нортуик улыбнулся. — Я обещал, что не сделаю тебе больно. И не сделаю. Ты словно заснешь. Легкий укол, всего лишь слабый укол в запястье — и вся нечистая кровь вытечет… Она вытечет так медленно, что ты даже не почувствуешь… Нет, нет, не сопротивляйся. Иначе это ускорит дело, а нам нужно время, чтобы очистить себя от греха и похоти.
На сей раз Кайла не смогла сдержать крика, который вырвался из ее груди и многократно отразился от стен подвала, словно дюжина замученных душ кричала от ужаса вместе с ней.
Нортуик спокойно подошел к железному кольцу в стене, к которому были привязаны ее руки. Кайла пыталась отвести руки от острия ножа. Однако Нортуик придержал их, и девушка ощутила мгновенный укол в запястье.
— Господи, умоляю! Не делайте этого! — Она не хотела просить, однако слышала свою просьбу, как если бы просил кто-то другой, какая-то другая женщина, распятая на каменном ложе и умоляющая не лишать ее жизни. Однако Нортуик не обращал внимания на ее крики. Ей пришло в голову, что это ее смертное ложе, ее гроб с горящими вокруг свечами. Так когда-то лежала ее мать в гостиной своего дома в Индии. Только мать была обряжена в свое любимое платье, и лицо ее, освещенное десятками свечей, было спокойно. Ни о каком покое здесь не могло быть и речи. Один лишь ужас.
— Вот видишь, Кайла? Всего только легкий укол, как я тебе и говорил. — Граф улыбнулся ей, и свет свечи отразился в его пустых глазах, словно огонь преисподней. — Тебе скоро станет покойно… Как и мне…
Кайла тихо заплакала, отчаяние взяло верх над надеждами, когда она почувствовала, как из нее вытекает кровь. Было холодно. Она продолжала плакать, и слезы лились из ее глаз так же беспрепятственно, как уходила жизнь. Шум в ушах становился все громче. Нортуик продолжал бормотать успокаивающие слова. Как много воспоминаний, как много сожалений… Они проносились в ее мозгу бесконечной чередой… Бедная тетя Селеста… Она будет винить себя, как винила за то, что не была вместе с Фаустиной. Если бы только можно было сказать ей, что все произошло совсем не по ее вине… Светлые краски расплывались, растворялись в туманных образах, и, как ни странно, в центре всего возник образ Брета Бэннинга, его красивое лицо, насмешливое — и ускользающее… Почему он не любил ее? Она полюбила бы его, могла бы полюбить, если бы он захотел…
А теперь она никогда не узнает, могло ли это случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38