– Дочь рабыни? – подсказал он, резко взглянув на нее. Затем покачал головой. – Моя мать была такой же бледнокожей, как и ты. Она была рыжей, зеленоглазой и красивой. Черные волосы и смуглую кожу я унаследовал от отца, который, насколько мне известно, был родом из британских купцов, а те, в свою очередь, могли проследить свою родословную от самого Вильгельма Завоевателя. От матери мне достались только глаза. А она их получила от своей матери, той самой печально известной Виктории.
– Дедушка Джордж, кажется, узнал тебя по глазам.
– Да, верно. А шок, когда он обнаружил, что грехи прошлого вернулись, чтобы преследовать, убил его. Я сожалею об этом из-за тебя, если ты любила его, но старый ублюдок заслуживает того, чтобы гореть в аду. Моя мать постоянно говорила о своем отце и надеялась когда-нибудь его увидеть. Единственное, что она знала, – это что он отослал их с матерью, когда она была еще младенцем, и что больше они никогда не возвращались и не поддерживали с ним связи. Впрочем, он помогал им материально: денег всегда было достаточно даже после того, как я родился. Но мама хотела увидеть своего отца и никак не могла понять, почему он так упорно не желает повидаться с ней. Разумеется, в конце концов она догадалась, что была незаконнорожденной. Но я почти уверен, что она понятия не имела, что ее мать была рабыней-квартеронкой. Несмотря на всю свою недалекость, она никогда не послала бы меня в Виргинию, если бы знала об этом. Бабушка умерла, когда я был маленьким, но я помню, что они с мамой были очень похожи. Бледнокожие и красивые.
– Я слышала, что квартеронки Нового Орлеана очень красивые.
Он кивнул:
– Должно быть, она и была такой. Привлекла же она внимание Джорджа, верно? Впрочем, кто угодно мог показаться привлекательным после его ведьмы-жены.
– Аманда – моя двоюродная бабушка. – В ее голосе послышался легкий упрек, хотя она испытывала ненамного больше добрых чувств к Аманде, чем он. Но все же Аманда – старая женщина и ее родственница, а Лайлу учили проявлять уважение к старшим родственникам.
– Тогда прошу прощения. Но ты не можешь на самом деле ожидать, что я буду любить ее после того, что она сделала.
– Нет. – Она взглянула на него и улыбнулась. – Я рада, что ты снова будешь свободным. Тебе совсем не подходит быть рабом.
Их глаза встретились, и он усмехнулся:
– Это уж точно. Клянусь тебе, Лайла, дорогая, что обычно я милейший парень, правда. Ты видела меня с самой плохой стороны.
– Ты был довольно вспыльчивым.
– Я извиняюсь. – Несколько мгновений он смотрел на нее, и выражение его лица изменилось. – Обещаю, что мой характер улучшится теперь, когда мы решили быть просто товарищами по несчастью.
Она рассмеялась:
– Товарищами по несчастью? Значит, вот мы кто?
– На данный момент. – Он встал и размял спину. – Подъем, товарищ по несчастью, нас ждет работа.
– Какая работа? – Она подозрительно взглянула на него.
– Если мы хотим, чтобы нас когда-нибудь спасли, нам надо сделать кое-какие приготовления. Сомневаюсь, что много кораблей бросают якорь в нашей бухте. Но, как мы видели, мимо острова они все-таки проходят. Поэтому, я думаю, нам нужен сигнальный огонь.
Лайла понаблюдала, как он забросал песком небольшой костерок, затем обошел вокруг дымящихся головешек и протянул ей руку. Несколько мгновений она просто смотрела на нее, потом вложила в нее свою. Его пальцы тепло и крепко сомкнулись вокруг ее ладони, и он помог ей подняться на ноги.
Глава 22
В ту ночь он проклинал себя, наверное, уже в сотый раз за то, что так опрометчиво дал ей то глупое обещание.
«Ты со мной в безопасности, как со своим отцом», – с отвращением передразнил он. Они вместе собрали палки и ветки и сложили их на вершине дюны, потренировались, как быстро поджечь щепки с помощью кремня и огнива, которые он сделал из камня, найденного на берегу, и пряжки от бриджей. Теперь она знала, что делать, если ей случится быть одной и увидеть корабль. Потом они спустились вниз и устроили пир из краба, которого он убил камнем. Все это время она улыбалась ему, дотрагивалась до него, соблазняла его, даже не понимая, свирепо думал он, что делает. Сейчас наступила ночь, высоко в небе светила луна, и они собирались ложиться спать. В его хижине. Вместе. И он обещал не прикасаться к ней. Господи, помоги!
Наблюдая, как Лайла на четвереньках заползает первой в хижину, Джосс мысленно застонал. Он дал ей слово. И как бы она ни соблазняла его своей шелковистой, бледной кожей и истрепанным платьем, которое было почти прозрачным без плотной нижней юбки, он своего слова не нарушит.
– Ад и все дьяволы!
Он не собирался произносить это вслух. Лайла услышала и вопросительно оглянулась на него изнутри хижины. Она все еще стояла на четвереньках, и ее соблазнительно округлая маленькая попка едва прикрывалась тонкой тканью платья, которая при этом туго натянулась. Ее глаза, в точности такого же цвета, как бристольские голуби, недоуменно заморгали, когда он не ответил, и Джосс поспешил мысленно встряхнуться.
– Я… э… мне надо кое-что проверить. Я скоро вернусь. А ты ложись спать.
– Я пойду с тобой. – Она начала выбираться назад из хижины. Тонкая ткань платья еще сильнее натягивалась на ягодицах до тех пор, пока Джосс, завороженно наблюдавший, не испугался – или, может, надеялся? – что она лопнет.
– Нет! – Его протест был слишком громким, слишком бурным, но он ничего не мог с собой поделать. Ему требовалось немного времени, чтобы побыть одному, немного времени, чтобы обуздать свои основные инстинкты. – Нет, я скоро вернусь.
Так будет лучше, спокойнее. Иисусе, он не может позволить ей догадаться о своих чувствах! Он зашагал прочь в освещенную лунным светом темноту, направляясь к бухте. Купание – вот то, что ему нужно. Оно охладит его.
Он плавал, казалось, целую вечность, затем, утомившись, вышел из воды, уверенный, что опасность миновала. Теперь она уже спит. А он устал…
Но она не спала. Она сидела на камне поблизости от того места, где волны прилива плескались о белый песок. Ее волосы были переброшены через одно плечо, их концы лежали на коленях, и она пыталась их распутать. Лунный свет падал на шелковистые пряди, и они, казалось, жили собственной жизнью, мерцая и поблескивая, как расплавленное серебро. Она была похожа на русалку, черт бы ее побрал. При виде ее у Джосса перехватило дыхание.
– Какого дьявола ты здесь делаешь? – В его голосе было больше отчаяния, чем гнева, когда он подходил к ней. Она улыбнулась ему, лицо ее приподнялось так, что он видел каждую милую черточку, освещенную лунным светом. Даже выгоревшая голубизна платья приняла серебристое сияние в этом потустороннем, таинственном свете, который изливался на бухту.
– Расчесываю волосы. Видишь? – Она показала ему примитивный гребень. – Я сделала его, переплетя палочки лианами, пока ждала тебя. Тебя не было так долго, что я уже стала беспокоиться, не случилось ли чего.
– Я плавал.
– Вижу. – Сухие насмешливые нотки в ее голосе предупредили его. Он взглянул на себя, покраснел как рак и свирепо зыркнул на нее, прежде чем зашагал туда, где лежали на песке его бриджи. Весь мокрый, он натянул их, застегнул и повернулся к ней. Бесстыжая девчонка как ни в чем не бывало продолжала спокойно расчесывать волосы, сосредоточив безмятежный взгляд на равномерно набегающих на песок волнах. Но по чуть заметной лукавой улыбке, которая играла в уголках ее губ, он догадался, что она увидела более чем достаточно. Его лицу стало еще жарче, и он, уперев кулаки в бедра, свирепо уставился на нее.
– Проклятие, не мог же я купаться в бриджах!
– Я это понимаю.
– Я же велел тебе идти спать! Откуда я мог знать, что ты будешь сидеть на камне, как какая-то чертова Лорелея, когда я выйду из воды?
– Никто тебя ни в чем не обвиняет. – Голос ее был успокаивающим, взгляд устремлен на бухту. Он бы и успокоился, если бы не эта проклятая лукавая улыбочка, которая подрагивала у нее на губах.
– Значит, ты увидела достаточно! – Это прозвучало агрессивно, он знал, но ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что она увидела его голым в таких обстоятельствах, странным образом смущала его.
– Все в порядке, Джосс, – мягко сказала она, поворачиваясь на камне так, чтобы смотреть прямо на него. В омывающем ее лунном свете, в обрамлении полуночного бархатного неба с усеивающими его мерцающими звездами она была так прекрасна, что он почувствовал, как кровь забурлила в жилах. Так прекрасна, что его тело отреагировало независимо от сознания. – Я не была смущена.
Целую долгую минуту он только и мог, что таращиться на нее, не вполне уверенный, верить или нет своим ушам. Она не была смущена?
– Зато я, черт возьми, был! – прорычат он и, повернувшись спиной, зашагал в сторону хижины.
Если бы она засмеялась, он бы убил ее.
Но она не засмеялась, а если и засмеялась, то по крайней мере он не услышал. Она смиренно последовала за ним к хижине и забралась внутрь после него. Джосс построил укрытие для одного человека – для себя. Оно было невысоким – чтобы только можно было сидеть; в длину таким, чтобы он мог лежать, вытянувшись во весь рост, и примерно фута три в ширину.
Определенно недостаточно широко для двоих. Особенно когда один из них – мужчина в состоянии сильного возбуждения, а другая – женщина, которая его возбуждает. Особенно когда он дал слово не прикасаться к ней. Ад и все дьяволы!
Он сидел со скрещенными ногами в дальнем углу, угрюмо глядя, как она забирается внутрь. Она села, подогнула под себя ноги и улыбнулась ему.
– Ты правда смутился, Джосс?
– Я собираюсь спать, – объявил он, предупреждающе сузив глаза. Подкрепляя слова делами, он вытянулся по всю длину и повернулся к ней спиной. Пальмовые ветки, которые он притащил в качестве подстилки, втыкались в бок, но он не собирался поворачиваться, чтобы не оказаться к ней лицом. Ему требовалось немалых усилий удерживать свои руки при себе.
– Хорошо. Спокойной ночи.
Даже мягкость ее голоса действовала ему на нервы. Он представлял, что ее кожа такая же, как и голос, – мягкая, шелковистая, восхитительно изысканная. Он стиснул зубы, услышав позади себя звуки ее приготовления ко сну. Пожалуйста, Господи, только бы она не сняла ничего из одежды!
Она не сняла. Легла полностью одетой и, свернувшись калачиком, прижалась к его спине.
Он ощущал ее мягкость каждой клеточкой своей кожи. Прикосновение ее тела прожигало спину, как клеймо.
– Так гораздо лучше, чем спать одной. Я все время боялась, что что-нибудь заберется ко мне среди ночи.
Он ощущал ее теплое дыхание у себя на затылке. Иисусе, если она придвинется еще ближе, то будет лежать прямо на нем. Неужели она хочет того, на что напрашивается, свирепо думал он. И понимает ли вообще, на что напрашивается?
– А еще мне было холодно одной. Ночью с моря дует довольно прохладный ветер.
Ее голос напоминал ему сонное мурлыканье котенка. Но ее очертания говорили, что она вовсе не котенок, свернувшийся клубочком у его спины.
– Джосс?
– Что? – Если это прозвучало раздраженно, то потому, что он был раздражен. Она сводила его с ума либо намеренно, либо из преступного невежества. Он отдал бы почти все на свете за то, чтобы повернуться и просветить ее самым простым из возможных способов.
– Я и сейчас немножко замерзла.
Она прижалась теснее. Джосс лежал, жесткий и неподвижный, как доска, стиснув зубы и борясь с желанием, которое грозилось взять над ним верх. В конце концов, больше не в силах сдержаться, он начал дрожать.
– Джосс! Что случилось?
– Ничего, черт побери, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.
– Ты уверен?
– Да, уверен! – Ему снова удалось совладать с дрожью, слава Богу, но кто знает насколько.
– Ну, тогда ладно. – В ее голосе слышалось сомнение, но, к его облегчению, она замолчала. Мягкость ее дыхания шевелила волосы у него на затылке, грудь прожигала дырки в коже спины, а голая рука лежала у него на поясе.
Да, он джентльмен. Но не святой.
С этой мыслью он повернулся, приготовившись заключить ее в объятия и преподать ей урок, о котором она так просит. Но обнаружил, что чертовка крепко спит.
– Милостивый Боже! – Он уставился на нее гневным взглядом, готовый разбудить ее, но был остановлен мягкой невинностью лица. Она выглядела очень юной и очень беззащитной, лежа с ним рядом, подложив руку под голову; коричневые полукружья ресниц, словно веера, лежали на щеках. Губы были слегка приоткрыты, а великолепные волосы золотом рассыпались вокруг лица и тела. Он поднес к ней руку, заколебался, потом убрал. Внезапно ему пришло в голову, что она лежит вот так по одной-единственной причине: она ему доверяет. Стиснув зубы, Джосс обнаружил, что мысль о ее доверии сдерживает его гораздо сильнее, чем обещание, данное ей.
Она пошевелилась, поерзала, пытаясь найти более удобное положение. Ругая себя последними словами, он просунул под нее руку и привлек к себе так, что ее голова легла ему на плечо. Она удовлетворенно вздохнула, прижавшись теснее, но не проснулась. Одна рука легла ему поперек живота.
Ее вес, запах и мягкость были невыносимы. Джосс мрачно улыбнулся, стиснул зубы и закрыл глаза. И только один раз, прежде чем уснуть, он позволил себе погладить ее волосы.
Глава 23
Когда Лайла проснулась, она была одна. Она села, потерла глаза и огляделась. Солнечный свет, струящийся сквозь щели хижины, превращал пылинки в искрящиеся драгоценные камни. Лежащие в беспорядке пальмовые ветки, которые служили им и полом и постелью, были вещественным напоминанием о том, что прошедшую ночь она спала с Джоссом.
Джосс.
Легкая улыбка заиграла на ее губах. В какой-то момент в течение вчерашнего дня Лайла пришла к осознанию: она так безумно любит его, что одного лишь вида этих широких плеч достаточно, чтобы ее сердце затрепетало.
Она не может выйти за него. То, кем он является, делает это совершенно невозможным. Она принимала реальность этого. Но она может любить его. Хотя бы недолго. Столько, сколько они пробудут на острове. Волшебный мир только для них двоих. Что-то, что она сможет вспоминать, когда состарится, когда уже много лет будет замужем за Кевином, и ее дети вырастут, и на «Усладе сердца» воцарится благоденствие и процветание на следующие пятьдесят лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42