Сама Сабина тосковала так, что ее сердце готово было разорваться от боли.
– Тебе очень плохо, сестра? – спросил мальчик. – Я хочу тебе помочь, но не знаю как.
– О мой рыцарь! – Сабина заключила маленького брата в объятия. – Взрослей, скорее расти и становись моим защитником.
Мари, бродящая по рынку, заметила жаркие объятия брата и сестры. Она ощутила укол ревности. Господи! Если б это были ее дети!
К концу дня все собрались на совет. Жак взял монеты, протянутые Сабиной, и опустил их в раскрытую ладонь Мари:
– Ну как, теперь нам хватает на переезд через Пролив?
Мари тщательно пересчитала деньги и грустно покачала головой:
– Мы-то можем ничего не есть, но лошади должны жевать сено с овсом.
– Значит, надо искать еще заработки?
– А ты думал? – возмутилась Мари. – Ты не лудильщик, не плотник, не столяр – ты актер. Вот и иди, играй преступных королей.
– У королей всегда были королевы, во всех пьесах господ Марло и Шекспира. Кто знал, что эти пивные бочки предпочитают мужчин в женских костюмах?
– Значит, играй сразу дюжину ролей в этом Богом забытом Дувре. А мы посмеемся!
Баллярд размышлял.
– Ричард слишком мал. У тебя, Мари, грудь так выпирает вперед…
– Тебе не нравится моя грудь?
– В постели да, но только не на подмостках Англии.
– Спасибо хоть за это… Ты полный болван, если не видишь монет, рассыпанных возле тебя…
Уложив Ричарда, Сабина и Изабель коротали вечерние часы у костра. Тысячи звезд высыпали на небо и напоминали о вечности.
– Если бы мы оказались сейчас в моей родной деревне в Италии, – сказала Изабель, – там было бы жарко. А если б ты захотела освежиться, достаточно было бы протянуть руку и сорвать апельсин с дерева.
– Почему ты не возвращаешься туда, на свою благодатную родину?
– По многим причинам. Ты, наверное, можешь представить себе, что я когда-то была юной девушкой. Мой отец служил старшим конюшим у знатного господина, а хозяйка взяла меня в горничные. Она была очень ревнива, а мой хозяин похотлив. Он не пропускал ни одной юбки, но почему-то госпожа не хотела этому верить. Он домогался меня, а я хотела выйти замуж невинной честной девушкой. Я избегала его как только могла. Однажды ночью он прокрался ко мне в спальню. Я боролась, царапалась. Он обнажил нижнюю часть своего тела… Тебе, невинной девушке, не стоит слышать, что случилось… Я не смогла одолеть его. С тех пор он часто навещал меня, хохотал, поил вином и утверждал, что для меня все потеряно. Он оказался прав. Я зачала от него ребенка. Я не смела никому признаться в своем грехе, кроме своей хозяйки. Я надеялась на справедливость, но мне ответили только холодной усмешкой. Вдобавок мой отец был тут же уволен, и семья наша голодала.
– Что же ты сделала, Изабель? Ты отомстила?
– Кому? Отцу своего ребенка? Или его жене, обожающей своего господина без меры? Они были правы, потому что защищали свое благополучие. Раз им Бог позволил сотворить со мной подлость, что я могла поделать? Госпожа обвинила меня в краже ее драгоценностей и в разврате. Как я осталась жива после всех оскорблений и унижений, не знаю. Отец отдал последнее, что было у семьи, каким-то контрабандистам, и они помогли мне бежать из тюрьмы и скрыться во владениях французского короля.
– И больше ты уже не возвращалась в Италию?
– Зачем? Ничего хорошего не ждало меня там. Но ты не думай, Сабина, у меня в жизни были и светлые годы. Я вышла замуж за парижского лавочника и жила с ним счастливо, пока чума не унесла моего супруга и наших маленьких детей. И тогда, потеряв все, я начала странствовать.
– Разве Господь создал людей, чтобы они так страдали?
– А чем они заслужили его милосердие? Кровожадностью, воровством и корыстью? Богоматерь с сыном обливаются слезами там, на небесах, видя все наши грехи.
– Ты сама говорила, что в мире есть место добру.
– Добро – это расплата за подлые сребреники, полученные Иудой за предательство Сына Господня. Неважно, какая это монета – полновесная золотая гинея, шиллинг или медный пенни. Урони монету в ладонь страждущего, облегчи его участь, и там, наверху, Богоматерь возрадуется.
– А как же «зуб за зуб», «око за око»? – спросила Сабина.
– Зачем заставлять грешников мучиться в аду и затруднять решением их судьбы Бога? Суд над ними надо свершить на земле, – ловко ушла от ответа Изабель.
– Ты уже сделала доброе дело для меня. А я мечтаю совершить злое дело.
– Какое, мое дитя?
– Отомстить, – мрачно произнесла Сабина.
– Наверное, оно тоже будет угодно Господу, – вздохнула Изабель. – Меня утомил наш сложный разговор. Даже самые ученые богословы обломали зубы об эту черствую корку. Я хочу лечь в постель и забыться сном. Если ты посидишь возле меня и почитаешь что-нибудь на сон грядущий, я буду тебе премного благодарна.
Старуха улеглась на кровать и завернулась в одеяло. Сабина перелистала книги. Бережно хранимые от сырости, они составляли главное достояние четы Баллярдов. Взятые наугад строки так соответствовали ее настроению.
– Шекспир… «Генрих Пятый»… Мой трон не стоит и разбитого яйца и масла, брошенного на сковородку, чтобы его поджарить. Я съем его и вновь не буду сыт, а мозг по-прежнему пронзает ненависть. Я голоден! Все потому, что жажду свежей крови и отмщения!
Мысли были ужасны, но язык чеканен и прекрасен. Когда Сабина стала читать ответ молодого принца Генри, ее голос возвысился, и Жак Баллярд заглянул в фургон:
– Продолжай, продолжай… – Он был в восторге.
Жак засветил последнюю оставшуюся у них в запасе свечу и не мог оторвать глаз от Сабины.
– Как ты ответила королю! Только наследный принц может так говорить с отцом. У этих тупых англичан мурашки побегут по коже, когда заговорят со сцены их покойные короли.
– Я – девушка, а принц – юноша, – возразила Сабина.
– Дуракам закон не писан! Их не грех обмануть. А когда мы доберемся до благословенной Франции, ты будешь блистать при дворе. Тебя осыплют бриллиантами…
– Неужели этим я смогу заработать на хлеб и сыр? – спросила Сабина.
– И на кувшин вина и баранью ножку. Да еще и на новое платье…
Озорной чертенок заплясал в глазах Сабины.
– Разрешите представиться. – Она поклонилась, как это делали мужчины. – Изгнанник из далекой Франции Антуан де Кавиньяк, участник представления великого Жака Баллярда. Вы согласны?
Дружные аплодисменты присутствующих в фургоне Баллярдов и Изабель прозвучали в ответ. Сабина впервые слышала аплодисменты в свою честь, и, что скрывать, ей это нравилось. Но после начались сомнения.
– Какие бы ни были глупцы эти пивные бочки, мы их не обманем! – переживал Жак Баллярд.
– Женская грудь для них – это не те два крошечных холмика, что находятся у Сабины впереди.
Сабина хоть и обиделась, но промолчала.
– Им бы лишь кидать гнилые помидоры, – продолжала Мари. – Надеюсь, у них все уже давно сгнило под этими дождями. А если что и получит Сабина разок-другой по своей хорошенькой мордашке, то переживет. Я больше вытерпела от благородной английской публики.
Жак больше боялся не за Сабину, а за престиж своего спектакля.
– Там все-таки короли и принцы, а не лакеи из фарса.
Мари вдруг припомнила произнесенное Сабиной имя и насторожилась.
– Откуда тебе на ум взбрело взять псевдоним де Кавиньяк? Около деревни, где я родилась, торчит замок знатного маркиза Кавиньяка.
– Он имеет несчастье быть моим дядюшкой по матери, уважаемая госпожа Мари, – скромно ответила Сабина. – Я просто не могла придумать впопыхах другую благозвучную французскую фамилию.
– Она не так уж плоха! – заметила Мари. – Ты что же, собираешься жить у своего дяди, когда мы прибудем во Францию?
– Он не знает меня, а я не знаю его. Я только хотела сообщить ему, что мы с Ричардом живы.
– Твой дядя богат и влиятелен. Дай Бог, он признает тебя.
После непродолжительных бурных объяснений между супругами Сабина получила выписанную отдельно на лист бумаги свою роль. Ей предстояло играть молодого рыцаря, появлявшегося на сцене хоть и неоднократно, но на короткое время.
– Вы верите в меня? Я справлюсь? – спросила Сабина.
Жак пожал плечами.
– Сцена словно эшафот. Там требуется не меньше мужества.
– Мне кажется, что я уже никого не боюсь.
– Тогда с Богом, девочка!
Жак, при всем своем опыте, боялся ее неудачи больше, чем сама Сабина. Он произнес последнюю напутственную фразу, казавшуюся ему очень важной:
– Актер не думает о себе. Он думает о публике. Она должна поверить, что перед ней король или подметальщик – все равно. Забудь, как ты выглядишь, забудь о том, кто ты есть. Отныне ты только персонаж пьесы.
– А как я узнаю, что мне поверили?
– По тишине. По великой внимательной тишине, когда гнилые помидоры и яблоки останутся в карманах зрителей. Они забудут о них и будут слушать тебя разинув рты.
– А иначе, – добавила Мари, – все их запасы полетят тебе в физиономию.
Мадам Баллярд была как никогда серьезна, вытащив в то утро Сабину из постели на рассвете и представив ее на глаза только что проснувшемуся супругу.
– Неужели ты еще сомневаешься, что она сойдет за мальчика, слепой осел? Она же совершенно плоская…
– А можно мне потрогать, чтобы окончательно убедиться? – моргал глазами Жак.
– Я тебе потрогаю! У тебя что, глаза не на месте?
– Почему ты думаешь, что она так легко обманет англичан?
– Потому что они дураки. С французами это переодевание не пройдет.
Сабина вмешалась в разговор:
– Я всех заставлю поверить, что перед ними Антуан де Кавиньяк.
– Раз уж ты поверила в себя, – сказал Жак, – то пузатые англичане тем более поверят. А теперь дай мне еще поспать, Мари. Я ведь запоминаю свои роли во сне.
Представление в этот день собрало много зрителей. Среди них были и благородные господа. Жак провел Сабину незамеченной через самодельные кулисы.
Толпа на поляне хихикала, свистела. Мари храбро пробиралась между рядами, собирая плату за представление. Звон монет, падающих в чашу, наполнял сердца артистов радостью. Скоро наконец поднимется занавес. Для Сабины поднятие занавеса означало начало пребывания в иллюзорном мире. Она не помнила, как промелькнули эти часы, и очнулась только тогда, когда месье Баллярд положил свою тяжелую руку на ее головку. Торговцы, моряки, крестьяне из ближних деревень – все они аплодировали юному актеру.
– Поклонись им! Это прекрасный миг. Они обязаны нам минутами радости, а мы им… минутами триумфа.
Неужели королям воздают искренне такие почести?
Сбылись самые благоприятные пророчества. Зрители воздержались от кидания гнилых овощей и фруктов. Мари и Жак расцеловали Сабину за кулисами, а она с трепетом спрашивала:
– Никто не узнал, что я не мальчик? Посмотри на меня, Жак. Я ничем не выдала себя?
Обрадованный Жак мельком осмотрел ее наряд:
– Ты и меня обштопала, будь здоров.
– Не ври! – резонно заметила Мари.
– Хорошо, ты права. Но у меня опытный глаз. Не то что у этих тупиц. Французов же, конечно, не обманешь, но англичан… их не грех и обмануть.
Сабина спешила разделить свое приподнятое настроение со всеми, кто был рядом. Она кинулась на шею Мари:
– Теперь я месье Антуан де Кавиньяк!
Честно говоря, Сабина давно тайком приглядывалась к Мари, и в то время, когда та спала, или готовила пищу, или прогуливалась, она пыталась уловить секреты женственности. Она подражала ей во всем. Мари сразу это заметила, и ей льстило поклонение девочки. Все же она была актрисой, и любой зритель был для нее дорог. Лишенная возможности выступать на сцене в Англии и появляясь лишь в роли всем улыбающейся сборщицы платы за представление, Мари была рада даже одному-единственному зрителю в лице этой юной девушки.
Сабина искренне сочувствовала ей. Никакой звон монет, падающих в протянутую чашу, не мог заменить наслаждения от шекспировских строф, произнесенных на публике. Сабина забывала обо всех своих бедах, когда выходила на сцену. Таково было, видимо, величайшее волшебство театра. Когда спектакль кончался, она падала без сил на жесткое ложе, но в уме повторяла фразы все новых и новых ролей.
Однажды Жак Баллярд ласково погладил после спектакля ее разгоряченную головку.
– Сегодня ты могла бы сыграть в этой пьесе все роли. Почему так несправедлива судьба? Но, впрочем, нас ждет еще Франция.
Перед отплытием на пароме сам лорд-мэр Дувра пригласил труппу развлечь своих гостей отрывками из шекспировских пьес. Сабина побывала уже и принцем Датским, и Дездемоной, и Ричардом Вторым, а Жак был неподражаем в роли Фальстафа.
Наконец Изабель убрала с ноги Сабины последние предохранительные повязки и деревяшки. Семья Баллярдов, согрев на костре кувшин вина, ожидала торжественного появления Сабины. Ричард, вполне оправившийся от простуды, пристроился на коленях у Мари, нежно расчесывающей его спутанные кудри.
Сабина спустилась по крутым ступеням фургона. Она шла легко и плавно, как торжествующая королева по дворцовой лестнице. Все затаили дыхание. И Сабина тоже. Все-таки иногда Господь дарует и простым людям какую-нибудь радость.
– О Изабель! Я так благодарна тебе!
– Ели б не твое терпение, девочка… – растрогалась Изабель. – И твоя вера в меня…
Мари не могла не влить каплю желчи во всеобщую радость:
– Опять ты запишешь эту победу на свой счет. Девочка так старалась, а ты все заслуги приписала себе.
– Посчитаемся на том свете, Мари!
– Ты там окажешься раньше меня и, конечно, займешь лучшее место.
Шутливая перебранка не испортила никому настроения. Наоборот, они с аппетитом съели поджаренное мясо и запили горячим вином. А Сабина поняла, что ее силы удвоились – и для жизни, и для мести.
12
В дверь камеры Гаррета вежливо постучали. Обычно она распахивалась без предупредительного стука. Он уже не надеялся, что его посетят гости, и поэтому не встал с постели, когда на пороге появился архиепископ Кентерберийский, тот самый священник, обвенчавший его с Сабиной.
Архиепископ с интересом оглядел камеру узника. В последнее время ему нечасто приходилось навещать Тауэр.
– Простите за мое вторжение, ваша светлость, но мне поручено переговорить с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38