Потом воскликнула:
— Боже милостивый! Я ведь слышала ваше имя от тетки. Она называла вас «этот скандальный банкир».
Он рассмеялся:
— Банковское дело на западе не считается джентльменским занятием, как на востоке.
— Я думала… вы…
— Откровенно говоря, мне приятно, что вы не вспомнили моего имени. Я не хотел, чтобы здесь что-нибудь знали обо мне. Большинство золотоискателей, которых мы тут встречаем, отчаянные люди. Не думаю, что они стали бы благосклонно взирать на соперника, вовсе не рассчитывающего когда-нибудь увидеть собственными глазами золотой самородок. И была еще одна причина, почему мне не хотелось упоминать о том, что я банкир. — Поколебавшись и слегка посерьезнев, он сказал: — У вас достаточно значительное состояние, Джульетта, но…
— Но ваше много больше. — В мгновение ока догадка осенила ее. — Господи! Вы боялись, что меня больше заинтересует ваше состояние, чем вы сами!
Она смотрела на него, потом расхохоталась:
— О Бен!
Когда она успокоилась, Бен повернул ее руку к себе и провел пальцем по ее ладони, затянутой в перчатку.
— Эта мысль пришла мне в голову, но не сразу. Когда я увидел вас на борту «Аннасетт», то счел это удивительным совпадением. Но я и не предполагал, что вы и я… — Он улыбнулся и пожал плечами.
— Но почему вы отправились на Юкон?
— Наступило время начать жизнь заново, — ответил он просто, — мне нужно было отвлечься от каждодневной рутины. Мне нужно было что-то такое, что потребовало бы от меня физических усилий. И мне нужно было некое событие, которое стало бы концом прежней и началом новой жизни.
— И это случилось? — спросила она, положив руку на его плечо.
— О да, — ответил он, заглядывая ей в глаза. И когда лицо ее заполыхало ярким румянцем, он выпустил ее руку и взял свой стакан с шерри. — А зачем вас понесло на Юкон? Вы никогда не говорили об этом.
На этот вопрос было трудно ответить правдиво.
— Я начала это путешествие в надежде найти одного человека, — ответила она шепотом. Потом добавила, спеша покончить с этим разговором: — Меня просто… втянули в это путешествие.
Он покачал головой.
— Клара первая упомянула о Юконе, — попыталась она объяснить, — а Зоя настояла на том, чтобы мы поехали сюда.
— Они тоже кого-то ищут?
— Мне искренне жаль, Бен, но больше я ничего не могу сказать.
Она читала любопытство на его лице, в поднятых бровях, в выражении глаз, но он кивнул:
— Надеюсь, что наступит день, когда вы почувствуете себя со мной достаточно свободно, чтобы поделиться своими тайнами.
Ее губы изогнулись в неуверенной улыбке.
— Я хотела бы рассказать вам все, но тут замешаны чувства других людей.
В молчании они покончили с шерри. Джульетта представляла, что Бен пытается подавить свое недовольство ее скрытностью, пока она изо всех сил старалась подавить привитые ей с детства взгляды и принципы, которые поклялась самой себе забыть хоть на одну ночь. Она ни минуты не думала о Жан-Жаке Вилетте или о том, насколько нравственно и достойно проводить время с Беном.
Когда он заговорил снова, Джульетта с облегчением поняла, что она не испортила их вечер. Он не стал настаивать, чтобы она открыла ему свою тайну, и, как она заметила, не обиделся на нее.
— Я подумывал о том, чтобы нанять одного из чилкутов Тома, чтобы тот прислуживал за столом, но потом решил, что лучше нам с вами провести этот вечер вдвоем. Надеюсь, вы не в обиде на то, что у нас будет скорее обыденный, чем формальный обед. Я сам буду накрывать на стол и прислуживать вам.
Каким внимательным и заботливым он был! Хижина была достаточно удалена от Мэйн-стрит, поэтому никто не мог видеть, как она входила туда, и никто не увидит, как она выйдет. И не будет никого, кто мог бы потом сплетничать о том, что они говорили друг другу.
— Я тоже хочу помочь. Я буду счастлива, если вы позволите мне накрывать на стол.
Они оба поднялись со стульев одновременно и замерли, ощутив, что стоят очень близко друг от друга. Джульетта вдыхала терпкий запах мужского одеколона, крахмала от его воротничка и манишки и шерри, которое все еще чувствовалось в его дыхании. Она ощущала его силу и мужественность.
Под его пронзительным взглядом она готова была упасть в обморок. В этот момент он наклонился и поцеловал ее снова, слегка прикасаясь губами, как и прежде, как бы пробуя на вкус, каким будет ее ответ. И, как и прежде, этот его поцелуй воспламенил ее, и будто обжигающая молния пронизала все ее тело. На этот раз она испытала разочарование неудовлетворенности. И вдруг ей захотелось, чтобы он поцеловал ее по-настоящему, требовательно и страстно.
Он провел пальцем по ее щеке, и она ощущала тепло его пальца еще долго после того, как он убрал руку.
— Вы моя гостья. Я хочу, чтобы вы просто наслаждались этим вечером.
Когда ее ноги перестали дрожать и у нее появилась уверенность, что они ее прочно держат, она последовала за ним к круглому столу, отделенному от кухни стойкой, и смотрела, как он встряхивает белоснежную камчатную скатерть, чтобы постелить ее на стол. Она любила эту благородную ткань, прикосновение к которой оставляло вполне недвусмысленное чувственное ощущение. Он разгладил скатерть на столе и постелил ее так, что она свешивалась с обеих сторон не более чем на восемнадцать дюймов, что было совершенно правильно. Когда она подняла на него взгляд, то заметила, что от него не укрылось, как округлились ее глаза, и он понял, что и скатерть, и то, как он ее постелил, ей понравилось.
Улыбаясь, он поставил на стол вазу с сухими цветами — это был букет из сухих люпинов, ирисов и водосбора, и он водрузил его в центре стола между двумя высокими белыми свечами.
Джульетта прижала руку к груди. Этот букет из сухих цветов был не слишком высоким и не мешал им видеть друг друга. Внимание к этим, казалось бы, незначительным и мелким деталям и означало различие между восхитительным праздничным обедом и разочарованием. Не говоря уже о том, что это была середина их долгого путешествия. С глубоким вздохом она подвинулась ближе к столу.
— Здесь, должно быть, красиво весной и летом, — заметил он, указывая на букет из сухих цветов.
— Что? О да, думаю, что красиво, — пробормотала Джульетта, удивленная тем, что голос ее звучал так, будто она долго и быстро бежала и теперь запыхалась.
Но, Боже милосердный, ведь столько времени прошло с тех пор, как она в последний раз одевалась к обеду и сидела за столом, накрытым должным образом, нарядно одетая и с горящими свечами на столе. Углы ее губ дрожали от возбуждения.
Не сводя с нее глаз, Бен развернул салфетку, и она тотчас же увидела, что это квадратная салфетка и что длина каждой ее стороны двадцать два дюйма. О, кто поймет радость видеть настоящую салфетку! Кто поймет трепет и восторг, вызванные долгожданной встречей с ней! И вот движением, от которого все внутри у нее сжалось от предвкушения чуда, он свернул обе салфетки и положил их слева, там, где должны были лежать вилки. И складки салфетки были обращены наружу. О Господи!
Джульетта восторженно вздохнула.
— Нет ничего лучшего и более утешительного, чем правильно и красиво накрытый стол, — прошептала она.
И нет ничего более соблазнительного и волнующего, чем наблюдать за красивым мужчиной, демонстрирующим безусловное знание этикета. В этом было нечто очень эротичное. Да и кого бы это могло не взволновать? Скатерть была постлана совершенно правильно и свисала точно настолько, насколько должна была свисать. Размер салфеток был идеально правилен, и положены они были складками наружу.
Чуть не теряя сознание от обуревавших ее чувств, она раскрыла веер и принялась обмахивать пылающее лицо. Целую минуту она и Бен смотрели друг на друга через стол и свечи, замечая только пылающие лица и полураскрытые губы друг друга, быстрое дыхание и все возрастающее напряжение.
— Вас не оскорбит, если я ослаблю узел галстука? — спросил он охрипшим голосом.
— Будьте любезны, не стесняйтесь. — Ее собственный голос прозвучал для нее неожиданно — в нем она услышала приглашение и обещание.
Глядя на нее сузившимися глазами, выражение которых вызвало у нее ассоциацию со смятыми простынями и мускусными запахами постели, он развязал узел галстука и сдвинул его набок, потом протянул руку и достал из-за спины две оловянные сервировочные тарелки.
— Сервировочные тарелки! — Потрясенная Джульетта ухватилась за край стола в состоянии, близком к экстазу. Она не видела таких тарелок со времен, когда останавливалась в отеле в Сиэтле. В глазах ее появился влажный блеск, и она не могла оторвать взгляда от его длинных пальцев, скользивших по краям оловянных блестящих тарелок, прежде чем поставить их на стол. В этом движении пальцев было нечто очень волнующее и чувственное. Вдоль ее спины пробежала дрожь.
— У вас самые прекрасные глаза, какие мне довелось видеть, — сказал Бен, поставив тарелки на стол. — Иногда их цвет напоминает мне штормовое небо, а иногда, как теперь, они похожи цветом на расплавленное серебро.
— Вы очень красивы без бороды, — прошептала она в ответ.
Она умирала от желания прикоснуться к его щекам, погладить их пальцами. Ей хотелось прижаться носом к его щеке и вдохнуть такой терпкий и мужественный запах его одеколона.
Внезапно ей показалось, что в комнате очень жарко, настолько, что у нее появилось ощущение, что она у себя дома, в Линда-Виста, в середине августа. Его глаза прожигали взглядом ее лицо, как два солнца, заставляя ее кожу пылать и воспламеняя ее сердце. Она почувствовала, как струйка пота стекла между ее грудями. Она скромно направила струю воздуха от веера к своему декольте, прилагая отчаянные усилия к тому, чтобы овладеть собой.
— Что будет дальше? — пробормотала она.
— Хрусталь.
— Хрусталь? О! — Да поможет ей Бог и даст удержаться на ногах! Не оловянные кружки, не кружки из грубого толстого стекла, из каких они пили каждый день, но хрусталь! Она не отрывала взгляда от его рта, думая о той минуте, когда хрусталь коснется его губ. Она думала о том, чтобы самой прикоснуться к его губам. И о том, чтобы он тоже прикоснулся к ее губам. Хрусталь! В самом слове было нечто волнующее и плотское и намекающее на прикосновение губ и тонких длинных пальцев. Где-то у основания шеи она ощутила странный трепет, распространившийся по всему ее телу.
Дразня ее и бессовестно играя ее чувствами, Бен держал у своей груди бокал для воды и легонько постукивал кончиками пальцев по его краю. Раздался и повис между ними чистый, ясный звон хрусталя, отразившийся от кожи Джульетты ощущением, похожим на удар электрического тока, волнующий и возбуждающий. Никогда никакая музыка не возбуждала ее так. Задыхаясь, она покачивалась на стуле, изо всех сил обмахиваясь веером и чувствуя, что на лбу у нее выступили бисеринки пота. Она заметила, что виски Бена тоже повлажнели.
Не сводя с нее глаз, он поставил хрустальные бокалы на сервировочные тарелки. После звона бокалов для вина, после того как он увидел, какое действие это произвело на нее, он осторожно поставил их справа от бокалов для воды.
— Прошу прощения, но не разрешите ли вы мне снять пиджак? — Он помедлил, чтобы промокнуть платком лоб и шею.
— Да, да.
Она желала бы тоже что-нибудь снять. Все ее тело горело, настолько сильным было возбуждение. И она просто запылала жарким пламенем, когда он остался в одной только рубашке и жилете. В мире, где она жила обычно, в ее мире женщины редко видели мужчин без пиджаков, в одних рубашках. И то, что она видела его теперь стоящим перед ней в таком виде, она воспринимала как нечто скандальное, возбуждающее, эротическое и интимное.
— Дальше должно последовать серебро, — прошептала она дрожащими губами.
Он медлил, что вызвало у нее новый приступ сладостной дрожи, дрожи предвкушения. Он скользнул указательным и большим пальцами по рукоятке ножа, стараясь продлить это состояние экстаза. Можно было потерять столь многое, так сильно просчитаться, если положить нож неправильно. И наконец его глаза, полыхающие чуть приглушенным огнем, снова обратились к ней, и он положил ножи режущей поверхностью к сервировочным тарелкам. Сердце Джульетты было готово выскочить из груди, и она подумала, что способна потерять сознание. Это было превосходно, восхитительно! Тайные, сокровенные части ее тела повлажнели от сладкого томления. Он знал язык сервировки стола. Она с трудом верила в это и воспринимала это. И уж тем более могла это вынести. Наблюдая за тем, как он раскладывал ножи, она поняла, что будут мясное и рыбное блюда. Но его триумф состоял в том, что он правильно положил ножи режущей стороной к тарелкам! Она опасалась, что сердце выскочит у нее из груди.
А теперь он играл столовой ложкой, вертя ее в пальцах. Она заметила, что на его щеках заиграли желваки, когда он посмотрел на нее. Его вопросительный взгляд становился все более смелым, он смотрел на ее декольте, он обжигал ее тело до кончиков пальцев на ногах. И Господи, у этого мужчины был самый чувственный рот, какой только ей доводилось видеть. Сердце ее билось бешено, колени ослабли и превратились в пудинг. Она не была уверена, что вынесет процедуру раскладывания вилок.
— Салат следует подавать после основного блюда, — пробормотала она в экстазе, когда он положил на стол столовые ложки и в последнюю очередь вилки. Они не будут следовать новому стилю, когда салат ставится на стол перед основным блюдом. Это было больше, чем могла бы вынести любая женщина. Она желала его со страстью, заставлявшей всю ее кипеть и бурлить, — и ее разум и тело сжигал огонь.
Увидев выражение ее лица, он почувствовал, что все его мускулы отвердели.
— Джульетта… — Его голос, в котором она расслышала неприкрытое грубое желание, полностью раскрепостил ее.
Они бросились навстречу друг другу, обогнув стол, и оказались в объятиях друг друга. И, сжав друг друга в страстном объятии, начали целоваться и не могли остановиться. Их руки взлетали, прикасаясь, лаская, гладя друг друга. На глаза, лоб, шею Джульетты излился целый дождь, целый поток лихорадочных жарких поцелуев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39