В промежутках между кошмарами и приступами беспокойства она погружалась в сон, такой глубокий, что это скорее было похоже на состояние транса.
Кейли окончательно проснулась на рассвете следующего дня, чувствуя себя совершенно разбитой. Она решительно вскочила с постели. Теперь она ощущала себя даже менее материальной, чем образ, спроектированный на зыбкую дымку. Но владевшая ею тревога была связана вовсе не с этим, Кейли переживала не за себя и даже не за ребенка, которого носила под сердцем. Нет, душа Кейли болела сейчас за Дерби. За Дерби, который вместе с Уиллом пустился в погоню за разбойником по имени Дюк Шинглер.
Пока Кейли чистила зубы и расчесывала волосы, она вспоминала все, что муж рассказывал ей о Шинглерах. Они были грабителями, хладнокровными убийцами, и у них были давние счеты с Дерби. Теперь один и них был убит в перестрелке на центральной улице Редемпшна, а оставшийся в живых брат, конечно, жаждал кровавой мести.
«Пожалуйста, – мысленно обращалась она к Дерби, бредя по окутанному сумраком дому, – будь осторожен».
Когда Мануэла, зевая, вышла из своей спальни, располагавшейся за стеной кухни, она застала Кейли за приготовлением завтрака.
– Вы чувствуете себя лучше, миссис Элдер? – спросила Мануэла с приветливой, но озабоченной улыбкой.
– Пожалуйста, зови меня Кейли.
В глазах Мануэлы мелькнули одновременно и радость, и протест, но она кивнула, соглашаясь. Кейли уже накачала воды, и на печи варился кофе.
– Кажется, будет дождь, – пробормотала Мануэла, поглядев в окно.
– Да, – согласилась с ней Кейли. Она почувствовала свежесть в воздухе, еще, когда ходила к колодцу, темные тучи заслоняли нежные лучи утреннего солнца. – Я думаю, нужно попросить кого-нибудь из мужчин запрячь лошадь, и отвезти Пабло в школу.
Мануэла налила себе кофе и опять подошла к окну. Где-то далеко молния рассекла мрачное небо, и от удара грома, казалось, сотряслась крыша у них над головами.
– Мистер Элдер сказал оставить его дома и давать ему уроки здесь, – ответила Мануэла. – Отец Амброс обязательно приедет проведать нас, и я спрошу его, какие уроки Пабло должен выучить.
Кейли приготовила всем овсяную кашу, пожарила тосты и начала накрывать на стол.
– Какие еще распоряжения оставил мистер Элдер? – ровным голосом спросила она.
Мануэла повернулась к ней лицом.
– Мужчины будут охранять ранчо, а мы не должны выходить за его ворота. Ни в коем случае.
Кейли вздохнула, но ничего не сказала. Ей было невыносимо тягостно сидеть в заточении во время карантина, и еще более невыносимо было сейчас, но не имело смысла поднимать бунт просто ради бунта.
Все утро Кейли просидела над дневником.
В полудню гроза утихла, земля ожила, ковер из полевых цветов заиграл яркими красками.
Кейли вышла во двор поупражняться в стрельбе и в семь бутылок из десяти сумела попасть с первого выстрела. В качестве вознаграждения за достигнутый прогресс она решила заняться скульптурой. Работа настолько захватила Кейли, что когда Пабло позвал ее ужинать, она была очень удивлена, узнав, что прошло так много времени.
Мануэла приготовила жареную курицу, картофельное пюре, сухари и вареную зелень одуванчиков. Работники уже поели и ушли отдыхать. Они расположились на ночь в хлеву, поскольку налицо были все признаки того, что дождь может вернуться.
После мытья посуды, от которого Мануэле так и не удалось отговорить упрямую Кейли, женщины расположились за столом. Кейли читала книгу, которую одолжила у Бетси. Это была смешная мелодрама, героиня которой претерпевала душевные муки из-за того, что влюбилась в мужчину «не ее круга». Пабло решал примеры, а Мануэла с трогательным вниманием наблюдала за его математическими трудами и беззвучно шевелила губами, повторяя названия цифр, которые он выводил на грифельной доске.
Было уже за полночь, когда Кейли заставила себя войти в пустую спальню, в которой она была так счастлива с Дерби. Кейли надела ночную сорочку, скользнула под одеяло и погасила лампу. Только тогда, в темноте, она позволила себе выплакаться.
Дерби. Она не могла перестать думать о нем. Воображение рисовало ей страшные картины. Кейли представляла его истекающим кровью и страдающим от невыносимой боли, или, что еще хуже, лежащим мертвым на земле, как Джарвис Шинглер. Кейли совершенно выдохлась и эмоционально и физически и ей кое-как удалось заснуть.
На следующее утро она с решительным видом зарядила пистолет тридцать восьмого калибра, который оставил ей Дерби, поставила в ряд шесть бутылок и сбила их одну за другой. Затем Кейли перезарядила пистолет, установила на место бутылок полдюжины треснувших банок и попала в каждую. Она испытывала что-то вроде порочного удовлетворения, видя как они разлетаются на мутные зеленоватые осколки.
– Это была идея Дерби? – услышала она голос за спиной.
Кейли обернулась, опустив разряженный пистолет, и увидела отца Амброса. Он выглядел точь-в-точь как средневековый монах в своей длинной рясе и с веревкой на поясе, для полноты сходства ему не хватало только лысины.
– Да, – коротко ответила Кейли, она не была расположена к обсуждению доводов за и против огнестрельного оружия. Хотя отец Амброс был частым гостем на ранчо, он все же был священником, а священники зачастую становились глашатаями плохих новостей. – Что-то случилось? – Сердце Кейли сжалось в ожидании беды.
– Нет, миссис Элдер, – поспешил успокоить ее Амброс – Саймон поправляется в Трипл Кей, его все еще мучают боли, но инфекции нет. Как говорит Ангус, не бывает такой раны, чтобы она не болела.
– А как Ангус? – Кейли не забыла предупреждение доктора о том, что ее свекор сам в опасности. – Я не сомневаюсь, что все это стало для него тяжелым ударом.
По лицу Амброса скользнула грустная улыбка.
– Конечно. Он места себе не находит, мечет громы и молнии, потому что он не на тридцать лет моложе и не может помочь Уиллу и Дерби выследить Шинглера.
Кейли сунула пистолет, не очень-то романтический подарок Дерби, в карман передника.
– Я знаю, что чувствует Ангус. – Кейли взяла священника за руку. – Но что касается меня, то мой возраст вроде бы не является препятствием. Я предпочла бы быть рядом с Дерби, а не сидеть здесь, ждать у моря погоды и теряться в догадках.
– Миссис Каванаг сказала то же самое, – Амброс похлопал Кейли по руке, – когда я заезжал к ней сегодня. Скажите, как у Пабло идут дела с уроками?
– Мануэла каждый вечер усаживает его за доску и учебники, мы обе помогаем ему, как можем.
– С образованием в этих краях всегда было худо, – Амброс вздохнул, даже в лучшие времена. Я делаю все, чтобы поддержать школу при миссии, но одна за другой возникает множество проблем.
Кейли и отец Амброс присели на ступеньку крыльца – на дворе стояла такая чудесная погода, что не хотелось заходить в дом. Помощники Дерби были заняты лошадьми, а Мануэла снимала с веревки высохшее белье. Пабло – кто мог сомневаться – издалека заметив учителя, скрылся в неизвестном направлении.
– Вы давно знаете Каванагов? – поинтересовалась Кейли.
– Десять лет, – ответил Амброс. – Мы с Саймоном вместе учились в школе в Бостоне.
– Саймон хотел стать священником? – удивилась Кейли.
Амброс засмеялся.
– Нет. Саймон пресвитерианин от рождения. Мой отец послал меня изучать право в надежде, что я откажусь от мечты о семинарии, женюсь и подарю ему кучу внуков. Но я разочаровал отца.
– Но вы с Саймоном остались друзьями.
– Да.
У Кейли задрожали губы, она сплела пальцы и засмотрелась на сцену в загоне, где двое помощников Дерби пытались обуздать становящегося на дыбы молодого жеребца.
– Я была там, в кабинете доктора, когда... когда...
– Когда Саймону прижигали рану? – помог ей Амброс. – Должно быть, это было ужасно.
– Хуже всего было, конечно, Саймону, но запах, его крик...
– Саймон сказал мне, что ему очень помогли Уилл и Дерби.
– Они были такие сильные, – сдавленным голосом произнесла Кейли. – Их нужно было видеть. Любой из них, если бы мог, не раздумывая, поменялся бы с Саймоном местами, чтобы взять на себя его боль. И это были те самые люди, которые совсем недавно, не жалея кулаков, колотили друг друга в саду у Бетси.
– Все совсем не просто в их взаимоотношениях, – заметил отец Амброс.
Кейли молчала некоторое время, всматриваясь в горизонт. Она желала только одного, чтобы вдалеке показался Дерби, грязный, обросший, смертельно уставший, но целый и невредимый, и чтобы вся эта история с поисками Дюка Шинглера осталась в прошлом. Но на много километров вокруг не было ни души – пустота, словно увеличенное отражение души Кейли. Ей вдруг безумно захотелось рассказать отцу Амбросу о зеркале в салуне «Голубая подвязка», о сводящем с ума страхе вернуться в тот мир, из которого она пришла, но у нее не хватило духа.
– Вы останетесь на ужин? – вместо этого спросила Кейли.
Отец Амброс вздохнул и покачал головой.
– Мне нужно возвращаться в миссию, – ответил он, поднимаясь. В этот момент его взгляд привлекла незаконченная скульптура, она стояла в нескольких футах от них, во дворе. Отец Амброс подошел рассмотреть ее поближе. На его лице засияла восторженная улыбка.
– Это чудесно! – воскликнул он.
– Иногда я просто ненавижу себя за то, что взялась за эту работу, – смущенно призналась Кейли. – Теперь, когда камень стал поменьше, нужно будет попросить мужчин занести его в гостиную. Там достаточно светло.
– Восхитительно, – восторгался отец Амброс. – Возможно, когда-нибудь вы создадите маленький шедевр для моей миссии. Сотворите образ Девы, например, или кого-нибудь из святых.
Кейли заинтриговало это предложение; разговор о скульптуре отвлек ее от мрачных мыслей, как отвлекала и сама работа над скульптурой.
– Возможно, – ответила она.
– Это было слишком самонадеянно с моей стороны, – в глазах Амброса появилась печаль. – Увидев ваши работы, любой захочет купить их. Извините.
Его слова рассмешили Кейли.
– Я не уверена, что вас можно назвать самонадеянным, отец Амброс, но вы, безусловно, льстец.
– Это один из многих, свойственных мне грехов, – признался Амброс. Он засмеялся, но краска смущения залила его загорелые щеки.
Перед уходом отец Амброс вошел в дом, чтобы поговорить с Пабло, которого Мануэла уже нашла к тому времени. Кейли оставила их и подошла к мужчинам, стоявшим у ограды загона и наблюдавшим, как один парень из их команды пытался удержаться на спине того самого темпераментного жеребца, которого им так и не удалось усмирить. С затаенной гордостью Кейли подумала, что им лучше было бы отказаться от этой затеи до возвращения Дерби... Если он когда-нибудь вернется. Улыбка на ее лице разом погасла. Кейли словно окатило холодной водой при мысли о том, что он может не вернуться или вернуться, завернутым в саван из одеял.
Мужчина, которого Дерби оставил за главного, жилистый, с похожей на сухую замшу кожей и с умными глазами, почтительно приветствовал ее, приложив руку к полям шляпы.
– Здравствуйте, мистер Отис, – сказала Кейли.
Почти каждый вечер этот мужчина и пятеро его товарищей ужинали в кухне, а она все еще не знала их имен, Дерби всегда обращался к ним по фамилиям.
– Чем могу служить, мэм? – предупредительно спросил Отис.
Кейли знала, что это был приказ Дерби, выполнять любое ее распоряжение. Но если бы она захотела без сопровождения покинуть ранчо, ее, несомненно, сумели бы задержать.
– Я бы хотела, чтобы вы отнесли ее в гостиную, – Кейли указала на скульптуру, – и установили на крепкий стол перед окнами на северную сторону. Сделайте это, пожалуйста.
– Нам с ребятами будет не хватать ее, – Отис улыбнулся беззубым ртом. – Как только я найду двух парней, достаточно чистых, чтобы войти в гостиную леди, дело будет сделано.
Кейли поблагодарила его и вернулась в дом, Амброс как раз собирался уходить. Мануэла завернула ему с собой кусок рассыпчатого кекса с корицей, который испекла на десерт.
Как только Кейли проводила гостей, она поспешила в гостиную, чтобы поставить большой дубовый стол в правильное положение таким образом, чтобы на него падало больше света.
Как Отис и обещал, двое рабочих занесли скульптуру в дом через редко используемую парадную дверь. Посмотрев на свое творение, водруженное на место, Кейли обрадовалась решению перенести скульптуру сюда. Мануэла предсказывала дожди, и Кейли была бы вынуждена находиться в доме, а ее руки так, и зудели от желания продолжать работу.
Ужин прошел менее шумно и оживленно чем обычно, когда Дерби был дома, хотя кроме него все обитатели ранчо были в сборе. Их благопристойная сдержанность делала Кейли только больнее.
В тот вечер, после того как была перемыта посуда и дочитан любовный роман, Кейли почувствовала себя такой потерянной, как никогда раньше. Было уже слишком темно, чтобы работать над скульптурой, света лампы было не достаточно. Кейли стояла у окна гостиной, медленно погружавшейся в темноту, смотрела вдаль, и ее сердце переполняли одиночество и тоска. В эти минуты притяжение зеркала в «Голубой подвязке» стало пугающе сильным. Кейли охватило желание незаметно ускользнуть из дома и пешком отправиться в город, встать перед своей стеклянной немезидой и раз и навсегда свести с ней счеты, нарушив проклятые чары. Она могла взять пистолет из ящика стола, куда недавно положила его, отправиться в салун и разбить зеркало на множество осколков...
Кейли колебалась. Это не плохая идея, подумала она. Но кто-нибудь обязательно остановил бы ее до того, как она успела бы сделать шесть выстрелов в зеркальную стену, гордость «Голубой подвязки». Саймон должен был бы арестовать ее и отправить в тюрьму, а спустя жакое-то время ненавистное стекло все равно заменили бы, и вполне возможно, что новое зеркало таило бы в себе ту же угрозу, что и висевшее до него.
– Спокойной ночи, миссис... Кейли, – донесся из коридора голос Мануэлы.
– Спокойной ночи, – ответила Кейли.
Между ней и Мануэлей еще не было настоящей дружбы, но в их отношениях уже был достигнут прогресс.
Мануэла ушла спать, унеся с собой лампу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37