Выслушав барона, она минуту помедлила, затем позволила ему войти.
Двери распахнулись, и перед Фридрихом раскинулся огромный сад. Среди старых яблонь играли дети, одетые в одинаковые одежды серого цвета. Возле невысокого каменного здания сидели несколько женщин. Одна из них сжимала в руках крошечный узелок, а другая держала на коленях младенца. Еще два карапуза цеплялись за юбки матерей. Старшие дети хныкали и просили есть, но женщины не обращали на них никакого внимания и смотрели перед собой глазами, в которых застыла тоска. Острая жалость стеснила Фридриху грудь, и он быстро отвел глаза. Во всяком случае, его вины нет в том, что эти девицы оказались в таком положении.
Дверь на крыльце распахнулась, и оттуда вышла пожилая монахиня. Не обращая внимания на девушек, встрепенувшихся при ее появлении, она представилась барону как заведующая приютом.
– Полагаю, что вы – барон фон Ауленберг, – мило улыбнулась женщина. – Думаю, вам будет интересно познакомиться с детьми, которым вы решили помогать.
Ее слова о благотворительности застали барона врасплох, но ему удалось совладать с собой, и, послушно кивнув, он отправился вместе с заведующей на прогулку по саду. Во всяком случае, Элизу он здесь увидит пренепременно.
Так и вышло. Баронесса фон Ауленберг сидела на низенькой скамеечке возле клумбы с цветами. Вместо обычного платья на Элизе было монашеское одеяние. Вокруг нее прямо на земле устроились девочки разного возраста, одетые в серые платьица и светлые фартуки. Элиза читала им книгу, а дети не сводили с нее восторженных глаз.
Заметив недоуменный взгляд Фридриха, заведующая понимающе кивнула и, сославшись на дела, оставила его. Ауленберг рассеянно кивнул ей и прислонился к стволу яблони.
Когда Фридрих услышал, что Элиза спряталась от него в монастыре Девы Марии, он решил, что его супруга все это затеяла для того, чтобы привлечь его внимание, но теперь был вынужден упрекнуть себя за столь низменные подозрения. Картина, представшая перед ним, была достойна кисти художника, а девушка казалась воплощением настоящей самоотверженности и доброты.
Элиза была так увлечена чтением, что ничего вокруг себя не замечала. Наконец она закрыла книгу и подняла глаза. Фридрих ожидал, что она вспыхнет, убежит или сделает еще что-либо подобное, но вместо этого она всего лишь мило улыбнулась ему и обратилась к детям:
– Если вы не устали, я могу еще почитать.
– Да! – радостно закричали девочки.
Они смотрели на свою учительницу с обожанием, а Фридрих едва не закипел от гнева. Похоже, она издевается над ним! Он целых два дня метался по Вене, сходил с ума от тревоги из-за этой девчонки, а она смотрит на него совершенно невинными глазами! На ее лице нет ни малейшего проблеска радости от встречи с ним! Нахалка делает вид, что нет ничего важнее этих детей. Но с какой стати он должен стоять здесь и слушать глупые истории Диккенса?
С трудом сдерживая раздражение, он подошел к Элизе. Девушка мгновенно уловила его настроение и закрыла книгу.
– Извините, девочки, я должна вас познакомить с очень важным человеком. Он – брат графа Геренштадта и теперь станет вашим новым попечителем. Зовут его барон фон Ауленберг. Благодаря его пожертвованиям у вас очень скоро появятся новые игрушки, книги и башмаки. Думаю, он заслуживает вашей благодарности.
Девочки послушно встали и принялись неловко приседать в реверансе со словами благодарности. Ничего не понимающий барон кивнул им, бросив встревоженный взгляд на Элизу.
Когда воспитанницы, наконец, прекратили кланяться, девушка велела им заняться цветами, а сама медленно направилась по тропинке в сторону маленького фонтана, возле которого можно было переговорить без помех.
Элиза заранее старательно обдумала то, что она будет делать, когда Фридрих найдет ее убежище. Сначала нужно изобразить удивление, затем – негодование, а в конце – радостно улыбнуться ему. А потом? Потом она будет действовать по обстановке. Но в тот миг, когда она вновь услышала его голос, сердце ее бешено заколотилось, а все мысли мгновенно улетучились прочь. Все закружилось, воздух и свет со всех сторон обрушились на девушку, с трудом сохранявшую сознание…
– Что ты здесь делаешь? – возмущенно поинтересовался Ауленберг. – С какой стати ты здесь находишься?
– Помогаю девочкам учиться, – очень спокойно ответила Элиза и присела на деревянную скамью возле распятия. – Я читаю им книги, учу их писать, шить и вязать, – она мило улыбнулась. – В этом нет ничего необычного. Между прочим, здесь рядом находится мужской монастырь, в котором устроен приют для мальчиков, и твой брат, граф Геренштадт, оказывает ему покровительство. Вильгельм часто наведывается туда и даже играет с мальчишками в футбол.
Фридрих был так потрясен, что на миг забыл о причине своего присутствия в монастыре.
– Вильгельм играет в футбол?
– Ты этого не знал? – Элиза заглянула мужу в глаза. – Вот уже много лет граф Геренштадт жертвует значительные суммы на благотворительность. Когда я узнала об этом, то решила, что обязательно стану ему помогать. У меня ведь есть кое-какой опыт общения с несчастными крошками. А еще я подумала, что тебя не очень разозлит, если я сделаю от твоего имени приюту небольшое подношение. Надеюсь, ты не станешь меня за это ругать?
Фридрих не мог выговорить ни слова. Все это было так неожиданно для него. Ошеломленно моргая, он уставился на незнакомую молодую женщину, которая сидела перед ним, стискивая в маленьких кулачках четки из змеевика. Ему казалось, что он с трудом узнает свою жену! Темное монашеское одеяние сделало Элизу более взрослой и строгой, и прежняя сумасбродная девочка превратилась в молодую женщину со строгим печальным взглядом. Против своей воли Фридрих заглянул в глаза Элизы и едва не задохнулся… Ее очи манили его окунуться в них, словно в чистый родник… Какое счастье, что он вновь видит Элизу, может с ней разговаривать и – главное – имеет полное право забрать с собой.
– Я понял, что заставило тебя заняться воспитанием этих детей, но… Что все это значит? – Фридрих стиснул плечи Элизы и указал взглядом на ее монашеское одеяние. – Ты что, окончательно лишилась рассудка? Что ты вытворяешь? Как тебе в голову пришло облачиться во все это, да еще и остаться здесь?
– Извини, если я огорчила тебя, – виновато проговорила она. – Но ты сам виноват. Если бы ты…
Он не дал ей договорить:
– Огорчила? Я, как последний дурак, ищу тебя по всей округе, а ты с видом робкой овечки смиренно просишь прощения.
Лицо его запылало, глаза вспыхнули яростью, но Элиза чувствовала, что не испытывает страха. Он искал ее, он волновался… разве же это не признание ее победы над ним?
– Ты немедленно возвращаешься домой! И никто не посмеет тебя здесь оставить! Могу заявить об этом всем обитателям этого божьего заведения! Никто не посмеет тебя здесь задержать!
– Я вправе распоряжаться своим временем, – кротко заявила Элиза. – А в стенах божьего заведения не следует так громко кричать.
Она легко заскользила по тропинке в сторону цветника, где в обществе монахинь копошились воспитанницы. Фридрих угрюмо наблюдал со стороны, как Элиза о чем-то коротко сообщила сестрам и нежно распрощалась с девочками, которые тут же повисли на ее шее. Девушка виновато улыбнулась малышкам и, прижав к груди руки, что-то им пообещала. Затем она вернулась к мужу.
Фридрих сердито взглянул на нее и зашагал к выходу.
ГЛАВА 27
Вытащив Элизу за ворота, Ауленберг быстро посадил ее в карету и плюхнулся рядом.
– Проклятье! – неожиданно прорычал он.
Неподалеку от них стоял открытый экипаж. В нем сидел граф Верхоффен. Его скользкая ухмылка ясно давала понять, что он заметил, как Фридрих пытается старательно укрыть от посторонних глаз свою спутницу. Возможно, он успел узнать в скромной монахине баронессу фон Ауленберг.
Бросив в его сторону мрачный взгляд, Фридрих захлопнул двери кареты и обреченно посмотрел на жену.
– Хорошенький новый подарочек ты мне преподнесла, – буркнул он. – Похоже, о мирной и спокойной жизни мне мечтать не приходится.
– А ты о ней уже начал мечтать? – невинным голоском поинтересовалась Элиза.
– Не строй из себя дурочку! Ты, кажется, уже встречалась с этим подлецом. Можешь быть уверена – мерзавец тоже тебя не забыл и очень скоро растрезвонит по всей Вене, что ты скрывалась от меня в монастыре. – Он приблизил к ней лицо и сильно встряхнул за плечи. – Проклятье! Это последняя капля, Элиза. Мне надоело быть посмешищем в глазах целого света. Мы немедленно едем в Вюрсбаден.
– Ни за что! – она посмотрела на него с отчаянной решимостью. – Лицемер! Ты не меньше моего ценишь свободу, но почему-то отказываешь мне в праве пользоваться ею. Когда нам велели обвенчаться, я была вынуждена подчиниться воле своего отца, и это вполне понятно. Но ты… ты подчинился потому, что струсил! Ты – смелый, умный, красивый мужчина, которого я считала своим лучшим другом и которому поверила. Поверила и впервые в жизни полюбила. Но ты оказался трусом. Еще бы – мой отец мог уничтожить тебя, а твой дядя лишить наследства. Ты поэтому и повел меня под венец. Ты подчинился условностям, которые всегда презирал. А теперь винишь меня в своих проблемах. Неужели ты ничего не понял? Если бы в ту ужасную ночь ты протянул мне руку и позвал за собой, я оставила бы все и всех. Я пошла бы за тобой на край света без всякого венчания. Просто потому что люблю тебя. Но ты всего лишь позвал меня под венец.
– Я поступил так, чтобы избавить тебя от позора! И ты не смеешь обвинять меня в трусости! – зашипел он ей в лицо, до глубины души уязвленный ее обвинениями. – А ты теперь – моя жена, обязана подчиняться мне и вести себя на людях так, как я велю.
– А разве я могу считать себя вполне твоей женой? – подозрительно мягко спросила Элиза.
Не успел Фридрих опомниться, как ее пальцы быстро расстегнули пуговицы на его сюртуке и заскользили вдоль застежки жилета.
– Что ты делаешь? – он схватил ее за запястья. – Ради бога, что на тебя нашло?
Она прильнула к нему так близко, что он ощутил запах жасмина. Опять этот аромат, сводящий его с ума! Он не покидает ее даже в монастыре!
– Я хочу быть твоей женой и не желаю, чтобы для нас с тобой существовали какие-то глупые запреты… – Элиза легко расстегнула его жилет и ласково провела рукой по мягкому шелку рубашки. В следующее мгновение она ловким движением развязала его галстук, распахнула рубашку и прижалась щекой к его груди. – Ты ведь хочешь этого, милый?..
Столь откровенное приглашение к блаженству невозможно было отвергнуть.
– Да!
Их губы слились воедино, а все обиды перестали существовать. Он гладил ее кожу дрожащими пальцами, боготворя малейшие изгибы ее восхитительной фигуры, упиваясь теплом и податливостью ее тела. Руки сорвали с ее плеч темное монашеское одеяние и освободили золотистые волосы Элизы, туго стянутые на затылке. Они рассыпались вокруг головы, озарив своим сиянием темноту кареты.
Несколько бесконечно долгих мгновений он любовался своей женой, затем вновь притянул к себе и впился жадными губами в нежную шею. И она застонала, замирая от нахлынувшего желания.
– Неужели это не сон… – услышал он ее тихий шепот.
– Сон? Неужели я тебе снился?
– Ты снишься мне каждую ночь.
– Надеюсь, это были грешные сны? – он провел рукой по ее бедру, и тело Элизы тут же откликнулось на эту ласку.
– Это были восхитительные сны.
– И что я в них делал? – промурлыкал он, медленно освобождая ее от последних остатков одежды и усаживая к себе на колени.
Элиза смущенно ахнула и попыталась ускользнуть от него, но Фридрих не позволил ей этого сделать и вновь прильнул губами к тонкой шее.
– Так что же мы делали во сне?
– Мы… занимались любовью…
– Как? – шепнул он, поцелуями прокладывая дорожку к ее груди.
– … я не помню…
– Попробую освежить твою память, – шепнул он, а его руки начали совершенно бесстыдное движение вокруг ее обнаженного тела, спускаясь все ниже и ниже… – Наверно, я заставлял тебя извиваться, трепетать и задыхаться от наслаждения…
Еще мгновение – и Элиза уже сама рванулась ему навстречу, стремясь слиться с ним в единое целое…
– Люблю тебя…
– Люблю тебя…
Откуда-то издалека до них доносился стук копыт и колес, но они забыли обо всем на свете, о том, куда везет их карета… Впрочем, они знали, что карета везет их в страну под названием Любовь… И они впервые любили друг друга, любили свободно и полно, забыв обо всех ограничениях. И любовь их, достигнув апогея, наконец взорвалась восхитительным освобождением.
– Интересные сны вам снятся, баронесса фон Ауленберг, – усмехнулся Фридрих чуть позже, когда они вместе вернулись домой. Впервые он видел Элизу настолько счастливой и восхитительно соблазнительной. Он не отрывал от нее глаз. В их таинственной глубине светилась любовь.
– То, что происходит наяву, намного интереснее, сударь, – с лукавой улыбкой отозвалась она и, раскинув руки, упала навзничь в постель. – Вы – невероятно безнравственный человек, барон. Распутник и искуситель. Что я теперь скажу своему мужу? Он может убить меня за измену…
– Скажи ему правду, – усмехнулся он ее шутке. – И не забудь упомянуть о том, что мы занимались любовью в его карете.
Проснувшись поздним утром, Элиза долго не могла понять, где находится. Она впервые оказалась в спальне мужа на Кертнерштрассе. Припомнив приключения прошедшего дня и долгой ночи, она в истоме сладко потянулась. Ночь любви… Боже, как она счастлива!
На полу возле кровати Элиза обнаружила черное одеяние монахини. Но облачаться в нее девушка больше не хотела и потому укуталась в простыню.
Фридрих стоял у окна в соседней комнате с довольно хмурым видом.
– Доброе утро, – проворковала Элиза.
Он окинул ее быстрым взглядом, избегая смотреть в глаза. По его телу пробежала нервная дрожь. Страх? Он боится оставаться с ней, боится самого себя…
– Что с тобой?.. – она ласково коснулась его плеча. Он потянулся к ней, но тут же сердито отдернул руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32