Каждый удар копыт о землю сотрясал ее всю, заставляя зубы стучать, точно игральные кости в стакане. В лицо Холли летели комья грязи. Она поежилась, представив себе, как переносит такое истязание старое тело Элспет.Шли часы, и мысли Холли кружились в такт конской поступи в сводящем с ума хороводе боли и сожаления. Если бы любовь ее была настолько сильной, что завоевала бы доверие Остина. Если бы она не раздразнила Эжена. Если бы она не призвала Натаниэля помочь осуществить ее безумный замысел. Тогда священник сейчас сидел бы в замке Тьюксбери, побранивая слуг за недостаточное благочестие и отчитывая ее отца за то, что тот вместо мессы отправился на соколиную охоту. Новый поток горячих слез заструился из глаз.Холли хотелось прочесть молитву за упокой неприкаянной души несчастного Натаниэля, Но всякий раз, закрывая глаза, она видела не бледное лицо священника, а загорелое лицо Остина — Остина, распростертого в луже крови. Не является ли подлый поступок Эжена осуществлением страшного проклятия Гавенморов? Неужели ее красота действительно принесла несчастье ее мужу?Но времени на размышления у Холли уже не было. Конь остановился, и ее стащили на землю неуклюжие руки ее стражника. Он взвалил Холли на плечо, и она содрогнулась, увидев, куда они приехали.Холли могла бы догадаться, что Эжен слишком хитер и не станет рисковать и привозить ее к себе в замок, откуда слухи о ее пленении наверняка дойдут до ушей графа де Шастла. Барон устроил свое логово в полуразрушенной сторожевой башне, так сильно заросшей плющом, что со стороны она почти не была видна среди окружающих деревьев. Здесь, в этой глуши, не будет любопытных крестьян, шныряющих слуг, болтливых пажей: никто не будет сплетничать и не помешает дьявольской мести, замысленной де Легге. Здесь Холли и Остин окажутся всецело в руках барона и его подручных.Она знала, что Натаниэль нахмурился бы, услышав молитву, обращенную к милости капризной языческой феи, но, трясясь на плече великана, Холли, закрыв глаза, горячо прошептала:— Пожалуйста, Рианнон, хоть ты и фея, но ты женщина и должна меня понять, сделай так, чтобы муж мой оставался как можно дальше от этого места. 29 Сэр Остин Гавенмор стоял на крепостной стене замка и смотрел сквозь пелену дождя на восток. Промокший алый камзол облепил его тело. Вышитый на плечах плющ давил железными цепями.Проклятие Рианнон было жалким лепетом по сравнению с тем, что чувствовал Остин с тех пор, как отправил жену к ее отцу. Тень царицы фей была только в одном месте. Присутствие Холли Гавенмор ощущал везде.Она гуляла по берегу реки, собирая на ходу цветы. Высаживала анемоны на могиле матери Остина. Рыцарь сталкивался с ней на лестнице, на крепостных стенах — везде была Холли.Эти видения появились уже через несколько часов после отбытия Холли в сопровождении Кэри из замка. Остин, находившийся в верхней зале вместе с Винифридой и Эмрисом, изучал чертежи недостроенной стены, подсчитывая, какая часть приданого Холли уже израсходована на покупку сланца и песчаника. Он собирался впоследствии вернуть графу де Шастлу все до пенни. Не пройдет и нескольких недель, думал Остин, аккуратно сворачивая листы пергамента, как в ворота замка заколотят королевские сборщики податей, угрожая отобрать за неуплату налогов и замок, и окружающие его скудные земли. Но теперь такие мысли больше не удручали Остина, как прежде. Без Холли дом превратился в пустую скорлупу. В склеп, похоронивший его мечты.Не обращая внимания на обеспокоенный взгляд Винифриды, Остин уронил раскалывающуюся от боли голову на руки. До его слуха из южного крыла замка донеслись какие-то звуки. Рыцарь встрепенулся, чувствуя, как в сердце у него оживает безумная надежда.— Ты слышал? — спросил он Эмриса.— Вы о чем, сэр?Оттолкнув изумленного управляющего, Остин выбежал из залы. Он остановился лишь в южном коридоре, уверенный в том, что увидит качающийся вверх-вниз на заржавленных цепях чугунный канделябр.Канделябр висел неподвижно; железный звон раздавался лишь в воображении Остина.Рыцарь бессильно прислонился к каменной стене. В ушах его звучали отголоски веселого смеха Холли, ее мелодичный голосок, выводивший какую-то мелодию. Ему показалось, что он сходит с ума.До наступления ночи Остин просидел скрючившись в темном коридоре, но когда он, наконец, поднялся, ноги помимо воли привели его к двери в северную башню. Осознав, куда он пришел, Остин развернулся и отправился искать спасение в своей пустой спальне. Проворочавшись в постели несколько часов в жутких кошмарах, Остин очнулся, услышав ангельское пение своей жены.Вскочив с кровати, он бросился вверх по винтовой лестнице, но, когда распахнул дверь башни, его встретила лишь гнетущая тишина. Отказавшись от тщетных попыток заснуть, Остин провел остаток ночи на подоконнике, уставившись на пустую кровать и предаваясь воспоминаниям. Утром его в таком состоянии обнаружила Винифрида. Остин запретил служанке убирать в комнате, опасаясь, что от этого исчезнет аромат мирры, пропитавший воздух в этой комнате.Теперь он понимал, почему его дед запретил кому бы то ни было входить в башню после смерти бабушки. Дед так и не расстался с надеждой на то, что женщина, жившая здесь, когда-нибудь вернется.Прощальный взгляд, брошенный на Холли, убедил Остина, что его надежды так же бесплодны, как и надежды его деда. Ему никогда не удастся забыть гордо расправленные плечи Холли, надменное выражение лица, ее прекрасные глаза. Он отослал от себя жену для того, чтобы спасти ее, однако с каждым часом все больше сомневался, что поступил правильно.После четвертой бессонной ночи, проведенной в опустевшей спальне, Остин решил замуровать дверь в северную башню, чтобы впредь ни у одного мужчины из рода Гавенморов не возникало желания запирать здесь ни в чем не повинную женщину. И только тут осознал, что в роду Гавенморов после него не будет больше никого. Проклятие лишило его не только жены, но и детей.Представив себе, каких чудесных сыновей могла бы родить ему Холли, Остин застонал от боли.Однако надо все-таки отдать распоряжение запечатать наглухо башню. Тяжелые камни обнесут стеной и его сердце, теперь уже навсегда. Ему останется лишь провести остаток дней своих, бродя по замку в поисках своей жены, и делить одиночество в обществе человека, едва не сделавшего его вдовцом.Остин пошел конем и не испытал никакого сожаления, когда отец взял его фигуру пешкой. После нападения на Холли Рис Гавенмор вел себя смирно. Казалось, припадок буйного насилия изгнал из его души демонов мрака. Сострадание заставило Остина изменить первоначальное решение запереть старика в темнице. Вместо этого он поручил Эмрису приглядывать за ним, чтобы впредь его отец не смог никакой женщине причинить вреда.Эмрис помешивал угли в очаге, разожженном для того, чтобы прогнать промозглую сырость. Винифрида ощипывала цыплят, тщетно пытаясь скрыть встревоженные взгляды, бросаемые на входную дверь. Беспокойство Остина тоже росло. Кэри должен был возвратиться еще два дня назад. Рыцарь успокаивал себя тем, что оруженосец, вероятно, решил переждать непогоду в замке Тьюксбери. Сам он изо всех сил сдерживался, чтобы после каждого хода бесконечной шахматной партии не оборачиваться к двери, не желая выдать нетерпение, с которым он ожидал услышать вести о Холли.Немногословие отца так подходило задумчивому настроению Остина, что он испуганно вздрогнул, когда Рис Гавенмор вдруг воскликнул:— Шах!Бросив украдкой очередной взгляд на дверь, Остин убрал короля, которому угрожал слон, рассеянно оставив при этом без защиты свою королеву.Расправившись с ней, Рис загнал короля в угол, закрепляя свою победу.— Мат!— Победа досталась сильнейшему, — выдавил из себя неискреннюю улыбку Остин, снова расставляя фигуры на доске.— По-моему, сынок, нам обоим известно, что это неправда.Остин недоуменно взглянул на него. Голубые глаза отца были ясные, какими он их не видел уже много лет. Это зрелище пронзило Остина болью. Напомнило о тех временах, когда отец был героем, которому он поклонялся. О тех временах, когда вся их семья была счастлива.— Я был во дворе, — тихо промолвил Рис. Остин расставил фигуры на доске, стараясь не дать выход гневу.— Холли мне говорила. Тебе не кажется, это было очень некрасиво? Подслушивать, чем занимается собственный сын и его… — он стиснул зубы, — …его жена.Рис покачал головой.— Не сейчас. В ту ночь, когда моя мать выбросилась из окна.Руки Остина замерли. Встретившись взглядом с отцом, он почувствовал, что не может отвести глаза.— Последний раз я видел ее, еще когда был совсем маленьким, — продолжал Рис. — Мне удалось проскользнуть к ней в башню. Это я сказал матери, что отец развлекается с подружкой. Мать расплакалась. Она крепко обняла меня и сказала, что я хороший мальчик и она очень любит меня. А потом выпроводила из комнаты. — Старик уставился на зажатую в руке шахматную фигуру. — Возможно, если бы я остался… если бы я не рассказал маме об отце и другой женщине…Остин с удивлением обнаружил, что его опустошенное сердце еще способно прощать. Он взял с доски маленькую фигурку.— Ты ни в чем не виноват. Ты был лишь пешкой в игре ревности и мести, которую вел твой отец.— Знаешь, она любила меня. Она была верной, преданной женой.Остину пришлось приложить все силы, чтобы не дать выплеснуться захлестнувшей его горечи.— Ты счастлив, что сохранил такие отчетливые воспоминания о своей матери. Рис заморгал.— Не о своей матери. Я говорю о твоей Гвинет.Остин был ошеломлен. Впервые после смерти его матери отец отозвался о ней хорошо. Возможно, старик перенесся в прошлое, в золотые летние дни перед той роковой осенью, искорежившей их жизнь.Рис ласково погладил рукой вырезанную из дерева королеву.— Она просила меня не посылать ее.Остин нахмурился, решив, что отец снова заговаривается.— Куда не посылать?Отец осторожно поставил белую королеву на соседнее с черным королем поле.— Эдуард приехал в Гавенмор не для того, чтобы благословить новый замок. Он хотел сообщить, что отказывает мне в дальнейшей поддержке. Он пришел к заключению, что валлийцы — дикий, неблагодарный народ, а их бесконечные бунты убедили его, что пограничные укрепления — лишь бесполезное украшение. Король выразил свое глубочайшее сожаление, похвалил меня за преданность, но отказался переменить решение. Я просил, умолял…Остин заметил, что Эмрис прекратил помешивать угли, прислушиваясь к их разговору. Винифрида, раскрыв рот, смотрела на старика, зажав в руке цыпленка.— Мне казалось, я еще смогу поколебать его решимость. Воззвать к чести. Увидев, что Гвинет приглянулась ему…Остин вскочил на ноги, опрокинув шахматную доску. Во внезапно наступившей тишине, оглушившей его, он слышал, как падают на каменные плиты фигуры.— И ты послал ее? Ты заставил свою жену лечь в постель с другим мужчиной?По высохшим, как пергамент, щекам старика потекли слезы, но голос Риса по-прежнему был голосом взрослого мужчины, а не жалобным детским хныканьем.— Она так горько плакала, умоляя меня не требовать от нее этого. Но я сказал, что если она действительно любит меня, то с готовностью принесет небольшую жертву во имя нашего общего блага. А потом, когда на следующее утро Эдуард распрощался со мной и я понял, что все было напрасно…Остин, схватив отца за плечи, затряс его, словно тряпичную куклу.— Ты убил ее за то, что она выполнила твою просьбу? Ты задушил ее за то, что она принесла свою добродетель в жертву твоим тщеславным устремлениям?Сквозь кроваво-красную пелену ярости Остин слышал пронзительные крики Винифриды, чувствовал, как Эмрис отчаянно дергает его за руку, но взгляд его не отрывался от глаз отца.И в этих бледно-голубых глазах Остин увидел не страх, а мрачное удовлетворение. Рис Гавенмор хотел покончить свои счеты с жизнью и надеялся сделать это руками собственного сына. Он хотел возмездия за смерть своей жены, но ему недоставало мужества сделать это самому. Остин осознал, что грехи отца отныне не лежат на нем, и с его плеч свалилась тяжкая ноша.Его руки медленно разжались. Рис бессильно упал в кресло. Остин с искренним сожалением взглянул на понурившего голову отца.— Извини, отец. Я не отправлю тебя в ад. Гораздо большим наказанием тебе будет жить с сознанием того, что ты сделал.Стряхнув руку Эмриса, Остин, расправив плечи, направился к лестнице, горя от нетерпения поскорее остаться одному.— А ты сможешь жить с тем, что сделал? Голос отца прозвучал так властно, что Остин застыл на месте. Время стремительно понеслось вспять. Он снова ощутил себя девятилетним мальчишкой, приготовившимся получить взбучку за то, что нацарапал свое имя на сырой штукатурке крепостной стены. Остин обернулся, готовый увидеть своего отца полным жизненных сил, каким он был в то время.Старик, склонив голову набок, смотрел на него, словно голубоглазая птица.— Ты сам с готовностью поверил в худшее о своей матери.— Я был еще мальчишкой! Я решил, она бросила нас!В ушах Остина прозвучал печальный женский плач: «Бросила вас? Мне кажется, сэр, это вы бросили ее».Стремительно обернувшись, Остин посмотрел на Винифриду, испуганно вскрикнувшую и выронившую цыпленка.— Ты слышала?— Н-н-нет, сэр, я ничего не слышала.— И я ничего не слышал.Эмрис и его жена тревожно переглянулись, видимо, решив, что их молодой хозяин лишился рассудка.Старик расхохотался, и его сухой трескучий смех, словно наждаком, прошелся по натянутым нервам Остина. У него мелькнула мысль, что он напрасно не прикончил старого безумца в минуту гнева.— Не издевайся надо мною, — воскликнул Остин. — Это все проделки проклятой ведьмы Рианнон. В последнее время она прямо-таки решила свести меня с ума.Отец понимающе кивнул.— Меня она тоже раньше донимала, но потом я понял, что ее издевки — лишь отголоски моей совести.— Не знал, что она у тебя есть.Язвительное замечание сына нисколько не смутило Риса Гавенмора.— Да, это моя совесть терзала меня, так как в глубине души я знал, что твоя мать не предавала меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36