Из-под разорванного лифа платья виднелась соблазнительная молочно-белая грудь. Холли, быстро повернувшись к двери, увидела Кэри, за спиной которого толпились встревоженные слуги.Засмущавшись, словно юная невинная девушка, Холли схватила края ткани, прикрывая свою наготу, и с мольбой взглянула на Остина.— О, пожалуйста, не сердитесь на Кэри. Он ни в чем не виноват. Клянусь, это все я. Это я соблазнила его смотреть на меня.Она застучала зубами, запоздало осознав, к чему была близка. Прекрасные глаза наполнились слезами, которые, словно капли кипящего масла, опалили кожу Остина. По его огромному телу пробежала судорога. Невидимая стена вокруг его сердца рухнула. Какая ирония, что он трудился над нею двадцать лет, и когда стена была готова, обнаружил, что сложена она не из камней, а изо льда! Достаточно было лишь горячих слез Холли, чтобы стена растаяла, оставив его сердце открытым и беззащитным.Остину достаточно было бросить на Кэри один полный мучительной боли взгляд, и оруженосец быстро выпроводил старика и слуг из комнаты, оставив супругов наедине.Остин погладил ледяные руки жены, пытаясь согреть их.— До того, как несчастный попытался задушить тебя, он тебя ничем не обидел? Холли покачала головой.— Мне не надо было бить его. Я же знала, что это всего лишь немощный старик, но он говорил такие гадости. Когда он начал снимать штаны… — Она склонила голову, предоставив Остину беспомощно смотреть на ее нежный затылок, которым он так долго восхищался. — Каждую ночь он прятался в саду и подслушивал. — Ее плечи снова содрогнулись. Голос стал тихим, едва слышным. — Он был уверен, что я — похотливая шлюха и с радостью отвечу на его домогательства… потому что я не отказываю тебе.Остин ощутил острое раскаяние. Не его отец низверг эту гордую красивую женщину в пучину стыда — это сделал он сам.Нежно прикоснувшись к подбородку Холли, он заглянул ей в глаза.— Ты права. Тебе не надо было бить его. Ты должна была ударить меня.Прекрасное лицо Холли лучилось в свете свечей, но Остин, взглянув на ее приоткрытый рот, на дрожащие на черных ресницах слезы, вдруг подумал, что никогда не считал красивую внешность главным достоинством женщины. Пусть годы покроют серебристым туманом волосы его жены и высекут морщины на атласной коже — красота ее души никогда не поблекнет. Та красота, которая, пробившись сквозь нелепый маскарад Холли, ослепила его своим сиянием.Именно от этой красоты он пытался скрыться, приходя наслаждаться прелестями Холли только в полной темноте. Этой красоты он боялся, пытаясь обмануть себя, будто это другая женщина. Все равно какая. Но стройное тело, которое дарило ему незабываемое наслаждение, нежный, покрытый темными эавитками затылок, где Остину так хотелось запечатлеть поцелуй, всегда принадлежали только Холли.Холли. Его Холли. Щедрая и упрямая, готовая до конца биться за тех, кого любит. И храбрая. Гораздо храбрее всех воинов, с которыми Остин сходился лицом к лицу на поле брани. Она не побоялась защищать свою честь от выжившего из ума развратника. Не побоялась бросить вызов своему отцу, вознамерившемуся насильно решить судьбу дочери. Не побоялась принести в жертву свое тело эгоистическому вожделению мужа.Однако раскаяние было лишь бледной тенью другого чувства: Остин долгие годы верил, что это чувство погребено навечно в тот день, когда его мать обрела покой в плодородной валлийской земле. Чувство нежное и трепетное и в то же время обладающее силой низвергать королей и заставлять человека расставаться со своей душой лишь за одну ночь наслаждения бесценным даром любви.Резкая боль пронзила грудь Остина. До тех пор, пока он упрямо держался за убеждение, что никогда не сможет полюбить Холли, она могла оставаться его женой.Почувствовав, что руки мужа разжались, Холли застыла, не пытаясь удержать его.— Ты уже уходишь, да? Здесь слишком светло, и ты уходишь.Но, вместо того чтобы направиться к двери, Остин подошел к столу и не спеша наполнил вином серебряный кубок. Окинув удовлетворенным взглядом зажженные свечи, он вдруг нахмурился.— А где цветы? Здесь же должно быть много цветов! Холли смущенно отвела взор.— Я от них постоянно чихала, — солгала она, — так что пришлось попросить Винифриду убрать их.Ее изумление возросло еще больше, когда она увидела, что Остин, вернувшись к кровати, опустился на колени. Их взгляды встретились.Остин поднял кубок.— Я провозглашаю тост за свою жену!Холли, увидев торжественное выражение его лица, ощутила, как в душе у нее зазвучала какая-то грустная струна. Но прежде чем она успела дать волю своей тоске, Остин поднес кубок к ее губам. Холли отпила большой глоток, медленно наслаждаясь вином, приправленным медом, словно мучившую ее жажду можно было утолить напитком.Остин, в свою очередь отпив вина, выронил кубок, со звоном покатившийся по полу. Обхватив руками лицо Холли в порыве неистовой страсти, напугавшей и в то же время восхитившей ее, он заглянул в ее бездонные глаза и сказал:— Я буду любить тебя в горе и в радости, леди Холли Тьюксбери!После чего он поцеловал ее в губы.При первом же легком прикосновении его теплых губ Холли охватило небывалое умиротворение. Ошеломленная долгожданной радостью, она решила, что, вероятно, все-таки умерла и попала на небеса. Это волшебное единение душ сблизило ее с мужем гораздо сильнее, чем все плотские наслаждения, которым они предавались в темноте. Когда до Холли дошло, что только что сделал Остин, ее взор затуманила пелена слез. Он назвал ее своей женой. Не капризную незнакомку с венком увядших колокольчиков на голове, облаченную в нелепый наряд, а ее, Холли Тьюксбери, в разорванном шелковом платье, чувствующую себя такой же обнаженной и беззащитной, как, должно быть, чувствовала себя Ева, когда бог впервые представил ее Адаму.От церемонной почтительности поцелуя мужа Холли ощутила себя чистой и непорочной, как прародительница всех женщин до грехопадения. Этот благородный поступок вернул надежды на будущее. Холли не удивилась бы, если бы, взглянув в зеркало, увидела, что отвратительные следы, оставленные руками отца Остина, исчезли, растворились под нежным взглядом мужа.Сорвавшийся с ее уст радостный крик был заглушен губами Остина. Обхватив руками его шею, Холли прижала мужа к своему сердцу, о чем так давно мечтала.Остин с удовольствием остался бы так на веки вечные: укачивая Холли в своих объятиях, упиваясь сладостным нектаром ее губ, прерываясь лишь затем, чтобы прошептать слова извинения или, уткнувшись во взъерошенный шелк ее волос, произнести слова любви.Холли первая, оторвавшись от его уст, прижалась губами к сильной шее мужа и, скользнув руками под рубашку, запустила пальцы в жесткие волосы, растущие на его груди.Остин не удержался от стона, почувствовав, что эти нежные пальцы, спустившись по животу, взялись за завязки рейтузов.Поймав руку Холли за тонкое запястье, он поднес ее к губам.— Не надо, — прошептал он, не в силах сдержаться и целуя пульсирующую под тонкой кожей жилку. — Я этого не хочу.Холли, прижавшись к его паху, тотчас же раскрыла обман.— По-моему, тебе пора подумать о том, чего хочу я, — сказала она. — Мне следовало предупредить тебя, что отец всегда считал меня очень избалованным ребенком.Остин хитро усмехнулся, поняв, что его жене необходимо самоутвердиться после того, как она была совершенно беспомощной в руках его отца.— В таком случае я, разумеется, не могу отказать тебе.Свое обещание он подтвердил тем, что дал рукам Холли полную свободу делать все, что ей заблагорассудится. Тонкие пальцы Холли сжали его напряженную плоть, и Ос-тин, откинув голову назад и стиснув зубы, глухо застонал.Только одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы Остин понял: он ни в чем не может отказать своей жене. Даже когда она, упершись руками в его плечи, опрокинула его навзничь и принялась раздевать. Когда Остин ощутил кожей щекочущее прикосновение мехового покрывала, он нетерпеливо протянул к ней руки.Глаза Холли сверкнули, словно два драгоценных камня. Она увернулась от мужа.— Вы можете смотреть, милорд, — это гораздо больше, чем было позволено мне, но прикасаться ко мне вам запрещается.Остин недоверчиво переспросил:— Неужели ты справишься сама?На лице Холли появилась лукавая усмешка.— Сейчас увидишь.Наблюдать за раздевающейся при ярком свете свечей Холли было ни с чем не сравнимым удовольствием. Встав на колени, она стащила через голову платье и нижнюю рубашку. Холли тряхнула остриженными кудрями, и Остин возблагодарил небо, что волосы ее еще не отросли и не скрывают от него восхитительную грудь. Руки его уже изнывали от желания ласкать Холли, прикасаться к ней, гладить ее роскошное тело. Все это он должен был бы сделать в первую брачную ночь. Сейчас Остин был готов расплатиться за тот долг, когда он так грубо лишил жену девственности.Но Холли задумала дьявольское возмездие.Когда Остин вновь протянул к ней руки, она отпрянула в сторону.— Держите себя в руках, сэр, или я буду вынуждена сдерживать вас.Остин откинулся на кровать, стиснув кулаки.— Смею ли я просить вас о пощаде, миледи? Холли скользнула по его губам завораживающим легким поцелуем.— Не тратьте зря силы.Остин даже не смел мечтать о том, что отмщение может быть столь сладостным. Особенно когда этой мести ждало его возбужденное тело. Холли ласкала губами его лихорадочно горящую плоть, постоянно возвращаясь к его устам, осуществляя ласку, в которой ей так долго отказывали. Когда ее нежные губы коснулись напряженных мышц живота Остина, он вцепился в покрывало, сминая и комкая мех.Холли, дразня его, скользнула своей пышной грудью по его телу, прикасаясь к его губам легкими мимолетными поцелуями. Остин застонал от наслаждения. Но оказалось, это лишь прелюдия к более восхитительным истязаниям. Ибо эти самые невинные губы, опустившись по его трепещущему телу, раскрылись, обволакивая его пылающую страстью плоть.Остин ухватился за стойки, стиснув их с такой силой, что, казалось, балдахин вот-вот обрушится на них.— Женщина, сжалься надо мной! — выдохнул Ос-тин, выгибая спину в неудержимом порыве, удвоившем его муки и его наслаждение. Уцелеть, пережить натиск Холли Остину помогло лишь то, что он все это время обдумывал в мельчайших подробностях свой ответный удар.Наконец Холли снова прикоснулась поцелуем к его губам, и Остин, уже не сдерживая страсти, ответил ей, проникнув языком в самые глубины ее рта.Однако учитель у Холли был прекрасный. Прикусив мужу нижнюю губу, она прошептала:— Ты откажешь мне, муж мой? Я должна извиниться и уйти?Сердце Остина гулко забилось в груди. Увидев его внезапно потемневшее лицо, Холли прекратила насмешки. Она не стала возражать, когда Остин, не разжимая объятий, перекатил ее на спину, оказавшись сверху. Их тела слились воедино, словно господь бог специально сотворил их для этого.— Останься, — прошептал Остин, понимая, что в последний раз просит свою жену об этом.Холли восторженно вскрикнула, наслаждаясь доселе запретной роскошью обвить ногами талию мужа, призывая его проникнуть еще глубже.Остин знал, что ему нужно во многом покаяться, но это было самое сладостное и в то же время самое мучительное наказание, которому он подвергался. Он проклинал все эти наполненные мраком ночи, проклинал себя за упрямство, лишившее его благословенного света свечей. Какое это восхитительное наслаждение — смотреть на Холли и видеть, как ее прекрасное лицо расцветает от удовольствия, видеть, как заливаются краской щеки, как приоткрываются ангельские уста, испуская радостный стон, еще больше возбуждающий его.Да, она красивая, но эту единственную последнюю ночь красота ее принадлежит ему. Это его жена. Зачарованный блаженным наслаждением, разлившимся по лицу Холли, Остин скользнул пальцем туда, где в горячей влаге соединились их тела. Одного нежнейшего прикосновения оказалось достаточно, чтобы судорожное дыхание Холли переросло в крик восторга.Ее трепетная дрожь захлестнула Остина волной наслаждения. Он со всей силой прижался к Холли, заглушая готовый сорваться с его уст стон сладостной агонии, впиваясь поцелуем в ее губы и чувствуя, как низвергающимся водопадом изливается из него любовь всей жизни.Проснувшись в окутанной предрассветным сумраком комнате, Холли обнаружила, что постель рядом с ней пуста. Решив на мгновение, что Остин, как и раньше, ушел, получив наслаждение, она почувствовала, что душа ее наполняется отчаянием.Едва сдерживая печальный вздох, Холли прикоснулась к тому месту на ложе, где должно было лежать большое сильное тело мужа. Смятая простыня все еще хранила остатки тепла. Облегченно вздохнув, Холли радостно рассмеялась и перекатилась в углубление, оставленное им в перине. Какое-то время она лежала, уткнувшись лицом в подушку, потягиваясь и вздыхая.Перевернувшись на спину, Холли уставилась в полог балдахина, но перед взором ее мелькали сладостные воспоминания. После блаженных судорог экстаза Остин, уложив ее голову к себе на грудь и убрав с лица влажные кудри, сдавленным шепотом просил прощения за все те ночи, когда он бросал ее, обещая впредь никогда так не делать. Холли сбилась со счета, сколько раз за промелькнувшие слишком быстро часы между полуночью и рассветом Остин подкреплял свои слова действием. Но не менее прекрасными были и те мгновения, когда, истощенные и насытившиеся, они падали в изнеможении и она, прильнув к теплой груди мужа, упивалась ощущением того, что ее любят и ей больше нечего бояться. Когда Холли пыталась отодвинуться от мужа, Остин, ворча, обвил ее за талию, привлекая к себе и утыкаясь подбородком ей в макушку. И Холли, видя, что он не в силах расстаться с нею даже во сне, довольно улыбалась.А потом снова пробуждалось его желание, и все начиналось сначала.В желудке Холли раздалось требовательное урчание. Она уселась в кровати, гадая, не отправился ли Остин за подносом с едой, чтобы они смогли утолить голод, имеющий более земную природу. Свечи оплыли, превратившись в застывшие лужицы воска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36