— спросила она.— Я сказал тебе, со мной все будет хорошо.Кэтрин улыбнулась.— Только бы домой добраться, а там ты скоро поправишься, я буду твоей сиделкой, обещаю.Гил сдвинул брови.— Не хочу тебя обидеть, милая, но у меня достаточно слуг, чтобы обо мне позаботиться. Кроме того, ты будешь жить в Грэвенвольде, в поместье мужа. Едва ли у тебя будет время возиться со стариком.— Но, дядя, разве ты не понимаешь, что свадьбу придется отложить?Перед глазами Кэтрин стояло мертвое тело, болтающееся поперек крупа коня.— Необходимо сделать… приготовления, — запинаясь, произнесла она, — подготовить Амелию и…— Ничего не отменяется. Твой кузен изрядно постарался, чтобы сломать твою жизнь. Я не хочу дать ему возможность сделать это сейчас.— Но… это невозможно.— Сегодня день твоей свадьбы, дорогая, — с металлом в голосе заявил герцог. — А сейчас, если ты не возражаешь, я немного подремлю, плечо болит.Закрыв глаза, Гил откинулся на спинку сиденья.Кэтрин смотрела на него, разрываясь между жалостью и гневом. Единственная надежда — Доминик. У него одного достанет мужества не уступать Гилу. Уж Грэвенвольда не придется долго упрашивать, чтобы он отложил свадьбу.Да, Доминика не придется долго уговаривать повременить с венчанием. Глава 19 — Так что, сам видишь, Доминик, лучше перенести свадьбу,Дрожащая и бледная, Кэтрин стояла перед ним у входа в маленькую церковь. Свадебный наряд ее немного помялся, несколько прядей огненно-рыжих волос выбились из прически.Она выглядела испуганной и несчастной, но была при этом хороша, как никогда.— Что говорит твой дядя?После того, как герцог поведал Грэвенвольду историю о неудавшейся попытке покушения на Кэтрин, старика отвели в маленькую комнату при церкви. Приехал хирург.— Мой дядя, — неуверенно заговорила Кэтрин, — он ранен и не может рассуждать здраво,Кэтрин беспокойно заерзала под пристальным взглядом Доминика.— Что означает, — веско заключил Доминик, — что он полон решимости провести тебя через все это.— Но я не могу! Разве ты не понимаешь, умер мой двоюродный брат!Доминик смотрел на ее подрагивающие губы, на полные слез глаза. Ей надо было поскорее покончить с этим неприятным делом, заставить замолчать сплетников. Совершенно очевидно, герцог понимал все это так же ясно, как и он, Доминик.— Думаю, любовь моя, викарий нас заждался. Твой дядя поздравит нас после.— Доминик, ты не можешь говорить это всерьез. А Амелия? Они должны были прибыть сюда прямо из Лондона. Бог знает, где она сейчас и что ей наплел Эдмунд. Когда она узнает о случившемся… что с ней будет! Кто, как не я, успокоит ее…— Мы поедем к Амелии, как только обвенчаемся.Доминик был полон решимости довести до конца то, что затеял Гил.— Что же ты?! — почти в истерике воскликнула Кэтрин. — Судьба дает тебе шанс. Иного случая не будет! Если мы перенесем свадьбу, ее может не быть совсем!Доминик покачал головой.— Твой дядя прав. Я должен был понимать, на что иду, когда уложил тебя в постель. Я должен был сделать это давно.— Проклятие! Ты просто решил сломать мне жизнь!— Боюсь, Катрина, приговор уже подписан. Много лет назад моя мать учила меня не бросать игру, когда карты раздает сам рок. Итак, мы идем?Губы Кэтрин дрожали, но она взяла жениха под руку. Доминик поправил розу в прическе невесты и повел ее к алтарю.За дверью их уже ждал Рэйн Гаррик. Из боковой комнатки вышел герцог.— Вижу, все здесь, — сказал Гил, немного бледный, но улыбающийся. — Надеюсь, я недолго заставил вас ждать.Плечо у Гила было забинтовано. Синий камзол накинут на одно плечо.— Вы уверены, что поступаете правильно? — последний раз спросила Кэтрин.— Я обязан исполнить свой долг.Герцог бросил на Доминика тяжелый взгляд, но тот и бровью не повел.— Мы с вашей племянницей уже устали ждать, — ответил Доминик с фальшивой улыбкой. — Разве нет, моя сладкая?Грэвенвольд больно ущипнул ее за руку. Кэтрин сказала:— Да, дядя.— Бумаги при вас? — спросил герцог. Доминик отдал документы герцогу. По ним Кэтрин отдавались во владение ее земли и сохранялся титул.— Начнем?Вентворт пошел за молодыми к алтарю. Гарри встал рядом с Домиником. Викарий открыл Библию.— Амелии нет, и с моей стороны некому засвидетельствовать обручение, — очень тихо сказала Кэтрин.— Не волнуйтесь, миледи, — заверил ее викарий, — моя супруга может…К Кэтрин подошла дородная дама.— Я с удовольствием буду вашей свидетельницей. Это большая честь для меня, — с улыбкой произнесла толстуха.Кэтрин опустила голову.— Благодарю вас, — пробормотала она.Церемония заняла всего несколько минут. Доминик почти не слышал, что говорил викарий. В нужный момент Рэйн чуть подтолкнул локтем друга, протянул ему перстень с изумрудом. Доминик надел его на дрожащий палец Кэтрин.— Поцелуйте невесту, — сказал викарий.Кэтрин подняла голову. Доминик едва коснулся ее губ. Они были холодны, как мрамор, и ему захотелось согреть ее, смять се губы своим ртом, почувствовать знакомый вкус. При этой мысли плоть его напряглась, и он отступил, едва не выругавшись.— Мои поздравления, — сказал, пожимая Доминику руку, Рэйн, а затем, обняв невесту, запечатлел на ее губах поцелуй, куда менее братский, чем позволил себе новоиспеченный муж.Доминик сжал кулаки, но заставил себя улыбнуться.— Сладкая, как нектар, — сладострастно улыбаясь, заявил Рэйн. — А ты, братец, счастливчик.За одну эту улыбочку Доминик готов был разорвать друга.Герцог обнял Кэтрин и пробормотал что-то вроде «держись, дорогая». Молодых подошли поздравить викарий и его жена.— А что же с Амелией? — спросила Кэтрин.Доминик повернулся лицом к жене.— Как только Мальком вернется, я пошлю его поискать твою невестку.— Поскольку мы знаем, где искать, — вмешался герцог, — я сам поеду к ней и объясню, что произошло.— Ты сейчас не в той форме, дядя, — заспорила Кэтрин. — Я должна поехать с тобой. Ей сейчас так нужна поддержка.— Тебе не приходило в голову, моя сладкая, — протянул Доминик, — что в твоей поддержке Амелия сейчас нуждается меньше всего?— Ты должна ехать домой со своим мужем, дорогая, — заявил Гил. — Через некоторое время, если Грэвенвольд сочтет это удобным и Амелия захочет тебя видеть, ты можешь вернуться, чтобы побыть с ней.— Твой дядя прав, Кэтрин. Дай леди Нортридж немного побыть одной.— Но похороны… Было бы неприлично не присутствовать на церемонии.Герцог хмуро пробормотал что-то себе под нос и уже громче сказал:— При сложившихся обстоятельствах тянуть с похоронами не стоит. Я собирался устроить все завтра же, очень скромно. Никто не узнает, что тебя на похоронах не было.— Зато я буду знать об этом.Герцог обратился к Доминику:— Я бы хотел, чтобы она вернулась с вами в Грэвенвольд, но я не могу заставить ее. Может, у вас получится?Доминик мрачно взглянул на Кэтрин:— Ты и так достаточно сделала для Эдмунда. Поехали.Кэтрин поймала его за рукав, и кисть ее на фоне черного фрака Доминика была бледной, как мрамор.— Прошу тебя. Когда-то он так много для меня значил.Черт побери, ему хотелось забрать ее отсюда поскорее, избавить от боли и печали. И все же эти люди были ей родными. Он знал, как много может значить для человека семья.Доминик смотрел на нее, видел этот упрямо поднятый подбородок, этот гордый разворот плеч. Он был готов рассмеяться. Да, пожалуй, заставить ее уехать можно только силой.— Никто не должен узнать правды, — сказал Доминик, обращаясь к Вентворту. — Эдмунд мог бы умереть от падения с лошади, например. Если мы все будем придерживаться одной версии, такое объяснение может всех устроить.Герцог кивнул.— Мы с Кэтрин уедем завтра, после похорон, — сообщил Грэвенвольд.— Спасибо, — тихо сказала Кэтрин.В глазах ее он прочел благодарность, и на сердце у нею потеплело. Доминик совершенно не хотел растаять от взгляда своей новоявленной супруги. Отвернувшись, он глухо сказал:— Поехали. Карета ждет.Доминик обнял Кэтрин за плечи и повел к выходу, но, когда им оставалось сделать шаг, тяжелые двери распахнулись и вместе с потоком солнечного света, хлынувшего в дверной проем, в церковь влетела солнцеголовая Амелия, держа за руку маленького Эдди. Синие глаза мальчика блестели, слезы текли по щекам.— Это правда? — Голос Амелии срывался почти до истерического визга. — Мой Эдмунд мертв?— Почему бы вам не присесть, дорогая? — предложил герцог и, взглянув на мальчика, добавил: — Может быть, ребенку лучше подождать на улице?— Он уже знает.Хрустальные бусинки на ее голубом наряде сверкали так же ярко, как и застилавшие синие глаза слезы.— Ваш человек, Мальком, остановил нас на дороге. Он хотел, чтобы мы вернулись в гостиницу, но мы отказались. Я заставила его рассказать, что случилось. — Амелия прижала к глазам кружевной платочек.— Мне жаль, дорогая, — сказал герцог.— Поскольку мы приехали чуть раньше, чем планировали, мы решили ненадолго остановиться в гостинице. Эдмунд сказал, что ему нужно закончить одно срочное дело, и попросил нас подождать его, чтобы отправиться на церемонию вместе. Он заверил, что у нас будет в запасе довольно времени. Я все ждала и ждала, но когда он так и не вернулся, решилась взять Эдди и пуститься на поиски. Мы думали, что он где-то задержался… Бог знает, что можно было подумать. Господи, он не должен был умереть.Амелия покачнулась, и Рэйн поспешил поддержать ее, подставив даме свое широкое плечо.Он подвел ее к свободной скамье и усадил Эдди рядом с матерью. Амелия схватила ребенка и прижала к груди.Кэтрин поспешила к невестке, присев перед ней на корточки.— Мне так жаль, Амелия, Так жаль!Женщины обнялись, Кэтрин приласкала Эдди.— Он сделал это для нас, Кэтрин, — сквозь рыдания проговорила Амелия. — Он так волновался о нашем будущем, о будущем нашего сына. Я все никак не могу поверить, что он желал причинить тебе вред.Кэтрин, помолчав, сказала:— Он мог бы прийти ко мне, поговорить.Амелия нервно сминала белое кружево платка.— Да, ему следовало поступить именно так. Ты всегда была добра к нам… Я только не понимаю…— И я не понимаю. Но я хочу тебе сказать, что вам с Эдди не о чем беспокоиться.Сквозь потоки слез Амелия взирала на изумрудный перстень, украсивший правую руку Кэтрин.— Я думаю, что сейчас наше будущее в руках твоего мужа, хотя, уверяю тебя, мы не так бедны, как почему-то казалось Эдмунду.— Мой муж оставил за мной право распоряжаться состоянием и титулом Арундейла, Вы с Эдди — моя семья, и я вас обоих очень люблю.Амелия опустила глаза, порывисто пожав руку невестки.— Кэтрин, какая ты благородная. На твоем месте другая сжила бы нас со свету за то, что сделал мой муж. Ты — настоящий друг.У Кэтрин тоже увлажнились глаза. Она нежно обняла подругу, но тут Доминик дотронулся до плеча жены:— Я думаю, будет лучше, если мы побыстрее уедем.Доминик был прав. В церкви было мало народу, и все же присутствовало достаточно посторонних — викарий, его жена, служки, кого не следовало посвящать в подробности произошедшего. Чем меньше людей услышат правду, тем будет лучше для всех.— Вы с Эдди поедете в Лэвенхэм, — сказал Гил Амелии. — Свежий деревенский воздух поможет вам забыть о печали.— Спасибо, ваша честь.Только сейчас Амелия заметила перебинтованное плечо Гила.— Господи, вы ранены! Это… это сделал Эдмунд?— Один из его людей, — ответил Гил. — Впрочем, беспокоиться не о чем. Я собираюсь поправиться быстро.— Я присмотрю за вами, ваша честь. Я прослежу, чтобы вы побыстрее поправились.Гил слабо улыбнулся.— Готова, любовь моя? — спросил Доминик.Хотел бы он как-то облегчить долю Кэтрин, но, увы, сие не в его власти. Только время поможет ей забыть этот кошмар и снова стать счастливой.Доминик насупился. О каком счастье речь? Едва ли можно назвать счастливым уготованное ей существование. Без детей. Без любви… Впрочем, в глазах света она должна выглядеть вполне благополучной женщиной: прекрасно обеспеченной, обладающей немалой властью.Дом в Грэвенвольде и земли в Арундейле — этого достаточно, чтобы не скучать. А маленький Янош может занять в ее сердце место, которое могло бы принадлежать ее детям. Детям, которых не будет, потому что так решил он, Доминик. Он отказывался представить себе, что она забеременеет от другого. Именем Сары-ля-Кали клянется он, что этого не допустит! Уговор дороже денег — придется ей смириться и выполнять условия.Оставалось молиться, чтобы он, Доминик, смог выполнить им же данный обет.
Едва ли Кэтрин могла бы связно рассказать о похоронах, осталось лишь туманное воспоминание о скорбной мессе у могилы на фамильном кладбище в Лэвенхэме. Эдмунд, сын брата ее отца, должен был быть похоронен в Нортридже или Арундейле, но об этом Кэтрин тогда не задумывалась. Эдмунд сам привел себя к столь печальному концу, но у него остались близкие — жена и сын, которые не были ей безразличны, а значит, ради них Кэтрин должна была хранить молчание.Единственное, что она могла сейчас сделать для вдовы, — проводить с ней побольше времени, утешать ее в скорби. Вновь и вновь Амелия просила у нее прощения за зло, содеянное ее мужем, и вновь и вновь Кэтрин заверяла бедную женщину, что той не в чем себя винить. В конце концов подруги зарыдали вместе, впервые за много месяцев Кэтрин дала полную волю слезам, и слезы эти были целительными, очищающими, смывающими горечь, накопившуюся на сердце, слезы не только по предавшему ее брату, но и по собственной загубленной жизни, слезы женщины, принужденной выйти замуж за человека, который не любит ее, слезы неразделенного чувства.Горькой была память о похоронах, но не менее болезненными стали и воспоминания о том, что должно было быть ее первой брачной ночью. Мужа не было с ней. Доминик провел ночь в комнате, смежной с холлом, внизу, объяснив присутствующим, что уважает траур супруги.Но Кэтрин знала правду. Эта ночь была только первой в череде тысячи других, как две капли воды похожих на первую. Который раз Кэтрин спрашивала себя, о чем думал дядя, видя такое к ней отношение мужа. Она замечала и недовольно поджатые губы Гила, и тяжелые взгляды, которые тот бросал на Доминика, и его виноватые глаза, когда он смотрел на нее.Кэтрин спрашивала себя, не пожалел ли дядя о своем решении, но что-то в его поведении говорило ей, что он еще надеется на лучшее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41