Окажись пару лет назад в поместье приемыш, которому разбили нос, он бы и не подумал беспокоить сэра Доминика из-за таких пустяков, уложил бы мальчишку в постель и сделал бы примочки, и все. Но сейчас предубеждение, которое большинство слуг испытывали к молодому Грэвенвольду, исчезло. Это произошло во многом благодаря тому, что Доминик оставил на службе старика Персиваля. Персиваль и Оливер дружили, и теплое отношение двух стариков к сыну маркиза заставило и остальных изменить свое отношение к наследнику поместья.— Где он? — спросил Доминик.— В своей комнате, господин. Мальчик просил ничего вам не говорить, но я подумал, что лучше сказать.— Ты все сделал правильно, — ободрил старика Доминик, идя за привратником.Они поднялись по широкой каменной лестнице, а затем прошли по длинному широкому коридору в спальню Яноша. Мальчик лежал на громадной кровати, и в больших темных глазах его застыла тоска. Один глаз припух, вокруг образовалась красноватая ссадина, щеку перерезала довольно глубокая царапина, а над правым ухом вздулась шишка.— Черт, — пробормотал Доминик.— Пожалуйста, не злись.Янош виновато взглянул на испачканную в крови дорогую льняную сорочку и сел.— Одежда — пустяки. Ее нетрудно купить. Лучше расскажи, как все произошло.Мальчик отвернулся, уставившись в стену.— Они обзывали меня. Говорили плохие вещи о моей матери.— Я предупреждал тебя, — сказал Доминик. — Ты должен научиться не замечать их.Хотя о цыганском происхождении мальчика никто не упоминал, и одет он был в добротную, прекрасно сшитую одежду, смуглая кожа ребенка и странная речь тут же сделали его предметом насмешек.— Это нелегко, — сказал Янош.— Знаю.Мальчик удивлял Доминика. Ребенок ни разу не отступился от своего решения, и с тех пор, как они с Домиником приехали в Англию, без жалоб подчинялся всем предъявляемым к нему требованиям.Он морщился, натягивая неудобную одежду, белье, короткие курточки и тесные кожаные туфли, но никогда не просил разрешить их снять. Напротив, он старался найти забытье в странных, неведомых доселе удовольствиях этого нового мира, и эти открытия стоили того, чтобы платить за них некоторыми неудобствами.— Кто тебя избил? — спросил Доминик.Янош опустил глаза.— Скажи мне.— Один мальчик, — уклончиво ответил ребенок. В поместье было много детей — отпрысков прислуги, конюших, крестьян.— Кто?— А что ты с ним сделаешь?— Я прикажу его отцу выпороть негодяя. Он этого вполне заслуживает.Янош ничего не ответил. Доминик ждал. Наконец, вздохнув, Доминик спросил:— Ну что, не хочешь говорить? Думаешь, так будет лучше?— Я не хочу никому зла, Я хочу только учиться.Доминик сжал зубы. Перед его мысленным взором встали горькие картины его детства.— Ты такой же свой здесь, как и они все, даже больше свой. Помни об этом.Янош понимал, что говорить о своем происхождении, равно как и о происхождении его опекуна, очень опасно. Мальчик кивнул и лукаво улыбнулся, еще бы, ему доверена тайна — их общая с Домиником тайна.— Я помню.— Персиваль тебя искупает, а после мистер Рэйнольдс продолжит занятия.Рэйнольдс — учитель, специально нанятый Домиником для Яноша. Янош просиял:— Спасибо, Домини…к.Временами мальчик называл Доминика цыганским именем, но он очень старался играть по правилам, принятым в его новом доме.Доминик относился к Яношу почти как к сыну. Он представил, как перекосило бы старика маркиза, если бы тот узнал, что этот мальчик останется его единственной привязанностью.Но тут же перед мысленным взором Доминика встала другая картина: Кэтрин, ведущая за руку малыша. Доминик вышел из комнаты, спустился вниз и вновь в мрачной меланхолии сел в кресло перед камином.
— До сих пор не могу поверить, — проговорила Амелия, вытирая слезы.Эдмунд и Амелия вот уже третий раз приезжали в Лэвенхэм-Холл, и всякий раз Амелия не могла сдержать слез при виде Кэтрин.— Если бы только можно было изменить прошлое, — проговорила она печально.— Прожитого не вернуть, — сказала Кэтрин, впрочем, не слишком уверенная в том, что действительно хотела бы изменить прошлое. — Если меня жизнь чему-то и научила, так это идти дальше, несмотря ни на что.— Да, ты права.Амелия часто плакала по пустякам. Теперь предметом ее слез оказался загар, сделавший кожу Кэтрин из алебастрово-белой золотистой и рассыпавший по рукам мелкие веснушки. Сейчас Амелия помогала Кэтрин подобрать наряд для выхода в свет, и золотистый загар на фоне белоснежного наряда вновь заставил Амелию подумать о том, что ее несчастной золовке пришлось выстрадать.Кэтрин взглянула на Амелию. Та с жалостью смотрела на девушку.Они с Амелией были близки так, как могут быть близки только самые лучшие подруги. Кэтрин и ее двоюродный брат Эдмунд, Эдмунд-младший и дядя Гил были одной семьей. С того момента, как Кэтрин увидела Амелию и Эдмунда, все ее подозрения рассеялись.Они так радовались, что она осталась жива. Нет, такие люди не могли хотеть ее смерти.— Милое, милое дитя, — прошептал Эдмунд, обнимая Кэтрин, и слезы текли у него по щекам. — Бог вернул тебя нам. Это просто чудо.«Не совсем», — подумала Кэтрин, но промолчала. В последнее время она вообще говорила мало. В общих чертах рассказала, что с ней случилась, но ни словом не обмолвилась о Доминике. Дядя тоже ничего не сказал.С одной стороны, скрывать что-то от ближайшей подруги было неприятно, но Кэтрин не хотела ни с кем, кроме дяди, делиться своими горестями. Кроме того, воспоминание о смуглом любовнике-цыгане должно было принадлежать только ей одной. Когда-нибудь, когда она станет мудрее и старше, она сможет достать этот секрет из потайного ящичка воспоминаний, повертеть так и эдак, оценить заново. А пока пусть себе лежит под замком на дне души.— Что же делать? — всплеснула руками Амелия, рассматривая загар. — Может, попробуем отбелить?Кэтрин закатила глаза, представив, как ее мажут дурно пахнущим едким снадобьем.— Думаю, оставим все как есть. Не так уж сильно я и загорела.Странно, но пока Амелия не указала Кэтрин на загар, Кэтрин ничего не замечала. У цыган она наслаждалась солнечным теплом. И обычай тщательно укрывать кожу от малейшего попадания солнечных лучей казался ей сейчас просто глупым.— А руки, — не унималась Амелия, — смотри, сколько веснушек. Непременно надо надеть перчатки.— Попроси-ка, Амелия, Эдмунда и дядю поскорее найти мне мужа, и тогда мои веснушки едва ли будут кого-нибудь волновать.Амелия неодобрительно покачала головой. Кэтрин перемерила уже четыре платья, и ни одно не шло ей. Амелия заказала эти наряды недавно, и каждый был красивее предыдущего. Наряд из белого атласа с вышивкой по подолу и накидкой из прозрачной органзы был настоящим произведением искусства.— Нет, это не пойдет. Тебе надо подождать, пока сойдет загар. Надень вон то золотое платье.— Ты уверена? Мне белое нравится больше.— Золотое, — непререкаемым тоном заявила Амелия.— Золотое так золотое, — согласилась Кэтрин.И сразу поняла, что Амелия была права. Золотистый оттенок ее кожи прекрасно смотрелся на фоне тускло сверкавшего одеяния. Платье оставляло обнаженным одно плечо, подчеркивая гордую осанку Кэтрин. С глубоким вырезом впереди и плотно стянутое под грудью, оно ниспадало красивыми струящимися складками. Сбоку был небольшой разрез, обнажавший лодыжку.— Красиво, — выдохнула Кэтрин. Как жаль, что Доминик не видит ее.— Лучше не бывает, — согласилась Амелия, пристегивая к платью золотую брошь. — Наденешь диадему своей матери и серьги с топазами, и больше ничего. Один взгляд — и мужчины потеряют голову и будут готовы простить тебе все, что угодно. И женам придется смириться с этим.— Надеюсь, ты права, — сказала Кэтрин. Ведь ей должно быть прощено больше, чем думала Амелия.Хлопнула дверь и в комнату влетел пятилетний Эдди.— Мама! Смотри, что я нашел!Мальчик был невероятно похож на отца: такой же голубоглазый, светлокожий, однако для своих лет он был высоким и, скорее всего, годам к восемнадцати должен был стать выше отца.— Что ты принес? — спросила Амелия, склоняясь к сжатой в кулачок ладошке сына. Но, стоило Эдди разжать пальцы, Амелия отпрыгнула как ужаленная. На ладони малыша красовалась мерзкая зеленая лягушка.— Это Гектор. Он живет в фонтане. Не бойся, он тебя не обидит.— Убери немедленно эту гадость! Как можно было додуматься притащить такое в дом! — воскликнула Амелия.Эдди не огорчился. Он слишком хорошо понимал, что мать простит своему ненаглядному мальчику все что угодно. Кэтрин не могла винить се за это: такому очаровательному малышу трудно в чем-то отказать.— Хочешь поиграть? — спросил Эдди у Кэтрин.— Я бы не против, но твоя мама меня не отпускает.Мальчик закусил губу и глубокомысленно изрек:— Она совсем не умеет веселиться.— Эдди, — менторским тоном изрекла Амелия, но мальчик и ухом не повел.— Может быть, моей лягушке захочется поиграть со стрекозой. Пойду, пожалуй, поищу. Если найду, принесу тебе сюда.— Послушай, — назидательно заговорила Амелия, — если ты притащишь кого-нибудь из этих ужасных созданий в дом…Но Эдди уже и след простыл. Кэтрин покачала головой, представляя, что будет с Амелией, когда та увидит стрекозу; а в том, что Эдди принесет ее в дом, Кэтрин не сомневалась.— Иногда я так волнуюсь за него, — вздохнула Амелия.— Он ведь всего лишь ребенок. Не сомневаюсь, что с возрастом он научится себя вести.— Я не это имела в виду, — заметила Амелия с легким раздражением.— Да? Извини.— Меня беспокоит его будущее. Как сложится его жизнь, когда он вырастет? Как он устроится в жизни?— Я не совсем тебя понимаю.— Не представляю, как сможет он вести дела так, чтобы то мизерное состояние, которое ему причитается, приносило денег столько, чтобы он мог сводить концы с концами. Ему придется нелегко в жизни…— Не вижу причин для беспокойства. Эдмунд далеко не беден, а Эдди унаследует титул Нортриджей. Кроме того, Эдди мой племянник, и я не допущу, чтобы он остался ни с чем.Лицо у Амелии чуть просветлело.— Спасибо, Кэтрин. Конечно, он может на тебя рассчитывать. Не знаю, что на меня нашло. В любом случае нам сейчас надо думать о тебе, а не о нас.Амелия еще раз окинула золовку придирчивым взглядом и улыбнулась.— Ты выглядишь отлично. Уверяю тебя, все будет хорошо. Как прежде.«Едва ли», — мысленно ответила Кэтрин. Сердечная боль так быстро не проходит, и тоска по Доминику тоже.— Да, — ответила она тихо, — все будет хорошо.
— Виконт Стоунлей, — доложил Блатбери, открывая дверь библиотеки. — Могу я пригласить его войти?— Разумеется, — радостно ответил Доминик. Он провел рукой по лицу, еще раз улыбнулся, встал и поставил на каминную полку недопитый бокал бренди.— Здравствуй, Рэйн, — поприветствовал Доминик входящего в комнату широкоплечего мужчину.— Ты, как всегда, мрачен, — заметил Рэйн Гаррик, протягивая хозяину руку. У гостя была густая темно-рыжая шевелюра и умные карие глаза. Еще у гостя была одна странность — любовь к природе. Она заставляла его большую часть времени проводить вне дома. Кожа его имела устойчивый смуглый оттенок бывалого путешественника.— И на тебя, как всегда, приятно посмотреть, — с насмешливой улыбкой парировал Доминик.Рэйн обвел взглядом комнату. От него не укрылись ни беспорядок, ни полупустая бутылка бренди на каминной полке, ни опущенные шторы.— Вижу, ты все тоскуешь. Полагаю, не из-за старого маркиза, а скорее из-за молодой женщины.— Это может показаться странным, — ответил Доминик, — но, кажется, из-за обоих.Рэйн приподнял темную бровь. Друзья знали друг друга еще по закрытой школе, а потом по Кембриджу.— Что случилось? — спросил Рэйн. — Не с кем воевать?Доминик вздохнул:— Похоже на то.— Как мальчик?— Не слишком гладко. Ему нелегко, а как помочь — я не знаю.— Как я понимаю, дети его обижают.— Они не знают о нем почти ничего, только видят, что он смуглее и какой-то другой. Но неприязнь у них стойкая.— Дети часто бывают жестоки, особенно если никто не учит их быть милосердными.— Вот тебе еще один повод для меланхолии, — мрачно заметил Доминик.— Ну что же, я пришел, чтобы разогнать твою хандру. Пора, мой друг, вспомнить о жизни. Герцог Мэйфилд в конце недели устраивает грандиозный бал в честь окончания строительства нового особняка на Гросвенор-сквер. Я собираюсь воспользоваться случаем и повеселиться. Думаю, если ты пороешься в этой кипе бумаг, найдешь приглашение.Доминик бросил взгляд на кучу неразобранных писем.Рэйн, найдя конверт, пародируя величественный слог, принятый на официальных мероприятиях, протянул:— Итак, недавно провозглашённый маркиз Грэвенвольд и его друг, виконт Стоунлей, имеют честь быть приглашенными на… — Тут Рэйн улыбнулся той ослепительной улыбкой, которая покорила не одно дамское сердце, и уже совсем другим, заговорщическим, тоном добавил: — Подумай, сколько девиц жаждут внимания новоиспеченного маркиза. Не станем их разочаровывать, а?Доминик натянуто улыбнулся. Рэйн был прав. Надо бы вырваться из Грэвенвольда, пусть ненадолго. Хватит искать вчерашний день. Надо жить.Нужно, чтобы в постели его ждала женщина — теплая и любящая.— Когда едем? — спросил он Рэйна. — Завтра?Рэйн приехал к другу из Стоунлея и провел в карете около восьми часов.— Переночую у тебя и поехали.— Блатбери проводит тебя в твою комнату. Я распоряжусь насчет ужина. В половине восьмого буду ждать тебя в «холостяцкой».— С удовольствием принимаю приглашение, — ответил Рэйн и, хлопнув друга по плечу, добавил: — Поверь, дружок, самое лучшее лекарство от тоски — веселая возня под одеялом с похотливой бабенкой. Вот и забудешь свою рыженькую.— Я сам удивляюсь, как она меня зацепила, — признался Доминик.Удивлен — мягко сказано. Доминик был в отчаянии. Честно говоря, он и сам подумывал о возвращении в Лондон. Если повезет, он скоро отыщет девчонку попокладистей, будет брать ее часто и грубо и вскоре выкинет Кэтрин из головы, раз и навсегда. Глава 14 — Держись поближе ко мне и Эдмунду, и все будет в порядке.Гилфорд Лэвенхэм, герцог Вентворт, предложил Кэтрин руку. Помня о важности мероприятия, дядя Гил выбирал наряд особенно тщательно, и, пожалуй, старания его увенчались успехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41