Кому, как не ей, знать, что образование Мэри оставляет желать лучшего, и это еще мягко сказано! Девушка не говорила ни на одном языке, кроме родного, не имела понятия о риторике и логике, а ее познания в истории ограничивались семейными преданиями.
– Мэри, твоя верность семейным устоям заслуживает только восхищения.
– А кому, как не тебе, Джейми, – продолжала Мэри, – благодарить герцога! Его светлость пригласил тебя сюда и обходится с тобой, как с родной, – а ведь всем известно, что твоя бабушка была любовницей Томаса Болейна! С законной женой Болейна – сестрой его светлости – ты никак не в родстве; однако мы приняли тебя как родную и называем кузиной, хотя в тебе нет ни капли крови Говардов.
– Мэри, как ты не понимаешь…
– И даже несмотря на то, что в твоих жилах течет французская и шотландская кровь!
Французская и шотландская кровь! Мэри говорила что-то еще, но Джейми ее не слушала. Никто не знал, что Элизабет Болейн и Эмброуз Макферсон – ее приемные родители: настоящей матерью Джейми была Мэри Болейн, сестра Элизабет. После смерти Мэри, чтобы спасти малышку, Элизабет назвала ее своей дочерью, и Эмброуз согласился на это, обещая хранить тайну. Постепенно они полюбили девочку как родную. Но Джейми вовсе не собиралась рассказывать об этом Говардам.
Год, проведенный под крышей герцога, внезапно показался Джейми вечностью. Как легко она забыла все, чему научилась на родине! Как легко примирилась с тем, что шло вразрез с ее заветными убеждениями! Да, она бунтовала в мелочах, но ведь уступала в главном. Она позволила себе сдаться, раствориться в блестящей и шумной жизни дворца Кеннингхолл.
На самом деле – это только маска. Джейми не забыла Шотландию: в душе ее по-прежнему звучала суровая музыка северного ветра. Ее вырастили горы. Ветер научил ее ценить свободу. Она не позволит людям из замка, тусклым и холодным, как здешние туманные равнины, управлять ее жизнью! Она благодарна за приют – это правда. Но какую цену требует герцог Норфолк за свою доброту? Джейми готова поступиться многим; но душу не продаст никому и никогда. Ни из страха, ни из корысти, ни из чувства вины, ни из ложно понятой благодарности.
Мэри, расхаживая по комнате, продолжала свой бесконечный монолог – но Джейми ее уже не слушала. Она подошла к своей кровати и открыла шкатулку, стоящую на столике рядом с кроватью. Затем сняла с шеи цепочку, на которой висело кольцо с крупным изумрудом, и задумчиво взвесила его на ладони.
Если верить Элизабет, это кольцо принадлежало ее настоящему отцу. Для Джейми золотой ободок со сверкающим зеленым глазом символизировал связь с прошлым, с семейной историей, полной подвигов, тайн и трагедий. Когда-нибудь, мечтала Джейми еще девочкой, отец узнает ее по этому кольцу и прижмет к груди.
Но время фантазий прошло: настало время решений. Джейми предстоит самой строить свою жизнь, и делать это надо с открытыми глазами. Ми прошлое, ни будущее не должно повлиять на ее решение. И мечта об отце сейчас казалась ей глупой, детской мечтой.
Джейми положила талисман в шкатулку и решительно захлопнула крышку, щелкнув замком.
Глава 13
Тусклые лучи заката, проникающие в спальню через единственное окно, сменились серым сумеречным светом. Потянуло прохладой, и Малкольм сбросил покрывало.
Сделал он это с единственной целью – позлить горничную. Страдая от вынужденного бездействия, Малкольм с самого утра стремился разговорить ее – но на псе его речи старуха отвечала лишь удивленным взглядом и снова принималась за шитье. Говорить Кадди умела – это точно: Малкольм сам слышал, как утром она разговаривала с Джейми. Сбрасывая одеяло, он надеялся услышать от нее хотя бы ругательство – но Кадди только вздохнула и, отложив шитье, подошла к кровати и поправила покрывало. Малкольму бросились в глаза ее узловатые, натруженные руки, и в сердце всколыхнулись смутные угрызения совести.
Малкольм не признавался даже самому себе, что злит сто не молчание старухи, а отсутствие Джейми. На него ей наплевать – это понятно; но могла бы зайти проведать свою служанку! Неужели не боится, что Малкольм, улучив удобную минуту, вцепится ей в горло? Ему ничего не стоит сломать старухе шею и удрать.
Кого он обманывает? Это даже не смешно. Сегодня Малкольм попытался спустить ноги с кровати. Кадди не мешала ему, сочувственно наблюдая за ним из своего угла. Но шотландец не смог даже сесть: голова у него закружилась, в висках как будто застучал тяжелый молот, и он без сил упал на подушку.
Малкольм чувствовал, что к нему возвращаются силы – но, увы, они возвращались слишком медленно. Удивительно, что тюремщики до сих пор не заковали его в цепи – очевидно, этого недолго ждать. Он должен найти способ выбраться отсюда до того, как это случится.
О господи, еще один день, и он умрет от скуки! Малкольм провел рукой по небритой щеке, затем ощупал повязку на голове. Должно быть, он сейчас страшен как черт. Вот если бы сейчас заснуть и во сне увидеть своих недругов, горящих в адском пламени! Но сейчас Малкольму было недоступно даже это удовольствие.
Скрипнула дверь, и на обросшем лице Малкольма появилась улыбка. Явилась! Что ж, хоть какое-то развлечение.
Джейми надеялась, что Малкольм спит. Увы, ее надеждам не суждено было сбыться: шотландец был бодр, мало того – весел! От его дьявольской улыбки Джейми стало не по себе. Что он замышляет?
– Долгонько же ты не показывалась! Хотя я тебя понимаю…
Не обращая на него внимания, Джейми повернулась к Кадди, немедленно осыпавшей ее жалобами. Однако и Малкольм не собирался молчать: оказывается, у него тоже накопилось немало претензий.
– Он болтает без перерыва! – возмущалась Кадди.
– От нее ни словечка не добьешься! – кипел праведным гневом Малкольм.
– Уж слишком он бойкий для тяжелораненого! – ворчала Кадди.
– Молчала бы лучше, старая карга! – огрызался Малкольм.
Призвав на помощь все свое терпение, Джейми наградила Малкольма убийственным взглядом и попросила Кадди принести ужин, оставленный на кухне. Но Кадди решительно заявила, что ноги ее больше не будет в этой комнате – по крайней мере сегодня. А ужин она оставит у дверей.
Джейми гордилась преданностью служанки. Кадди не забыла Малкольму обиды, год назад нанесенной ее хозяйке. Но не меньше радовалась Джейми и тому, что Малкольму не пришло в голову заговорить о своей свадьбе – ведь тогда Кадди могла бы, не выдержав, нарушить обет молчания и выдать тайну своей госпожи.
Все еще упрямо качая головой и что-то ворча себе под нос, Кадди покинула спальню.
«Вот и отлично», – подумала Джейми. На вид Малкольм уже почти здоров, и этой ночью сиделка ему не понадобится. Джейми перестелит ему постель и отправится к себе. Ее измучили три бессонные ночи и совсем уж доконала ссора с Мэри: сейчас Джейми хотелось только одного – рухнуть в постель и заснуть.
Однако не успела Кадди закрыть за собой дверь, как Малкольм ринулся в атаку.
– Как же наша прекрасная леди провела чудный погожий денек? – язвительно поинтересовался он. – Подсчитывала золото, которое вы с любовником рассчитываете за меня выручить? Или крутила хвостом перед конюхами?
Джейми бросила на него гневный взгляд, но промолчала. Нет, ему не удастся вывести ее из себя.
– Знаешь, оказывается, очень полезно лежать и ничего не делать. Столько узнаешь интересного! Недавно, например, я слышал премилую беседу о том, как твой Эдвард лапал тебя – уж прости за грубое выражение – в саду на глазах у дюжины слуг.
Джейми не собиралась вступать с ним в перебранку. Ему только этого и нужно. Она будет молчать. Укрепившись в таком решении, она подошла к кровати, чтобы сменить повязку. Этого Кадди делать не осмеливалась: она говорила, что боится подходить к Малкольму близко, и, по совести говоря, Джейми не могла ее винить.
– Ты только посмотри на себя! Тебе не стыдно?
Джейми опять промолчала. Решение ее не вступать в перепалку было твердым.
– Что на тебе за платье? Это что, английская мода?
Женщина, где твоя скромность?
Джейми опустила глаза. На ней было летнее платье из желтого льна с квадратным вырезом, обнажающим начало ложбинки между грудями. Другие женщины в замке носили наряды куда более смелых фасонов.
– Платье как платье! – все-таки ответила она, не удержавшись.
– В самый раз для английской шлюхи.
Джейми смерила его презрительным взглядом и отвернулась.
– Что ж ты отворачиваешься? Разве я говорю неправду?
Стиснув зубы, Джейми расстилала на столике чистую повязку. Она не опустится до спора с этим ничтожеством. Не покажет, как задевает ее обидная и несправедливая брань. Он только этого и хочет – не дождется!
– Жаль, конечно, но что делать? – продолжал Малкольм, словно приняв ее молчание за знак согласия. – Сделанного не воротишь, и потерянную честь, как говорится, обратно не пришьешь. Какие у тебя планы на нынешнюю ночь? Снова спать в кресле?
Джейми старательно избегала его взгляда. Лицо ее пылало, внутри все кипело: она чувствовала, что взорвется, едва взглянет в самодовольную ухмыляющуюся рожу своего мучителя!
Малкольм подтянул одеяло, обнажив ногу и бедро, и похлопал по кровати рядом с собой.
– Приляг лучше здесь. Но предупреждаю: даже в таком состоянии я дам фору любому англичанину, а особенно – твоему желторотому щенку!
– Разумеется, Малкольм, – коротко ответила Джейми, подойдя к кровати.
– Ты так думаешь, малышка? – Он схватил ее за руку, и она отшатнулась, словно обожженная огнем. – Ты же еще не пробовала!
На этот раз самообладание покинуло Джейми.
– Малкольм, прекрати! – воскликнула она.
– Ни за что! – прорычал он, железной хваткой сжимая ее запястье. – За дурака меня держишь? Ты пришла ко мне сама, по своей воле! Неужели только для того, чтобы меня лечить? Нет, тебя привела похоть! Решила сравнить меня со своим английским мальчишкой!
Джейми молчала, парализованная внезапностью нападения.
– Да, милая, ведь он уехал, и тебе нет нужды соблюдать приличия – вот ты и решила развлечься и заодно отточить свои таланты в постели. В моей постели! – Он дернул ее к себе, и Джейми, не удержавшись, упала прямо на кровать. – Вот ты и здесь! Начнем, дорогая!
Не стоит торопиться, у нас вся ночь впереди!
Джейми отчаянно боролась, стремясь вырваться из его объятий: она поняла, что Малкольм не шутит, и ее охватил панический страх.
– Малкольм, ты с ума сошел! – воскликнула она, ловя его взгляд.
– Это ты свела меня с ума.
– Отпусти меня!
– С удовольствием – как только закончим!
– Малкольм, опомнись! – с болью в голосе воскликнула она. – Это же я, Джейми! Девушка, которую ты знаешь всю жизнь!
– Не трать силы, детка. Ты совсем не та девушка. – Он сухо, горько рассмеялся. – Если ты забыла, дорогая, я тебе напомню. Та девушка никогда не выдала бы меня этим дьяволам! Она никогда не предала бы нашу дружбу! Та Джейми, которую я знал, была доброй, любящей, щедрой. А главное – честной.
– Она была дурой! – завопила Джейми, не в силах больше сдерживаться. – Мечтательной идиоткой, жившей в мире своих фантазий! Она верила в любовь и клятвы верности – но однажды у девочки открылись глаза и она поняла, что случается с теми, кто полагается на честь рыцаря и любовь мужчины!
– Я бы сказал, что она ослепла!
– Почему же? – выкрикнула Джейми. – По-твоему, она должна была запереться от людей и вечно оплакивать свою погибшую любовь?
– Откуда ей знать, что такое любовь? – Малкольм отпустил руку Джейми, но она даже не заметила этого. – Как могла она потерять то, чего у нее никогда не было?
– Не было?! – Джейми выпрямилась: глаза ее сверкали яростью. – Вот тут ты ошибаешься! Эта девочка любила, и любила по-настоящему – но была обманута лживыми словами и несбыточными мечтами!
Малкольм открыл рот для ответа, но не вымолвил ни слова: на лице его отразилась какая-то новая мысль.
– Джейми, когда я обманывал тебя? Мы были только друзьями, я не давал тебе никаких обещаний… даже ничего похожего на обещание!
Джейми молча повернулась к дверям.
– Нет, ты не уйдешь! – прорычал Малкольм. – Я устал от всех этих недомолвок, осуждающих взглядов, молчания, пересудов за спиной… Устал чувствовать себя преступником и даже не понимать, в чем мое преступление!
– Я никогда ни в чем тебя не обвиняла.
– Право, лучше бы обвиняла! – резко отозвался Малкольм. – Тогда бы мне не пришлось решать задачу, не зная условий. – Он взял ее за руку, заставив повернуться к себе лицом. – Джейми, со времени нашей последней встречи все Макферсоны – кроме разве что Фионы и Алека – начали сторониться меня, словно прокаженного. И больше всего – твои родители. Если я совершил какой-то проступок, то неумышленно и бессознательно: я не знаю, в чем моя вина, и не могу ни загладить ее, ни извиниться. Объясни, Джейми, каким образом я ввел тебя в заблуждение? Если когда-нибудь…
– Ты ни в чем не виноват передо мной, Малкольм, но не вини и меня в своих несчастиях, – сухо произнесла Джейми, высвобождая руку. Малкольм говорил правду: он никогда не признавался ей в любви, никогда не обещал жениться. Но для нее он был виноват уж тем, что позволил ей надеяться. Джейми не могла признаться в этом. Лучшее, что она может сделать, – не продолжать этот бесполезный разговор, быстро сделать для Малкольма все необходимое и уйти.
– Однако причина – в тебе, – сказал наконец Малкольм. – Все мои беды начались с тебя.
– Право, ты обо мне слишком высокого мнения.
– Не думаю.
– Думай что хочешь, – коротко ответила Джейми.
Несколько мгновений Малкольм не спускал с нее пристального взгляда.
– Все началось с того проклятого венчания, – мрачно заговорил он наконец. Должно быть, на лице Джейми отразилось изумление, впрочем, изображенное до вольно плохо, потому что губы Малкольма изогнулись в слабом подобии улыбки. – Ты ворвалась в часовню в белом платье… в подвенечном платье, верно? Я старался убедить себя, что это лишь глупая детская шалость. Но для тебя все было очень серьезно. Я прав?
Джейми молча разматывала повязку, невидящими глазами уставившись на подсохшую рану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38