И так как ничего другого она не хотела ей поведать, Елена коротко помолилась, поцеловала благословенные стопы Богоматери и прошла к главному входу в церковь.
В грозовом небе появился просвет. На какой-то миг дождь перестал лить и, словно сквозь два огромных темных глазных века, лазоревое небо выглянуло из двух облаков. Воздух был полон электричества. Гром долго и угрожающе ворчал, а молнии почти беспрерывно бросали голубоватый отсвет на уличную мостовую и на дома.
Елена вышла из церкви.
Ленгарт подлетел со своей каретой, предлагая ей сесть.
— Мне душно, — сказала она, — дайте мне немного пройтись.
— Я поеду за вами, — сказал Ленгарт.
— Если хотите, — ответила она.
Нищие, что всегда стоят на паперти, сбежались к ней; она поискала в кармане, достала оттуда несколько золотых монет, раздала их и пошла дальше.
Те, кто получил деньги, остановились в оцепенении: они решили, что молодая и прекрасная новобрачная просто ошиблась и, думая, что она раздает, как принято, серебряные деньги, на самом деле раздавала золото.
И они отошли потихоньку, опасаясь, что ошибка может выясниться и придется возвращать полученное.
Но вот к ней подошли другие, еще не знавшие о ее странной расточительности, пожелали ей счастливого брака, чего Елена не слушала, и получили такую же милостыню.
Когда она проходила по тем улочкам, что ведут на Саксенхаузенский мост, количество попрошаек удвоилось — сбежалась целая толпа бедняков. Вынув из карманов все золото и раздав его, Елена начала отдавать свои драгоценности, которыми она была увешана, и говорила при этом какой-нибудь матери семейства, немощному старцу, ребенку, не ведавшим о цене того, что они получили:
— Молитесь за нас!
И когда ее спрашивали, за кого молиться, она отвечала:
— Бог нас знает, он поймет, когда вы будете молиться о нас.
Так постепенно она сняла с себя браслеты, серьги, ожерелье, разделив его на три или четыре части, потом один за другим раздала перстни, за исключением обручального кольца, доставшегося ей от матери Карла и полученного ею из рук священника.
И каждый говорил:
— Бедная дама, она сошла с ума!
Однако каждый с эгоизмом бедняков, не задумываясь о том, сошла ли она с ума или нет, брал у нее то, что она давала, и тотчас же уносил, как вор уносит драгоценность, которую ему только что удалось украсть.
Когда она пришла на Саксенхаузенский мост, на ней уже не было ни золота, ни драгоценностей.
Бедная женщина с больным ребенком сидела у подножия статуи Карла Великого. Она протянула к Елене руку.
Елена поискала, что бы ей дать, и, не найдя ничего, сняла с плеч свою кружевную шаль и бросила ей.
— Да что же мне с ней делать? — удивилась бедная женщина.
— Продайте ее, добрая матушка, — ответила Елена, — она стоит тысячу франков.
Бедная женщина сначала подумала, что над ней посмеялись, но, разглядев доставшуюся ей превосходную вещь, она поверила в сказанное Еленой и бросилась бежать в сторону Франкфурта, крича на ходу:
— Господи Боже! Только бы она не обманула!..
Елена подошла к одному из железных колец, вмурованных в мост и свисавших над водой, сняла пояс, завернулась в платье и обвязала пояс вокруг ног. Затем, взобравшись на круглые скамьи, идущие вдоль парапета моста, она подняла глаза к Небу и сказала:
— Господи, ты разлучил нас только для того, чтобы соединить! Благодарю тебя, Господи!
Затем, бросившись в воду, она крикнула:
— Карл, вот я!
На Соборе пробило восемь утра.
В эту самую минуту Бенедикт входил к Елене.
Карл был приготовлен к погребению.
Обе женщины, которым была поручена эта благочестивая забота, молились около кровати, но Елены не было.
Сначала Бенедикт стал оглядываться по сторонам, предполагая, что он увидит ее в каком-нибудь углу, где она могла молиться, стоя на коленях, но, не видя ее нигде, он поинтересовался, куда же она ушла.
Одна из женщин ответила:
— Она вышла час тому назад, сказав, что идет в церковь Нотр-Дам-де-ла-Круа.
— Как она была одета? — спросил Бенедикт. — И… — добавил он с беспокойным предчувствием, — она ничего не сказала, ничего не оставила для меня?
— Это вас зовут господин Бенедикт? — опять заговорила женщина, уже отвечавшая на вопросы молодого человека.
— Да, — сказал он.
— В таком случае, вот вам письмо.
И она передала ему записку, оставленную Еленой на его имя. Бенедикт поспешно развернул ее. В ней было только несколько строк:
«Мой возлюбленный брат!
Я обещала Карлу перед Божьей Матерью в церкви Нотр-Дам-де-ла-Круа, что не переживу его. Карл умер, и я собираюсь умереть.
Если тело мое найдут, постарайтесь, дорогой Бенедикт, чтобы его положили в тот же гроб, вместе с моим супругом. Для этого я вас и просила, чтобы он был достаточно широк.
Надеюсь, Бог позволит, чтобы я вечно спала рядом с Карлом.
Я оставляю 1000 флоринов тому, кто найдет мое тело, если это будет какой-нибудь лодочник, рыбак, бедный отец семейства. Если же это будет человек, который не сможет или не пожелает получить эти 1000 флоринов, я оставляю ему мое последнее благословение.
Следующий день после смерти Карла — день моей смерти.
Мое последнее прости всем, кто меня любит.
Елена».
Бенедикт дочитывал письмо, когда бледный и промокший Ленгарт появился на пороге, крича:
— Ах, какое несчастье, господин Бенедикт! Госпожа Елена только что бросилась в Майн. Пойдемте, быстрее, пойдемте!
Бенедикт посмотрел вокруг себя, схватил носовой платок, лежавший на кровати и еще весь пропитанный духами и слезами молодой женщины, и ринулся из комнаты.
Карета Ленгарта ожидала у дверей. Бенедикт прыгнул в нее.
— К тебе, — сказал он, — быстро!
Привыкнув подчиняться Бенедикту беспрекословно, Ленгарт погнал лошадей бешеным галопом. Впрочем, его дом стоял на дороге, по которой надо было ехать к реке.
Подъехав к двери, Бенедикт выскочил из кареты, тремя скачками поднялся на второй этаж и открыл дверь:
— Ко мне, Резвун!
Собака понеслась следом за хозяином и одновременно с ним оказалась в карете.
— К реке! — крикнул Бенедикт.
Ленгарт начал понимать: ударом кнута он тронул лошадей с места, и они опять поскакали галопом.
По дороге Бенедикт снял с себя редингот, жилет и рубашку и остался только в панталонах.
Подъехав к берегу реки, он увидел лодочников с крюками, отыскивавших тело Елены.
— Ты видел, как она бросилась в реку? — спросил он у Лен га рта.
— Да, наше превосходительство, — ответил тот.
— Откуда она бросилась? Ленгарт указал ему место.
— Двадцать флоринов за лодку! — крикнул лодочникам Бенедикт.
Один из них подплыл.
Бенедикт прыгнул в лодку, и за ним туда же устремился Резвун.
Затем, приблизившись к тому месту, где исчезло тело Елены, он поплыл по течению, придерживая Резвуна и заставляя его нюхать носовой платок, который он взял с кровати Карла.
Подплыв к одному месту на реке, Резвун издал мрачный вой.
Бенедикт отпустил его.
Собака рванулась и быстро исчезла в воде.
Через секунду она опять появилась, печально скуля.
— Да, — сказал Бенедикт, — да, она здесь. И тогда он сам исчез в воде.
Через мгновение он появился над водой, поддерживая за плечо мертвую Елену.
Тело Елены, как она того хотела, заботами Бенедикта положили в гроб вместе с Карлом.
Дали обсохнуть на ней ее свадебному платью, и оно и стало ее саваном.
XLVI. ПОЖИВЕМ — УВИДИМ
Когда Карл и Елена были отнесены в святую обитель вечного покоя, Бенедикт подумал, что настало время — поскольку для семьи, которой он был предан, он уже более ничего не мог сделать полезного, — Бенедикт, повторяем, подумал, что настало время напомнить Штурму о том, что ему, Бенедикту, завещано исполнить волю Фридриха фон Белова.
Неизменно оставаясь приверженцем условностей, он оделся самым тщательным образом, на маленькой золотой цепочке подвесил к петлице орден Почетного легиона и орден Вельфов и затем объявил о себе у генерала Штурма.
Генерал был у себя в кабинете и приказал, чтобы Венедикта немедленно пропели к нему.
Увидев его, он приподнялся в кресле, указал на стул и опять сел сам.
Бенедикт отказался от приглашения и остался стоять.
— Сударь, — сказал он генералу, — несчастья в семье Шандрозов, случившиеся одно за другим, предоставляют мне возможность раньше, чем я предполагал, прийти к вам и напомнить, что в свой смертный час Фридрих фон Белов завещал мне святую обязанность: отомстить за него.
Генерал отозвался кивком; Бенедикт ответил ему таким же кивком.
— Ничто теперь не задерживает меня во Франкфурте, кроме желания исполнить последнюю волю моего друга. Вы знаете, какова эта последняя воля, я вам об этом уже говорил. С этого самого момента честь имею быть в вашем распоряжении.
— То есть, сударь, — сказал генерал Штурм, ударив кулаком по письменному столу перед собой, — то есть вы пришли вызвать меня на дуэль?
— Да, сударь, — ответил Бенедикт. — Желания умирающего священны, а воля Фридриха фон Белова была такова, что одному из нас, вам или мне, придется исчезнуть из этого мира. Говорю вам это с тем большим доверием, что знаю: вы смелый человек, сударь, ловкий во всем, что касается физических упражнений, и превосходно владеете шпагой и пистолетом. Я не офицер прусской армии, и вы никоим образом не являетесь моим начальником. Я — француз, вы — пруссак. За нами Йена, за вами Лейпциг; таким образом, мыс вами враги. Все это дает мне надежду, что вы не станете чинить препятствий для исполнения моего желания и что завтра же вы будете столь любезны направить мне двух своих секундантов, они встретятся у меня с моими секундантами от семи до восьми утра, и я буду иметь удовольствие узнать от них час, место и род оружия, какие вам будет угодно выбрать. Мне подойдет любое, сударь, ставьте ваши условия, какие вам будет угодно, делайте так, как найдете лучшим. Надеюсь, вас это устроит.
Во время речи Бенедикта генерал много раз проявлял признаки нетерпения, но все же сумел сдержать себя, всякий раз оставаясь в границах того, что позволяется воспитанному человеку.
— Сударь, — сказал он, — обещаю, что вы получите от меня сообщение в час, который вы указываете, и, может быть, даже раньше.
Этого и хотел Бенедикт. Он раскланялся и ушел, радуясь, что все сошло достойным образом.
Уже у двери он вспомнил, что забыл дать генералу спой новый адрес (он теперь жил у Ленгарта).
Он подошел к столу, написал на своей визитной карточке название улицы, номер дома и подал ее генералу.
— Извините, — сказал он, — нужно, по крайней мере, чтобы ваше превосходительство знали, где меня искать.
— Разве вы не мой сосед? — спросил генерал.
— Нет, — сказал Бенедикт, — с позавчерашнего дня я отсюда переехал.
В тот же вечер, ибо после дуэли он рассчитывал сразу уехать из Франкфурта (в случае если он не получит раны, что могло бы его задержать), Бенедикт разнес на прощание свои визитные карточки во все дома, где его принимали, и сходил за деньгами к своему банкиру. Задержавшись у банкира, он пробыл у него до одиннадцати часов вечера, затем распрощался с ним и решил, наконец, вернуться к Ленгарту. Но, когда он проходил по Росс-Мар-кту, к нему обратился офицер и попросил следовать за ним, действуя, как он сказал, по поручению коменданта города.
Бенедикт не стал противиться и вошел с ним в первую же кордегардию, где по знаку офицера его окружили солдаты.
— Сударь, — сказал ему офицер, — потрудитесь прочесть вот этот документ, касающийся вас непосредственно.
Бенедикт взял бумагу и прочел:
«По приказу полковника, коменданта города, и в качестве меры для поддержания общественного порядка, Бенедикту Тюрпену дан приказ покинуть Франкфурт немедленно по сообщении ему данного предписания. Если он откажется подчиниться по доброй воле, его принудят к этому силой. Шесть солдат и один офицер препроводят его на вокзал Кёльнской железной дороги и будут сопровождать в вагоне до границы прусской территории.
Исполнить данное предписание надлежит сегодня же, до наступления полуночи.
Подписано…»
Бенедикт огляделся: у него не было никакой возможности защититься.
— Господа, — сказал он, — если бы я знал, каким образом избежать исполнения того предписания, которое вы только что дали мне прочесть, заявляю, я сделал бы все возможное, чтобы вырваться из ваших рук. На вашей стороне сила. Великий человек, который занимает пост вашего министра и которым я искренне восхищаюсь, хотя вовсе его не люблю, сказал: «Сила выше права», что вполне перекликается со словами Цицерона: «Cedant arma togae» note 30. Готов подчиниться силе. Только я был бы чрезвычайно обязан одному из вас, если он сходит на улицу Боккенхейм, семнадцать, к содержателю карет внаем по имени Ленгарт, и будет добр попросить его привезти мне мою собаку: она очень мне дорога. Я воспользуюсь также случаем и дам ему при вас несколько поручений, естественных для человека, вынужденного неожиданно покинуть город, где он прожил три недели.
Офицер приказал одному из солдат исполнить желание Бенедикта.
— Сударь, — сказал офицер Бенедикту, — я знаю, что вы были связаны дружбой с тем человеком, кого мы все любили. Я подразумеваю Фридриха фон Белова. Хотя я не имею чести быть с вами знакомым, мне было бы крайне неприятно, чтобы вы уехали из этого города, увозя с собою дурное воспоминание обо мне. Я получил приказ арестовать вас, и в этих условиях мне приходится его выполнить. Надеюсь, вы простите мне эти действия: они совершенно не зависят от моей воли, но я постарался выполнить их как можно любезнее.
Бенедикт протянул ему руку.
— Я сам был солдатом, сударь, и поэтому говорю вам, что признателен за это ваше разъяснение, хотя вы могли его и не делать.
Через минуту пришел Ленгарт с Резвуном.
— Дорогой Ленгарт, — сказал ему Бенедикт, — я неожиданно уезжаю из Франкфурта. Будьте любезны собрать все мои вещи и прислать их мне через два-три дня и большой скоростью, если только вам самому не захочется лично привезти их мне в Париж, где вы еще не были и где я постараюсь устроить вам две недели приятных развлечений. Не ставлю вам условий, вы и сами знаете, что плохого с вами не случится, если вы положитесь на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84