Тебе пора умереть, о Прометей, ибо старый мир обречен!
Легкие, грациозные и прекрасные, океаниды пели и летали вокруг огромного пожара, сделавшего Кавказ подобием Этны, превратившего гору в вулкан, а лес — в его кратер!
Вскоре порыв, подобный дыханию аквилона, отклонил пламя, и оно на миг заколебалось, но затем снова потянулось прямо к небесам, куда тянется любое пламя.
Это титан испустил последний вздох. Жизнь длиной в четыре тысячи лет пришла к своему концу!
Тут океаниды, закутав лица, в последний раз облетели кругом костра, по очереди крикнув: «Прощай!» — и направились к Понту Эвксинскому.
Последняя из них, пролетая над головой Исаака, уронила к его ногам золотую ветвь, которую она укрывала в складках своего одеяния.
Исаак проводил их глазами, следя, как они одна за другой погружались в морскую пучину и исчезали. Затем он подобрал золотую ветвь и, уверясь, что более нет препятствий его замыслу, решил из благодарности к Прометею дождаться, пока погаснет пламя.
Три дня горел огонь. На исходе третьих суток тело титана полностью превратилось в прах, медные кольца были пусты, а алмазные цепи бессильно свисали с раздвоенной вершины.
Смертная оболочка получила свободу, и прах ее смешался с пеплом леса, ставшего для нее костром.
Тогда Исаак вновь оседлал сфинкса и громко произнес, прижимая к груди драгоценную золотую ветвь:
— К Трофониевой пещере! И прошептал:
— О сын Урана и Фемиды! Ты мертв, Прометей старого мира! Но я чувствую, что с сего дня новый мир обрел своего Прометея!
А между тем сфинкс, стремительно рассекая воздух, мчал своего сурового всадника к западу.
XXXI. ТРОФОНИЕВА ПЕЩЕРА
В той части Беотии, что соприкасается с Фокидой и простираете» от моря Алкионы до Копаидского озера, у северных отрогов Геликона, около Трахина, между Амбрисом и Орхоменом в живописной долине, орошаемой Ламом, расположился очаровательный городок Лебадея.
Над ним возвышается гора, а с ее вершины низвергается, взвиваясь и крутясь как алмазный водопад, маленькая речка Герцина. Прежде чем достичь Лебадеи, она вбирает в себя воду двух источников, спокойствием и прозрачностью странно контрастирующих с водами этой бурной, стремительной речки.
Впрочем, и сама речка, сжатая на протяжении десяти стадиев тесным глубоким ущельем, вырвавшись на простор, облекает городские стены свежим, блестящим поясом и далее тихо катит свои воды по восхитительной долине, мягко спускаясь к Копаидскому озеру.
А вот два источника, упомянутые нами, обрели в Беотии, несмотря на свой скромный вид, почти такую же славу, как знаменитый Пермесс, где утолял жажду Пегас и где плескались музы. Таинственные и скрытые, как и все, что драгоценно, они именовались ключами Леты и Мнемозины, то есть источниками забвения и памяти.
В нескольких шагах от них, в самом диком уголке ущелья, над которым нависают темные стволы дубовой рощи, высится или, вернее, высился в то время, когда происходили описываемые события, маленький храм, окруженный балюстрадой из белого мрамора, украшенной бронзовыми обелисками.
Храм был посвящен богу Трофонию и славился своими оракулами.
Как Трофоний стал богом? Какое отношение он имел к предсказаниям? Это оставалось туманным для самих лебадийцев, хотя они и проложили красивую широкую дорогу, окаймленную статуями, от городка к храму.
Вот что рассказывали по поводу этого божества, история которого, как и во многих иных случаях, восходит к убийству и воровству.
Известно, как был обнаружен старинный Дельфийский оракул, чьи пророчества предвосхищали основание и разрушение целых царств. Козы, блуждавшие среди утесов Парнаса, вдохнув подземные испарения, выходившие из трещины в камне, вдруг начинали выделывать странные телодвижения. Искавшие их пастухи приблизились к тому же пролому и, вдохнув те испарения, стали вести себя столь же необычно, как их козы, но ко всему прочему произносили какие-то бессвязные слова. Те, кто был рядом, запомнили их речи и рассудили, что это предсказания. Тогда-то царь Гириэй решил выстроить храм Аполлону — богу, которому была посвящена гора. Так возник всем известный Дельфийский храм.
Для постройки его царь Гириэй пригласил самых известных архитекторов того времени — ими были Трофоний и его брат Агамед. Они выстроили великолепный храм, похожий на дворец, от которого теперь не осталось никаких следов, кроме изображения на беотийских монетах и описания, данного в «Ионе» Еврипида.
В подземельях этого дворца Гириэй не забыл устроить особое место для сокровищницы, но строители со своей стороны предусмотрели известный только им лаз в стенах, по которому, как только был выстроен храм, они могли, испытывая нужду в деньгах, наведываться к богу света и поэзии в его сокровищнице и заимствовать толику себе на расходы. Увы, они навещали его так часто и оказались столь невоздержанны, что царь заметил это, хотя и не мог понять, каким образом кто-то ухитряется делать кровопускания денежным мешкам божества. Заключив, что воры достаточно искусны, чтобы не оставлять следов, он разместил несколько ловушек вокруг сосудов со священным золотом.
Вскоре Трофоний и Агамед, по обыкновению испытывая стеснение в деньгах, привычным путем спустились в залу с сокровищами. Но, сделав лишь первый шаг к одному из сосудов, Агамед, шедший первым, издал вопль: он оказался в ловушке.
Западню изготовил механик, не менее опытный в своем искусстве, чем Агамед и Трофоний — в своем; сколько ни старался оставшийся на свободе вызволить брата из ужасных объятий, но так и не сумел. Осталось единственное средство сделать так, чтобы Агамед не выдал своего сообщника. И хотя это средство было чудовищным, Трофоний прибег к нему: он отрезал брату голову и с ней в руках бежал, оставив в ловушке обезглавленное и, следовательно, неузнаваемое тело.
Около Лебадеи помещалась пещера, уходящая в гору и имевшая несколько выходов. Там-то и обосновался Трофоний. Остаток лет он прожил, укрытый от всех глаз, и умер в безвестности, как и жил.
Однако Аполлон, благодарный за блистательный храм, видимо, считал вполне естественным, чтобы строитель пользовался некоторой частью подношений. Он был весьма недоволен тем, как немилостиво обошлись с Трофонием, забыв о нем при жизни и вовсе лишив погребальных почестей после смерти. Подобно всем божествам, Аполлон постоянно имел под рукой какое-нибудь бедствие для наказания людей. Он наслал на беотийцев такую жестокую засуху, что им пришлось обратиться к пифии. Та ответила, что засуха продлится до тех пор, пока они не станут поклоняться Трофонию как оракулу и следовать его советам. Беотийцы ничего не имели против того, чтобы заполучить еще один оракул. Но где искать останки Трофония? Никто не знал, что с ним сталось с тех пор, как он исчез из Дельф.
Честь этой находки выпала акрефийцу по имени Саон. Ему пришла в голову мысль проследить за роем диких пчел, и те привели его к священной пещере. Там нашли мертвое тело, и стоило предать его земле, как засуха прекратилась, после чего никто уже не сомневался, что Трофоний найден.
Еще одним подтверждением догадки оказалось то, что пещера стала местом предсказаний.
С тех пор Дельфийский храм получил двойника, а местная пифия — соперника. Новый оракул оказался сурового нрава: путь к нему пролегал в темных подземных переходах и залах — величественном природном храме, где человек терял способность улыбаться и откуда выходил с нестираемой печатью на челе — бледностью, которая более не сменялась румянцем.
Все знали вход в эту пещеру, куда спускался каждый желающий получить предсказание, но никто не мог предугадать ни времени, какое он проведет в подземных недрах, ни места, откуда пещера явит дневному свету его тело — мертвое или живое.
Большинство ищущих ответа оставались в пещере один, два или три дня и по истечении этого срока возвращались тем же путем, каким вошли.
Другие задерживались на неделю, месяц, три месяца и появлялись из никому не известных пещер, отстоявших от Лебадеи на несколько льё.
А иные, как мы уже говорили, оказывались выброшены мертвыми, возвращаясь из-под земли лишь в виде трупов.
Но случалось и так, что зловещая и ненасытная пещера оставляла у себя даже мертвецов.
Именно это подземелье имел в виду Прометей, когда указывал Исааку прямой путь к паркам.
И, взлетев с кавказского утеса, сфинкс через два часа опустился у подножия статуи Трофония, изваянной Праксителем и представлявшей этого бога схожим чертами с Эскулапом. Памятник высился на рукотворной поляне в центре так называемой Священной рощи.
Исаак соскочил на землю, а сфинкс уселся в привычную позу и замер напротив статуи бога. Иудей не мешкая направился к храму, находящемуся в сотне шагов от пещеры и посвященному Фортуне и Доброму Гению.
Храм этот был чем-то вроде священного постоялого двора, где останавливались путники, собиравшиеся вопросить оракула о чем-либо или просто посетить место, знаменитое во всех концах света.
Храмовые служители подошли к иудею, осведомляясь о цели его путешествия. Если он просто желает обозреть храм и его окрестности, ему дадут проводника. Если же он хочет получить предсказание, надо обосноваться в одной из келий для ожидающих своего дня и часа и подчиниться обычным приготовлениям и церемониям.
Исаак ответил, что желает пройти как можно глубже в пещеру и готов выполнить все обряды при условии, если все сделается так быстро, как только возможно. В ответ он узнал, что на третий день ему будет позволено проникнуть в пещеру.
Уверенный в том, что он достигнет цели, Исаак более не томился лихорадкой нетерпения, ранее ни на миг не оставлявшей его. Поэтому он примирился с трехдневной отсрочкой и предался в руки жрецов.
В течение этих трех дней ему предстояло воздерживаться от вина и питаться мясом животных, приносимых им самим в жертву богам. Вечером третьего дня он заклал тельца; исследовав его внутренности, жрецы объявили, что Трофоний принял жертву и счел ее угодной себе, а поэтому гостю осталось лишь соблюсти некоторые требования ритуала.
Двое детей взяли его за руки и подвели к речке Герцине, где следовало три раза совершить омовение и трижды умастить тело.
Затем одежду ему сменили на длинный льняной балахон и привели его к двум ключам, которые мы уже называли. Один должен был стереть все прошлые воспоминания, а волшебство другого помогало навечно запечатлеть в памяти то, что ему еще предстоит увидеть.
Может быть, оба ключа не обладали в действительности теми свойствами, что им приписывали, либо оказались бессильны перед неукротимой натурой вечного странника: испив из них, он не почувствовал того действия, которое они производили на обыкновенных людей.
На полдороге ко второму источнику, ключу Мнемозины, у входа в пещеру возвышалось нечто вроде маленькой часовни. Исаак остановился там и, вознеся молитвы, не столько движимый верой, сколько подчиняясь советам жрецов, наконец вступил в храм и предстал перед священной пещерой.
Пещера, казалось, была вырублена молотком и резцом. Она была высотой в восемь локтей и шириной в четыре. От входа вниз почти отвесно вели ступени. Они были выдолблены в камне и показывали, каким путем идти. Две первые из них были хорошо различимы, прочие терялись в сумерках провала, напоминавшего колодец.
Исаак подошел прямо к отверстию, без колебаний ступил на лестницу и начал свой спуск в бездну.
Насчитав примерно пятьдесят ступеней, он дошел до ровного места. Далее проход изменился: то был выдолбленный в камне наклонный колодец, в отверстие которого едва проходило человеческое тело. Этот путь озаряло бледное дрожащее пламя светильника — оно внушало подземным путешественникам еще больший мистический ужас.
Там иудея ожидали два жреца. Они сказали, что он волен ограничиться тем, что уже сделал. В таком случае ему лишь следует возвратиться тем же путем, каким он спустился.
Они приблизились к нему. В руках у одного была сложенная повязка, у другого — лепешки из муки и меда.
— Что ты решил? — спросили они.
— Я желаю продолжить мой путь.
— Тогда мы обязаны завязать тебе глаза этой повязкой.
— Поступайте как знаете. И ему завязали глаза.
— А теперь что мне следует делать? — спросил иудей.
— Возьми по три лепешки в каждую руку.
— Для кого они предназначены?
— Ты дашь их змеям, которые встретятся по дороге. При каждом свисте и шипении, что ты услышишь, выпускай из рук по одной лепешке. За такую плату гениям земли ты, быть может, доберешься до низа и не будешь растерзан.
Исаак пожал плечами:
— Змеи твоего бога не способны причинить мне зла. Но это не важно: поскольку я попал в их владения, несправедливо лишать их положенной дани.
И он взял по три лепешки в каждую руку. Таким образом, он проделал все необходимое для дальнейшего путешествия.
— Я готов, — сказал он.
Два жреца подвели его к колодцу, зиявшему в темноте. Исаак опустил ноги в провал и заскользил вниз, увлекаемый весом своего тела.
Другой на его месте не сумел бы измерить время, всецело занявшись тем, что происходило вокруг. Лишь только начался головокружительный спуск, как в его ушах раздался шум, похожий на рев водопада или на грохот бурно бьющих по воде лопастей мельничного колеса. На своем лице он ощутил какие-то влажные испарения. Вскоре и звуки, и ощущения изменились: сквозь закрывающую глаза повязку он различил как бы зарево сильного пожара. Если ранее он чувствовал ледяной холод воды, то теперь ощутил обжигающее дыхание огня. Но и это продолжалось недолго. Жар спал, но тотчас раздалось зловещее шипение. Его лицо и руки соприкасались с холодными липкими телами, похожими на змеиные. Тут он выпустил из рук одну за другой все шесть лепешек. Затем он еще некоторое время скользил, но медленнее: видимо, наклон подземного хода уменьшился. Наконец, он замер на месте, очутившись на чем-то мягком, похожем на ковер из густой травы.
Первым движением Исаака было снять повязку с глаз. Действительно, он лежал на траве обширного луга, озаряемого бледным светом, похожим на тот, что проходит через матовое стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105