— О, это так, матушка, — отвечал Иисус, — и да будет благословенна твоя любовь; благодаря ей я вот уже тридцать третий год живу, не возжелав возвращения на небеса… Да простится мне, возлюбленная родительница моя,
что я не раз ставил мой долг искупителя за все грехи человеческие выше долга семейного. Я должен был подать пример тем, кому говорил: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Увы, матушка! Когда я удалялся от тебя и сурово отвечал тебе, боль, какую я испытывал, превышала твои страдания!
— Иисус, Иисус, дитя мое! — вскричала Пречистая Дева, пав на колени и сжав богоизбранного сына в объятиях.
— Да, я знаю, — с глубокой грустью сказал Иисус. — И назовут тебя Матерь, исполненная горечи.
— Но уверен ли ты, возлюбленный сын мой, что час расставания близок?
— Вчера на совете у Каиафы решили схватить меня.
— И никто среди всех этих священников, старейшин, наконец, просто людей не встал на твою защиту? Или не знают они, что у тебя есть мать, или сами детей не имеют?
— Напротив, матушка, двое праведных вступились за меня: Никодим и Иосиф Аримафейский.
— Да пребудет с ними Господь в час их кончины!
— Пребудет, матушка.
— Но ведь стражникам неизвестно, где ты. Они не найдут тебя.
— Один человек взялся привести их туда, где я буду, и предать меня в их руки.
— Один человек?.. Какое же зло ты ему причинил?
— Матушка, я не делал для него ничего, кроме добра.
— Это какой-нибудь идолопоклонник-самарянин? Язычник из Тира?
— Это один из моих учеников. Богоматерь вскрикнула.
— Безумец! Неблагодарный! Исчадие рода людского!
— Скажи лучше: несчастный, матушка.
— Что же толкнуло его на предательство?
— Зависть и гордыня. Он завидует Иоанну и Петру, думает, что их я люблю больше, чем его. Но разве тот, кто решился умереть ради людей, не любит их всех одинаково? Он также мнит, будто я мечтаю о царстве земном, и убоялся, что в этом царствии я уделю ему лишь малую часть от желаемого им.
— Когда же на ум ему пришла эта роковая мысль предать тебя?
— В тот вечер в Вифании, когда Магдалина омыла благовониями мои ноги и разбила сосуд, чтобы отереть с него последние капли и умастить мои волосы.
— Ах! Так это Иуда! — вскричала Мария.
Иисус промолчал.
— О! — продолжала Богоматерь. — Пусть Господь… Но Иисус прикрыл ей рот рукой, не допустив, чтобы прозвучало проклятие.
— Не проклинай, матушка, — попросил он. — Из ваших уст проклятие убийственно! Однажды, позабыв, что я сын Божий, я проклял фиговое дерево, на котором не нашел ни одного плода. И бедное растение высохло до корней. Матушка, не проклинай Иуды!
Он отнял руку от ее уст.
— Да простит ему Господь, — прошептала Пречистая Дева, но столь слабым голосом, что один Всевышний услышал его.
Иисус сделал движение, чтобы удалиться к ученикам.
— Нет, еще не теперь! Не покидай меня сейчас! — вскрикнула Мария.
— Матушка, я никогда тебя не покину. Я устрою так, что никакие стены не помешают тебе видеть меня, и, как бы далеко я ни был, ты услышишь меня.
И тотчас, чтобы Богоматерь не сомневалась в его обещании, он сделал стены прозрачными, а далекое — близким, так что Мария смогла видеть, как апостолы приготовляются к вечере, и слышать их речи.
Но Пречистая перевела взгляд на него и прошептала:
— Еще миг, возлюбленный сын мой. Это матерь твоя просит тебя.
Иисус поднял ее с колен и обеими руками прижал ее голову к своей груди. В это время сверху полилась небесная музыка, над головой Марии словно бы растворились небеса, и хор ангельских голосов пропел:
«Дева, безупречная в вере, молись за нас! Звезда утренняя, молись за нас! Богом избранный сосуд, молись за нас! Зерцало правосудия, молись за нас! Царица серафимская, молись за нас!
Дева Пречистая, непорочная матерь Спасителя нашего, молись за нас! Молись за нас, роза таинства, чертог драгоценный из слоновой кости, алтарь добродетели, ковчег Завета, врата небесные, молись за нас! Молись за нас!»
При звуках божественной музыки и ангельского хора Мария медленно подняла голову, устремила взгляд в глубь небесную и на миг замерла, освещенная лучами вечной славы, представшими ее очам.
А потом с глубоким вздохом она произнесла:
— Прекрасно небо и ангелы его, но во сто крат прекраснее земля с чадом моим.
— Матушка, — взволнованно проговорил Иисус, — не только на земле тебе дано провести краткий срок с сыном твоим. Тебе дарована на небесах жизнь вечная, в которой ты не расстанешься с ним. Искупая грехи людские, я убиваю смерть. Но чтобы победить смерть, одолеть ее и убить, надобно спуститься в царство ее. В темноте склепа я сражусь с властителем ужасов земных, из бездны победоносно воспарю к небесам. И тогда, матушка, смерть пребудет, но небытие уничтожится. И никто не сочтет душ, искупленных мною, никто не исчислит поколений, которые однажды, по призыву моему, выйдут из праха могильного в жизнь вечную.
— Да будет так! — вздохнув, прошептала Пречистая Дева. И чтобы как можно дольше не расставаться с сыном, она пошла вместе с ним, все еще прижимаясь головой к его груди.
Но пройдя несколько шагов, они остановились: поперек дороги лежало бесчувственное тело.
Это была Магдалина. Она оставалась там, где велел ей Иисус. Но оттуда она расслышала, что Христу суждено умереть, и потеряла сознание.
— Матушка, — сказал Иисус, — я оставляю тебя не столь несчастной, ибо теперь у тебя есть нуждающаяся в утешении.
VIII. СИЕ ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ, СИЕ ЕСТЬ КРОВЬ МОЯ
Иисус возвратился в трапезную почти сразу после прихода Иуды.
На мгновение его взор скрестился с сумрачным взглядом предателя. Затем он обратился к апостолам:
— Пасхальный агнец готов. Мы можем приступить. Он сел в центре. Столы были поставлены в виде буквы
«П». Апостолы расположились с их наружной стороны, а кушанья приносили и уносили с открытого конца.
По правую руку от Христа поместился Иоанн, его любимейший ученик, человек, одаренный чистым сердцем, сладостной улыбкой и огненным красноречием, Иоанн, которого, заодно с братом его Иаковом, Мессия назвал Воанергес — «чадами грома».
Еще правее был Иаков-старший, подобно Иоанну, сын Заведеев. Он шел по стопам Мессии и уже нес на себе печать грядущего мученичества. Действительно, он первый из двенадцати апостолов должен был скрепить веру и завет своей пролитой кровью.
За ним — Иаков-младший, Алфеев сын, первый двоюродный брат Христа по матери; младшим его прозвали, чтобы отличать от другого Иакова, превосходившего его и возрастом и ростом.
За ним — Варфоломей, в прошлом Нафанаил: тот, кто вначале не поверил Христу и кому предстоит еще с именем Спасителя на устах улыбаться своим убийцам.
За ним — но уже у другого, пододвинутого под прямым углом стола, — Фома, который, чтобы удостовериться, что Христое воскрес, вложит пальцы в рану его и тем снищет особую известность у потомков; Фома, которого иудеи называли То'ам, а греки — Дидим, что на обоих языках значит «близнец».
И последний с этой стороны — Иуда, предатель, из колена Иссахарова, по прозванию Иуда Искариот, поскольку родился в селении Кариот.
Слева от Иисуса расположился Петр, кому Христос обещал вручить ключи от небесных врат; мы представили его нашим читателям одним из первых, точно так же как в сердце учителя ему было отведено одно из первых мест.
По левую руку от Петра возлежал Андрей, в прошлом ученик Иоанна Предтечи, по знаку которого последовал за Иисусом, чтобы никогда более его не покидать.
За ним — второй Иуда, названный Фаддеем или Лев-веем — то ли от слова «тад», означающего грудь, то ли «лев» — сердце. У Христа не было более верного апостола и преданного ученика, чем он.
За ним — Симон, брат Иакова, прозванный Зилотом — «Ревнителем», — ибо своим пламенным рвением напоминал сторонников секты зилотов, готовых не пренебречь ничем для освобождения Иудеи от римского владычества.
Напротив Фомы и Иуды Искариота поместился Матфей-мытарь, сначала отказавшийся от имени Левий, чтобы стать сборщиком пошлин, а затем оставивший и это занятие, чтобы последовать за учителем.
И наконец, Филипп, которому Варфоломей, тогда еще Нафанаил, отвечал: «Из Назарета может ли быть что доброе?»
На столе виднелся пасхальный агнец, поставленный посредине, справа от него стояло блюдо из горьких трав — напоминание о горьком хлебе неволи в египетском плену, слева — блюдо сладких трав — знак благой пищи, растущей на родной земле.
Прислуживал им Илий.
Прежде чем сесть, Иисус тихо произнес молитву, которую впервые огласил в Нагорной проповеди: «Отче наш, сущий на небесах!..»
Затем, при слове «Аминь!», он посмотрел в ту сторону, где оставил Богоматерь. И, так же как она могла видеть его, он сам разглядел ее сидящей на скамье, у которой они расстались. У ног ее лежала Магдалина. Голова несчастной, прикрытая краем одежды, покоилась на коленях Пречистой Девы.
Мария, видя, что он глядит на нее, простерла руки в его сторону.
Иисус прошептал:
— Я думаю о тебе, матушка! Вскоре, когда причастимся, будем вместе, если не телесно, то духовно.
Мария грустно улыбнулась и уронила обе руки на распущенные волосы Магдалины, чьи голова и плечи вздрагивали от рыданий.
Тем временем Илий разрезал агнца и поставил перед Иисусом чашу, полную вина, перед апостолами же стояло всего шесть чаш, по одной на двоих — в знак их братства.
Иисус благословил вино в своем сосуде, пригубил его, а после с глубокой печалью произнес:
— Возлюбленные мои, вспомните слова пророка: «Раб мой взойдет перед Господом как отпрыск и как росток из сухой земли: нет в нем ни вида, ни величия; и мы видели его, и не было в нем вида, который привлекал бы нас к нему.
Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лице свое; он был презираем, и мы ни во что ставили его.
Но он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши. Наказание мира нашего было на нем, и ранами его мы исцелились.
Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на него грехи всех нас.
Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст своих. Как овца, веден был он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так он не отверзал уст своих.
От уз и суда он был взят; но род его кто изъяснит? Ибо он отторгнут от земли живых; за преступления народа моего претерпел казнь».
Вот, возлюбленные мои, что говорил Исайя восемь веков назад, и произнося это, он думал обо мне, мою казнь предвидел, мою гибель предсказывал. И теперь я говорю вам: все унижения падут на мою голову. Видя меня бредущим в скорби и страдании, люди отведут глаза. Они подумают, что я согбен под грузом совершенных злодейств.
Они сочтут, что угрызения совести мучат меня. И я не смогу убедить их в ином. Но вы должны смело прокричать миру: «Люди, признайте ваши заблуждения! Если Мессия страдает и корчится под рукой вероотступника, под кнутом стражника, под мечом палача, — виновно все человечество! Он осужден, приговорен, он корчится в муках и умирает без жалоб, испустив лишь последний вскрик, как агнец, чьим воплощением он стал. Но попомните: его раны, внушающие вам содрогание, получены им за вас, и не забудьте, что каждая пролитая им капля крови прибавляет перышко в крыло ангела искупления. Кровь благодетельная источится по капле и не иссякнет, пока крылья ангела-спасителя не станут достаточно широки, чтобы укрыть собой все живое!»
— О Иисус, учитель мой, — простонал Иоанн, уронив голову на грудь Христа.
— День настал, возлюбленные мои. День, когда нам надо расстаться!.. Теперь вы без меня будете есть агнца, что еще скачет по лугам Саронским, без меня отведаете вина, что течет из давильных чанов в Ен-Гадди; но следуйте указанным мною путем. В доме Отца моего, в долине вечного мира, где он обретается, есть сладостные обители для всех моих друзей. Там мы все вместе отпразднуем искупление и спасение мира, и веселие наше не затуманит боязнь расставания!
Иоанн и Фаддей плакали, и он обратился к ним:
— Не проливайте слезы! Расставание наше будет на короткое время, а союз наш вечен.
— Но учитель, — сказал Фома, — если вы не хотите, чтобы мы плакали, почему сами плачете?
Действительно, крупные слезы тихо текли по щекам Спасителя.
— Я плачу, — ответил Иисус, — не от мысли о нашем кратком расставании, но от того, что один из вас предаст меня.
Иоанн вскочил, влажные глаза Фаддея заблистали гневом, и все ученики, за исключением Иуды, в один голос вскричали:
— Не я ли, учитель?
— Один из вас, — повторил Иисус. — Впрочем, это предательство предначертано. Но горе тому ученику, который предает учителя!..
Иуда побелел как мертвец. Но, поняв, что он единственный, кто промолчал, и это может вызвать подозрения у собеседников, он призвал на помощь всю смелость, какую имел, и прерывающимся голосом вопросил:
— Не я ли, Господи?
— Иуда, — обернулся к нему Иисус, — вспомни, что я тебе сказал, когда мы оба были детьми и ты ударил меня в правый бок. И жест твой и место удара не случайны и полны таинственного смысла. Именно из правого бока Адама была извлечена Ева, под правой рукой Исаака получил благословение Иаков, по правую руку Отца моего я воссяду на небесах, и в правую сторону груди моей вонзится копье. И наконец, по правую сторону от себя я поместил тебя, Иуда, на этой последней и самой важной для нас трапезе, поскольку я не теряю надежды на всякого человека, даже плута, разбойника и убийцу, пока он волен протянуть мне правую руку для пожатия.
И Иисус поглядел на Иуду с бесконечным милосердием, как если бы ожидал, что при этих смиренных речах Иуда раскается и, признавшись в предательстве, рухнет к его стопам.
Но, не поддавшись спасительному порыву, ученик отвернул голову и спросил:
— Как же учитель может знать, кто предаст его? Ведь надобно, чтобы предающий сам был кем-то предан?
— Иуда, — отвечал Иисус, — у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Посланный Всевышним к колыбели младенца, он сопровождает его по жизни, если, конечно, какое-нибудь преступление не отпугивает небесного стража и не побуждает отлететь от смертного к небесам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105