Но — ты уверена в себе?— Вполне. — Ее голос задрожал, но на этот раз не от неуверенности, а, скорее, от ожидания в его глазах.Джонатан взял ее руку, поднес к губам и мягко коснулся ими ее ладони. От этого прикосновения все внутри нее оборвалось. Миллисент почувствовала, что ее живот стал горячим и как будто потяжелел, а грудь внезапно сделалась такой чувствительной, что она ощутила касание ткани о соски и их ответную реакцию.Джонатан зажмурил глаза, как от боли и, наклонив голову, снова поцеловал ее ладонь так же медленно и нежно.— Если бы я был джентльменом, — пробормотал он, — я бы не согласился…Колени Миллисент ослабли, и она качнулась в его сторону.— Я бы напомнил тебе, что это безнравственно, — продолжал он, — и что завтра утром «вы будете раскаиваться»… — Его губы ласкали мягкую, нежную кожу запястья. — Но ты знаешь, что я не джентльмен.— Я знаю… — Ее голос был чуть-чуть громче шепота. Его поцелуи творили что-то странное с ее чувствами. — И я рада этому.Джонатан засмеялся, а ощущение его дыхания на коже пронизывало ее насквозь.— Ах, Миллисент, когда-нибудь ты пострадаешь от своей честности! Благодари за это Бога.Джонатан поднял голову, а его рука легла ей на шею. Он, не отрываясь, смотрел на нее, затем наклонился и поцеловал, вначале легко, а затем со все возрастающей страстью. Миллисент охватила дрожь от силы его чувств, и руки непроизвольно обняли его плечи. Он обхватил ее, сильно прижал к своему телу и жадно впился в губы.Ласки его языка были настолько нежными, медленными, возбуждающими, насколько были настойчивы и требовательны его губы. Из груди Миллисент вырвался стон. Она почувствовала, что ее тело стало чужим и неуправляемым. Новое, незнакомое ощущение пугало ее, и в то же время ей хотелось этого еще и еще.Когда Джонатан отпустил ее, он дышал, как после быстрого бега; лицо его пылало, а глаза неестественно блестели.— А теперь прикажи мне остановиться, — переводя дыхание, хрипло произнес он. — Или я уже не смогу сделать этого.— Люби меня, — прошептала она.Ноздри Джонатана рассширились, а руки еще крепче сжали ее. На секунду Милли показалось, что сейчас они упадут на пол, и все произойдет прямо здесь, но он взял ее за руку и, схватив керосиновую лампу, повел по лестнице в свою комнату.Оказаться наверху в его доме было довольно необычно. Она всего-то несколько раз была в доме Лоу-ренсов и никогда не поднималась на второй этаж, где располагались спальни. Это была незнакомая, чужая комната — комната мужчины. Свет лампы освещал только небольшое пространство темного коридора перед ними, а все остальное пряталось в тени, что придавало помещению еще более чужой вид. Милли шла очень осторожно, на цыпочках и чувствовала себя виноватой, будто совершила грех, нарушив запретную «мужскую» зону.Джонатан задержался у двери в свою комнату, оглянувшись и поджидая ее. Миллисент тоже остановилась. Это была его спальня. Ей показалось, что она здесь лишняя. Это ее чуть-чуть напугало и в то же время разожгло и взволновало.Она впервые оказалась в мужской спальне, если не считать комнаты ее брата и отца. Быть здесь уже означало какую-то близость, родственность — ощущения, которые она не испытывала больше ни с кем, кроме Джонатана. И хотя она только что страстно целовала его, так крепко прижималась к нему, что не могла дышать, сейчас ей все же казалось, что она нарушила какую-то границу, которую нельзя было переходить.Сегодня ночью она узнает его так, как не знала никогда раньше, и он ее тоже.Миллисент повернулась и пристально посмотрела на Джонатана. Будто бы почувствовав растерянность и смущение, охватившее ее, он улыбнулся, протянул руку и нежно и легко погладил ее по щеке.— Боишься?Миллисент кивнула:— Немного…Она едва дышала, сердце колотилось, и она уже не могла отделить страх от возбуждения и ожидания.— Не волнуйся. — Он нежно обнял Милли, прижавшись щекой к ее волосам. — Я не буду спешить и сделаю все возможное, чтобы не причинить тебе боль.Она вообще-то не очень беспокоилась о физической боли, хотя, насколько слышала, боль должна быть, по крайней мере, в первый раз. Она боялась чего-то неизвестного, нового; наверное, в ней что-то произойдет, она изменится, но насколько будет хорошо Джонатану?Завтра она уже не будет прежней Миллисент Хэйз, и она не представляла, какой станет та, новая Милли, да и вообще хочет ли она стать другой.Она повернула к нему лицо; глаза ее блестели. Джонатан глубоко вздохнул, охваченный страстью и любовью; заглянув в ее сияющие глаза, он наклонился и поцеловал ее. Потом он целовал ее снова и снова — в губы, щеки, уши, шею — нежно, затем страстно; медленно, потом быстро и настойчиво. Миллисент будто таяла, отдавая свое тело его жадным губам, все ее страхи и нервозность улетучились, сменившись собственной страстью. Она бессознательно застонала, обвив его руками. Джонатан задрожал, впившись пальцами в ее тело.Его руки медленно спускались по ее спине к изгибу бедер и потом к ногам; а затем вверх, к мягким выпуклостям груди. Он накрыл их ладонями и начал нежно гладить через рубашку отвердевшие соски. Миллисент затаила дыхание, ошеломленная новой чувственностью, которая разлилась по ее телу при этих прикосновениях. Она никогда даже не могла вообразить, что можно чувствовать такое. Она жаждала ощутить его руки каждой клеточкой своего тела, испытать прикосновение его обнаженной кожи к своей.Джонатан неохотно отпустил ее, сделал шаг назад, а потом начал медленно, немного подрагивающими пальцами расстегивать пуговицы своей рубашки. Миллисент, не в силах оторваться, смотрела, как он расстегивал и снимал рубашку, обнажая загорелую грудь. Кожа его была гладкой, светло-коричневые волосы сужались к животу буквой V. Джонатан сбросил туфли и снял оставшуюся одежду. Миллисент увидела стройные, гладкие линии его ног и бедер.Когда она, наконец, поняла, что перед ней стоит обнаженный Джонатан Лоуренс, краска стыда из-за собственного любопытства залила ее лицо, хотя, в то же время, она была так очарована и возбуждена, что не смогла отвести взгляд от его тела.Она не ожидала, что он будет раздеваться вот так, при свете, хотя призналась себе, что было этому рада. Вид его мускулистого тела смущал ее, разжигал горячее страстное желание, которое поражало ее своей силой.Джонатан подошел к Милли и коснулся края ее ночной рубашки, медленно стал поднимать его вверх, открывая ее ноги и бедра, затем осторожно снял рубашку через голову. Его взгляд остановился на ее груди, высокой, с розовыми, твердыми от прикосновения воздуха сосками. Под взглядом Джонатана они еще больше набухли, и вся грудь стала вдруг болезненно чувствительной. Миллисент почувствовала, как между ног начало что-то жарко и настойчиво пульсировать. Она поняла, что ей нравится, когда Джонатан смотрит на ее обнаженное тело, что она дрожит от его обжигающего взгляда, скользящего по ее фигуре, тает от него.— Как ты красива, — тяжело дыша, сказал он.Его руки возвратились к ее груди; пальцы так осторожно касались ее, будто это было нечто бесценное и хрупкое. Кончики его пальцев словно внимательно изучали ее тело. Он гладил шелковую кожу ее бедер, его руки скользили по нежным линиям ее ног, спины, талии, открывая ей ее собственное тело, вызывая самые разнообразные оттенки ощущений. Миллисент забыла о смущении и стыдливости, об интимности его прикосновений — забыла обо всем, кроме дрожащего огня внутри и наслеждения от его ласк.Она застонала, и ее руки сами обняли его за плечи. Она хотела сама ласкать его. Вначале ее руки неподвижно, в каком-то напряжении замерли на его плечах, но когда она увидела блеск удовольствия в его глазах, то позволила своим пальцам погладить его шею и спину. Потом ее руки заскользили по его мускулистым рукам, груди, ощущая крепкие мышцы, гладкую теплую кожу, завивающиеся жесткие волоски и плоские маленькие соски, которые от ее прикосновений стали твердыми. Это было так не похоже на все, что до сих пор с ней случалось, совсем другое, и, в то же время, такое волнующее, запретное, что Милли чувствовала, как в ней просыпаются странные, непреодолимые желания, от которых краска заливала ее лицо.Джонатан подвел ее к кровати и положил на спину. Они продолжали гладить и ласкать друг друга, он снова начал целовать ее. Наслаждение становилось почти невыносимым, она подумала, что вот-вот разорвется. И когда ей казалось, что уже ничего не может быть прекраснее этого, он начал покрывать поцелуями ее шею, грудь и твердые, почти горящие соски. Миллисент напряглась, но не пошевелилась. Ласка была неожиданна, но от этого еще более приятна. Не переставая целовать грудь, он продолжал ласкать ее бедра, ноги, живот. Внезапно Миллисент почувствовала, что его язык коснулся ее сосков; она затаила дыхание и впилась ногтями в его руку.Джонатан на мгновение замер, но потом вновь продолжил ласкать соски. Он осторожно обхватил сосок теплыми губами и начал нежно касаться его языком, Миллисент почувствовала, что между ног стало влажно, ее дыхание участилось. Она окунулась в дикое, жаркое море чувственности. Собственное тело показалось ей каким-то новым, незнакомым, испытывающим животные, примитивные желания и страсти.Джонатан продолжал ласкать ее грудь, вызывая все новые и новые ощущения. Его рука слегка коснулась треугольника волос внизу живота, и Миллисент застыла в удивлении. Он не должен касаться ее там!Но он делал это. И ей хотелось этого еще и еще, несмотря на смущение. Она боялась, что он почувствует, что там влажно и остановится, но ничего подобного не случилось, когда его пальцы коснулись мягкой шелковистой плоти. Миллисент затрепетала, изгибаясь на кровати, отуманенная безумным удовольствием и почти невыносимым напряжением. Ее бедра инстинктивно задвигались. Она почувствовала непреодолимое, сильнейшее желание, простое и извечное; она хотела чего-то, а чего конкретно — не знала сама. Она должна иметь это. Она должна иметь его…— Джонатан… — простонала она его имя, и под ее пальцами его кожа стала еще жарче.Тогда он вошел в нее. Было больно, и все же это было то, чего ей хотелось. Она прикусила губу. Он был в ней, он удовлетворял ее новое, странное, примитивное желание. Когда он начал в ней двигаться, Милли поняла, что это еще не все, что именно сейчас происходит самое прекрасное, сейчас она уносится в мир удовольствий, о которых никогда даже не подозревала. Она часто дышала и стонала, а стоны Джонатана только усиливали ее страсть. Он продолжал двигаться в ней, и она инстинктивно помогала ему, пока не почувствовала, будто ловит его, следует за ним, словно боясь, что сейчас он исчезнет.Вдруг она ощутила в себе ошеломляющий взрыв блаженства такой силы, что закричала. И немедленно последовала глубокая, безумная реакция Джонатана, его тело начало судорожно содрогаться, изливая страсть. Миллисент, крепко сжав его руками и ногами, вместе с ним испытала эту бурю блаженства.Потои они начали медленно расслабляться, и постепенно к йим вернулось ощущение реальности. Миллисент чувствовала себя обессиленной, безвольной и ничего не понимающей, все тело стало словно невесомым после испытанного ею самого большого в жизни наслаждения.— Я люблю тебя, — прошептала она. Слезы душили ее. — Я люблю тебя.Еще какое-то время они лежали без сна, обнявшись, бормоча нежные, волнующие слова любви, и постепенно начали засыпать. Джонатан спал крепко, а Миллисент вскоре проснулась. Она неподвижно полежала несколько минут, все еще находясь под впечатлением испытанного. Но она знала, что должна уйти, ей нельзя оставаться здесь на всю ночь. Она неохотно поднялась с кровати, стараясь не разбудить Джонатана, и надела ночную рубашку. Милли бросила последний долгий взгляд на спящего мужчину, и сердце ее сжалось. Все в ней перемешалось: боль, наслаждение, любовь. Как она перенесет расставание с ним? Миллисент вдруг испугалась, что сделала страшную ошибку. Теперь провести остаток жизни без Джонатана будет труднее, намного труднее.Стараясь ни о чем не думать, она вышла из комнаты и поспешила на улицу.Милли пыталась отогнать от себя тяжелое, мучительное чувство страха, но не смогла; оно обрушилось на нее утром, когда она проснулась. Миллисент оглядывалась, непонимающе моргая. Это была ее старая, знакомая комната, но все же она как-то изменилась. Она поднялась, ощущая какую-то горькую, болезненную безысходность. Боже! Что же ей теперь делать?Но, конечно, она знала ответ. Она будет делать то, что должна, что решила вчера вечером. У нее была ночь с Джонатаном, именно то, что она хотела, а теперь предстоит жить дальше — до конца своих дней, и поступить так, как она и собиралась. Мрачная перспектива.Милли умылась, оделась и поплелась вниз. Она не сможет пойти сегодня в церковь. Она просто скажется больной. Не очень уж это и большой грех. Она разрывалась: одна часть ее существа испытывала удовлетворение и радость, тогда как другая — отчаяние и горе.Перед обедом пришел Джонатан. Он выглядел сияющим, свежим и непозволительно цветущим. Ей было больно смотреть на него. Миллисент поняла, что в ту ночь, когда принимала решение, она не подумала о следующем утре. А сейчас ей нужно сказать, что она не сможет больше встречаться с ним.И еще она поняла, что не подумала о Джонатане и его чувствах; она поступила эгоистично, беспокоясь только о себе и своих проблемах.— Миллисент… — Его улыбка была нехной и многозначительной. Грудь Милли стала тверже, и ее снова охватило желание. — Как ты?— Хорошо, — тихо ответила она и впустила его в дом. Она сцепила руки за спиной, что бы они случайно не потянулись к нему и не обняли его плечи. По выражению его лица она поняла, что он хочет поцеловать ее. Ей тоже этого хотелось. Очень.И еще ей хотелось кричать. Эта последняя встреча станет пыткой.— Я хотел поговорить с тобой, — начал он. В его низком голосе звучали интимные нотки.— Хорошо. — Миллисент прикладывала все усилия, чтобы соблюдать хотя бы видимость приличий. Может, это будет неправильно, но сейчас они беспокоили ее меньше всего.— Я… я тоже должна поговорить с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47