– Он похлопал по стулу рядом с собой. – У меня тыквенные головы всегда получались замечательно.Не желая вступать в перепалку, Пруденс опустилась на предложенный стул, но вскоре пожалела об этом. Места вокруг было мало, и в тесноте ее плечо постоянно касалось плеча Брока. Кроме того, от Брока шел резкий запах одеколона и кожи его куртки, и это удивительно на нее действовало, никак не давая сосредоточить внимание на работе.– Добрый вечер, – произнес Моуди, входя в комнату на костылях. За ним следовала Сара. – Вы надеетесь победить меня? – скептически прищурился он. – В детстве я только тем и занимался, что вырезал тыквенные головы. – Он с трудом опустился на стул, и тот легонько скрипнул.– Слышала, Рыжая? – чуть толкнул Брок свою напарницу. – Вызов брошен. Покажем старине Моуди, на что мы способны.– Думай, кого ты называешь стариной, приятель. Этим костылем я могу ударить сильнее, чем прикладом.Над столом пробежал смех. Затем Барт спросил:– Кстати, а какой будет приз победителю? Мне этого никто не говорил.– День освобождения от работы, – радостно объяснил Уилл. – Тот, кто сделает лучшую голову, получит день освобождения от всех работ.– Вот как? – повернулась к Броку Пруденс и направила на него обвиняющий взгляд. – Могу я узнать, кто это объявил?– Виноват, – сознался Брок.– А кто будет судьей? – заинтересовалась Полли. – Мы все участники, поэтому здесь нет незаинтересованных лиц.– Быть судьями пожелали Джо и Ханна, – объяснил Брок. – Я обещал им за это пачку табака «Булл Дархэм».– Тогда у меня нет никаких шансов, – мрачно отложил костыли полковник. – Саре надо взять другого партнера.Брок отрицательно покачал головой:– В этом нет необходимости. Ханна решила простить вас, Моуди. С этого вечера она снова будет нам готовить.Эту весть за столом встретили с большим воодушевлением, послышались радостные возгласы и даже аплодисменты.– Мне на это следовало бы обидеться, – мрачно произнесла Пруденс. Ответом ей был дружный смех.Наконец работа была закончена. Участники соревнования с тревогой следили за лицами Джо и Ханны, внимательно изучавших их работы. Лица судей были непроницаемыми до того момента, когда Джо взял в руки творение Брока.– Это никуда не годится, – объявил Джо и глянул на Брока так гневно, что Пруденс встревожилась. В самом деле, тыква своим большим носом и узкими глазами напоминала самого Джо. Но индеец только сердито фыркнул и, скрестив руки на груди, пошел дальше. Пруденс вздохнула с облегчением – Джо не знал, что и она приложила к этому творению свою руку.Когда Ханна взглянула на тыкву Моуди, она не смогла удержаться от смешка – глаза тыквы были сведены вместе, во рту виднелся только один зуб.– Кто бы мог подумать? – тихо прошептал Моуди на ухо Саре. – Похоже, ей понравилось мое творение. Возможно, я дам ему ее имя.Сара сжала его руку.– Только не это, Мартин Карстерс, если вы не хотите снова обедать в одиночестве.– Я этого не боюсь, – ответил Моуди, – если со мной будете вы.И Сара в который раз не нашлась, что ему ответить.
Набросив на себя старую отцовскую куртку и надев ботинки из шкуры мула, Пруденс отважилась выйти из дома, чтобы прохладный ночной воздух остудил ее голову.Дождь и снег перестали сыпать с неба, но по-прежнему было холодно, и Пруденс заметила, что от ее дыхания в воздухе остаются клубы пара.Старательно обходя подернутые тонким льдом лужи, Пруденс направилась к надгробным плитам, но не успела она сделать и несколько шагов, как ее окликнули. На фоне неба она разглядела силуэт Брока.Всего через несколько секунд он уже был рядом и взял ее за локоть.– Что ты делаешь здесь, Рыжая? В такую тьму ты можешь оступиться и упасть.Пруденс была тронута столь искренним вниманием, однако то, как по-хозяйски Брок взял ее за руку, ее возмутило, и она ответила более резко, чем намеревалась:– Я могу сама о себе побеспокоиться. Этой дорогой я хожу уже много лет.– Но такая погода случается не каждый день.– Однако и ты не сидишь дома, – заметила она.– Мне надо было посмотреть лошадь Уилла. Она хромает, а я решил, что ему лучше не выходить в такую погоду.Ее гнев исчез быстрее, чем лед в августе.– Это очень разумно с твоей стороны. Я тоже хотела бы взглянуть.– Тогда возьмись за мою руку, – сказал Брок. – Я тебя проведу.– Не будь смешным, – ответила она, отвергая эту опеку, и решительно двинулась вперед, но всего через несколько шагов ее нога поехала на льду, и только руки Брока, схватившие ее за талию, спасли ее от падения. Пруденс тут же попыталась вырваться из его крепких рук, но они ее не выпустили, и она так и прошла к конюшне, чувствуя себя в твердых объятиях Брока, как в тесном корсете.– Открой дверь, – распорядился он. Она решительно сложила руки на груди.– Отпусти меня и открой сам.Он разочарованно вздохнул. Здесь было холодней, чем в погребе, а хозяйка ранчо еще спорит с ним, кто будет открывать дверь.– Ты самая упрямая женщина из всех, кого я встречал. А теперь живо открой дверь.Этот голос был таким властным, что она немедленно повиновалась. Но когда они вошли в тепло конюшни, Брок ее не освободил. Вместо этого он повалился на кипу сена и увлек ее за собой.Конюшня, полная знакомых запахов лошадей, кожи и сена, тишины и уюта, казалась раем по сравнению с холодом за дверью. Но Пруденс совсем не чувствовала себя уютно.– Отпусти меня немедленно, – зашипела она, стараясь высвободиться. Однако он только крепче обнял ее.– Что с тобой, Рыжая? Ты что, никогда не была в мужских руках?– Конечно, была.Единственным человеком, которому это позволялось, был Джекоб, но в этом Пруденс признаваться не хотела.Брок ткнулся холодным носом в ее шею, и по ее коже пробежала дрожь.– От тебя исходит удивительный запах, Рыжая, как от сирени весной. Теперь каждый раз, видя сирень, я буду вспоминать о тебе.Она замерла, прекратив сопротивление. Никто еще, в том числе и Джекоб, не говорили ей таких волшебных слов.– Может, я и упрямая, – признала она, – но не больше тебя. Ты всегда поступаешь по-своему.Он улыбнулся, подумав, что сейчас-то он точно хочет поступить по-своему.– Если бы ты не была такой своенравной, у меня не было бы такого желания тебя обуздать.Она машинально кивнула. Отец не раз говорил ей, что упрямство и вызывающее поведение... не те качества, которыми девушка может гордиться. Она не боялась бросить вызов обществу – но к чему это привело? Ее подвергли анафеме, она потеряла всех друзей – и тех, с кем выросла, и тех, с кем училась в школе. Она считала преимуществом то, что ей не нужно приспосабливаться к чужим правилам и прислушиваться к чужому мнению, но сегодняшняя забава с тыквами вдруг напомнила ей, как много радости и веселья она потеряла.– Мне понравилось сегодняшнее соревнование, Брок. Неплохо ты придумал. – Это признание изумило Брока. Он ожидал, что ему выговорят за то, что он смущает дух ее подопечных.– Думаю, оно всем понравилось.В неярком свете лампы было видно, как оживилось ее лицо.– Меня очень удивила Лорел. До этого я ни разу не видела на ее губах улыбку, – сказала Пруденс и сама улыбнулась.– Возможно, Лорел просто чувствовала себя одиноко.Пруденс в задумчивости прикусила губу.– Не думаю. Мы очень хорошо к ней относимся, почти как к члену семьи.– У Лорел был муж. Он умер, и никто ей не заменит его чисто мужского участия: дружбы, покровительства, совета.Этого не хватало и ему с тех пор, как умерла Кэтрин, – понимания друга. Он мог рассказать ей обо всем и получить поддержку. Теперь у него этого не было.– Может, поэтому она позволяет Слиму помогать себе?– Скорее, наоборот, – улыбнулась Пруденс. – Это она его опекает. Он очень неповоротлив. Думаю, из-за этого у него не было ни друзей, ни подруг.Брок притянул ее к себе. Заглянув в ее изумленные глаза, он почувствовал, что тонет в них.– Я хочу поцеловать тебя, Рыжая, и меня ничто не остановит. – Брок вдруг понял, что говорит правду.Сжатая в его объятиях, Пруденс не могла не только ответить, но и глубоко вдохнуть; единственное, что она была способна делать – это глядеть на его губы, раздумывая, что бы она ощутила при их поцелуе. Долго ей размышлять не пришлось, поскольку эти губы внезапно приникли к ее.Брок без труда преодолел ее слабое сопротивление и проник ей в рот. Пруденс почувствовала, что это вторжение отдалось во всем теле. Каждое движение его рта – голодного, ищущего, жадного – пробуждало в ней глубоко дремавшие, неизведанные ощущения.Пруденс изумилась, с какой готовностью откликнулось ее тело на эту агрессию. Казалось, что оно давно ждало его ласки. Ее руки обвили шею Брока; она запустила пальцы в его волосы и застонала, забывая обо всем на свете.Он на миг оторвался, чтобы заглянуть в ее глаза, полуприкрытые в сладостной истоме. Новые, незнакомые ощущения, как огонь, захватили ее целиком.Но внезапно она уперлась руками в его грудь и резко отстранилась, энергично мотая головой. На ее лице отразились замешательство и смущение.Однако Брок подобного смущения не испытывал.– Мне следовало бы извиниться, Рыжая, но я не буду. Я желал этого с самого первого дня, как тебя увидел.Пруденс лихорадочно сглотнула и наконец окончательно взяла себя в руки.– Целуются под влиянием порыва, – попыталась она оправдать свое поведение. – Вообще это в человеческой натуре – иногда поддаваться влиянию импульсов и порывов.Горло пересохло, и необычный, чужой звук собственного голоса удивил ее.Брок освободил ее, и она скользнула с его колен на сено.– Если ты в самом деле так думаешь, то ты наивнее, чем я думал. Поцелуи – это возможность получить удовольствие. Как и прикосновения и занятия любовью. Пусть это импульсивно и иррационально, но что в этом плохого?Она внезапно вскочила на ноги.– А почему ты не говоришь о том, что рационально? Об ответственности за свои поступки?– Тебя зовут не Клэр, а меня – не Билли. Я – Брок. Помни об этом, – сухо сказал Питерс. Молча поднявшись, он направился в глубь конюшни.Вышло так, что последнее слово осталось за ним, и он не собирается ее больше слушать. Пруденс в ярости ударила ногой кипу сена, жалея, что это – не голова ее управляющего, затем выскочила из конюшни и побежала к дому.Взлетев по лестнице, она ворвалась в свою комнату, бросилась на кровать и закрыла голову подушкой, чтобы спрятаться от охватившего ее стыда. Но ее стремительная пробежка по дому не осталась незамеченной, и скоро в комнату вошла Мэри. На руках она держала младенца.– Мисс Пру, что случилось? У вас такое красное лицо! Вы выглядите ужасно.Пруденс сделала глубокий вдох.– Нет, ничего, – сказала она. – Просто замерзла. Я решила немного прогуляться перед сном. Должно быть, это от ветра.К большому ее облегчению, Мэри, похоже, удовлетворилась этим объяснением.– Я не могу уснуть. Ребенок капризничал и только-только успокоился.Чувствуя, что молодая мать хочет поговорить, Пруденс предложила:– Почему бы нам не спуститься в большую комнату и не выпить по чашечке горячего шоколада? Ханна обычно оставляет мне немного на плите. Впрочем, я принесу его сюда.Пруденс отправилась вниз, а когда вернулась и увидела Мэри, устроившуюся с ребенком на руках в кресле, у нее перехватило дыхание. Мать и дитя, казалось, спали. Эта безмятежная картина вернула Пруденс к мысли, которая уже давно ее не посещала, – о муже, о ребенке, о собственной семье.Качнув головой, она отогнала от себя невеселые думы и поставила поднос на стол – тихо, стараясь никого не разбудить. Нет, она не должна думать об этом – даже несколько поцелуев с посторонним, по существу, человеком не заставят ее забыть о своих убеждениях и о своем долге.Любовь – это ложь, и доказательство этому она видит прямо перед собой. Как бы предательски ни вело себя ее тело, разум должен оставаться трезвым всегда.Когда мужчины получают то, что они хотели, они уходят.И подобного с ней не случится никогда. Так она решила.
– Дорогая... дорогая... дорогая Клементина. Ты ушла, ушла навеки, мне так грустно, Клементина.Пруденс задержалась в дверях, с улыбкой наблюдая умилительную сцену – Брок баюкал маленького Брока Джонатана, напевая ему вполголоса ковбойскую песню. Это была странная пара – высокий мускулистый ковбой и маленький хрупкий малыш. Но тут же Пруденс подумала, что при всем своем внушительном виде и грубоватых манерах Брок мягкий и деликатный человек.И тут Брок что-то пробормотал. Пруденс разобрала только последнее слово – «Кэтрин». Кто это? Его жена? Или ребенок?Мысль о том, что у Брока была другая жизнь и он любил кого-то еще, отозвалась в сердце Пруденс болью. Это удивило ее, и она постаралась думать о чем-нибудь другом.– Доброе утро, – решилась она оборвать на полуслове столь необычную колыбельную. Брок смутился, как мальчик, застигнутый мамой за банкой варенья. – Вижу, Мэри упросила вас присмотреть за Броком Джонатаном.– Мэри отправилась кормить кур и собирать яйца. Я обещал ей присмотреть за Би-Джеем, пока она не вернется, – объяснил Брок.При этом он не добавил, что был рад снова подержать ребенка, почувствовать, как крохотные ручонки хватают его за пальцы, ощутить запах младенца, так много ему напоминающий.– Я смотрю, вам нравится держать ребенка. Большинство мужчин к этому равнодушны. – Она увидела, что в его глазах мелькнула боль, и пожалела о своих словах.– Думаю, это естественный инстинкт, – пожал он плечами, не желая рассказывать постороннему человеку о смерти Джошуа. Чтобы заставить ее сменить тему, он сделал выпад: – Вроде стремления к поцелуям. – Замысел сработал, на щеках Пруденс появилась краска, а на лице – злость.– Это не по-джентльменски. Я прошу вас больше не напоминать мне об этом. То была минутная слабость, и я очень сожалею о случившемся.Малыш зашевелился, и Брок прижал его к плечу, похлопывая по спине.– Сожалеешь, Рыжая? – с досадой протянул он.– Я просила вас не называть меня так, – напомнила она.– Ты можешь просить все, что хочешь... Рыжая. Но я тоже вправе делать то, что хочу и когда хочу. И я не люблю, когда меня ограничивают.Ее руки сжались в кулачки.– Ты упрямый, грубый, наглый...– Тихо, тихо, – поднял он руку. – Помни, что здесь ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33